Страшное оружие - казахский донос 2

Окончание. Начало в предыдущем номере 

Инструментализация письменных жалоб

Представляется, что из сложных перипетий реформ 1867-1868 годов казахские лидеры извлекли для себя главный вывод: поскольку барымтовать зарвавшихся "врагов" запрещено, то в телегу с возом межродовых распрей нужно запрягать "русскую лошадку". Они поняли, что при умелой манипуляции имперской администрацией можно не только "отстреливать" конкурентов из другой "партии", но и оставаться при этом как бы сторонним наблюдателем. Отправь жалобу - и жди! Как говорили тогда, "жалоба как мясо, брошенное в казан, - не может не свариться!". Так казахские елбасы открыли для себя магическую силу русской грамоты!

Здесь позволю себе краткое объяснение. Когда один народ заимствует элементы другой культуры, то эти элементы, прежде чем получить новый смысл и соответствующие функции в лоне "принимающей" (казахской в данном случае) культуры, всегда проходят через своеобразное культурное "сито", подвергаясь переосмыслению. Таким образом, они получают новую, порой неожиданную функцию. Так, письменная жалоба - эта простая "просьба на обиду" (по определению В.Л. Даля) - превратилась в руках казахских лидеров в орудие политической борьбы. И, что интересно, использовалось оно по "технике эксплуатации" того культурного элемента, чью социальную функцию приняло на себя теперь, т.е. барымты. Отправляя жалобу на конкурента из другой "партии", казахские лидеры нацеливались на то, чтобы лишь вынудить его выйти из выборной гонки, не создавая проблем с законом. Точно так же, как при барымте - добиться желаемых уступок, и только! Этой стратегии соответствовала и вся тактика действий. К примеру, накануне выборов сторонники одной "партии" направляли уездному начальнику письмо, в котором обвиняли кандидата-оппонента и всю оппозиционную "партию" во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Затем, после выборов, те же люди направляли другое заявление, в котором просили снять с бывшего уже кандидата все обвинения с признанием, что оклеветали его из-за "партийной" борьбы, и закрепляли сей документ сотнями подписей.

Колониальная администрация реагировала на эти жалобы вяло, объясняя свои действия (точнее, бездействия) непониманием "киргизами" выгод цивилизованного управления и внушая правительству, что нужно больше вовлекать их в орбиту русского просвещения. Казалось, что техника политической борьбы адаптирована к новым условиям и "работает". Так продолжалось до прихода к власти большевиков.

Октябрь 1917-го: "новое писарство" во власти

Большевики называли революцию октября 1917-го "мировой". Поэтому вопрос об альтернативности выбора управления (прямо вмешиваться в дела казахского аула или использовать местные институты управления и традиционных лидеров?) для них не стоял. По логике самой революции, политика должна была стать только прямой и непосредственной, поскольку, будучи универсальной, доктрина большевиков не признавала ни национальных, ни культурных границ.

В 1920 году председатель Киргизского ревкома Пестковский писал: "Нужно брать молодых киргиз, не служивших еще при старом режиме, еще не испорченных...", ибо "киргизские судьи, переводчики и тому подобные... развращены царским режимом до мозга костей".

Именно так: указанные группы не могли участвовать в общественной жизни не только по политико-идеологическим причинам, но и по нравственно-этическим. Власть большевиков задалась целью создать совершенно новую формацию политических деятелей. И достигла поставленной цели. По сути, это был тот же социологический тип, что и писари волостных, т.е. совсем молодые люди (едва за двадцать!), не снискавшие уважения народа и не имевшие ни сколько-нибудь серьезной образовательной подготовки, ни жизненного опыта - "революционеры-большевики".

В отличие от имперской администрации, новый режим широко привлекал казахскую молодежь к руководящей работе на всех уровнях власти. Благодаря этому молодые люди сделали головокружительную карьеру, за кратчайшее время получив колоссальную власть в системе партийных и советских органов, в управлении хозяйственными структурами края. Так, Т.Рыскулов, уехавший из аула, по его словам, "без гроша в кармане", уже через три года, в 26 лет, стал председателем Туркестанского ЦИКа. В этом же возрасте С.Ходжанов был назначен народным комиссаром внутренних дел республики, заместителем главы правительства. Всего через три-четыре года они станут "партийными вождями" своих группировок и развернут "безобразнейшую борьбу личных групп ...вокруг портфелей и мест" (выражаясь языком конфиденциальных документов тех лет) уже известными нам методами, применявшимися при выборах волостных управителей.

О "неграмотных активистах"

"Неграмотных активистов" по-казахски называют "белсенді". На русский язык последнее переводится как "энергичный", "активный". В ироничном смысле слово означает "ложный активист", "демагог".

Однако "белсенді" - это не вопрос социального или психологического темперамента, но структурного свойства. Действия "белсенді" всегда определяются их местом в системе родовой организации.

Для краткости изложения приведу примеры из романа М.Ауэзова "Абай жолы", где описывается борьба между несколькими политическими единицами, которых писатель называет "ру". На первом плане мы видим борьбу между тремя политическими единицами - группами Айдос, Кайдос, Жігітек, "детьми" от общего реального предка в пятом поколении - Олжая; а на втором - между Ыргызбай, Кулыншак, Торгай и Топай, "детьми" Айдоса, общего предка в четвертом поколении.

Деятельность "активистов" разворачивается в этих аулах и ограничивается их рамками. Во-первых, потому, что они нуждаются в поддержке, а эту поддержку находят только среди "своих". Во-вторых, действенную "активность" они могут развернуть лишь в этом кругу, ибо в силу близости физического расстояния они знают, куда "сородич"-бай спрятал последнюю лошадку, или куда спрятала последнюю кошму его жена.

Теоретически "активист" может развернуться и в других аулах. Но там, скорее всего, найдутся свои "деятели", которые укажут ему обратную дорогу. Это не вопрос меритократии, но разрешение дела по принципу межродового соперничества и "чести" в традиционном его понимании.

Однако интересы "белсенді" всех уровней внутри одного рода обязательно совпадали на уровне волостных или уездных органов власти, куда стекались представители других родовых групп, между которыми уже существовала, в силу соседства, старая борьба. Поэтому перед лицом новой реальности происходило слияние оппозиционных доселе групп "белсенді" внутри одного рода. Все они группировались вокруг "своего" вождя в волостном или уездном органах власти, которому служили опорой в его политической борьбе уже на этом уровне.

"Аламан-батыры" в губкоме...

Если исходить из теории насилия в сегментарных обществах, к которым относится и кочевое общество казахов, то, в частности, нужно учитывать фактор физического расстояния. В краткой статье я не могу развернуть этот тезис, но подчеркну, что форма любых межродовых столкновений зависит от того, на каком отдалении друг от друга находятся оппозиционные сегменты. Если, например, они разделены незначительным расстоянием, то между ними устанавливаются разнообразные формы социальных отношений, что приводит к признанию взаимных обязательств: социальных, "правовых", ритуальных. Завязываются альянсные узы, что отражается в "правовых" отношениях. Так, если член одного рода украл скот, принадлежащий человеку из другого рода, то ворованное возвращается с "подарком"; если производится барымта, то после удовлетворения иска возвращаются лошади; если убит человек, то выплачивается кун.

Если же расстояние между сегментами превышает двести-триста и более километров, то вряд ли возможно налаживание регулярных отношений и, следовательно, признание взаимных "прав". Обычно родовые группы, живущие на таком расстоянии, угоняют лошадей без каких-либо "юридических" оснований - обычай "жортуыл", "аламан". Между аналогичными группами казахов возможны были военные действия, которые велись в конвенциональной форме: батыры бились в поединке (жекпе-жек), но за убитого кун не полагался. Ждали случая, чтобы отомстить "за кровь" ближнего.

Если исходить из этой структурной модели, то в губернских властных органах столкнулись представители именно таких сегментов, поскольку, как правило, губернские центры находились в двухстах и более километрах от аулов. Пример, который я приведу ниже, относится, на мой взгляд, к этому разряду.

В секретном письме в ЦК ВКП(б) секретарь Актюбинского губкома И.Беккер в 1925 году писал: "В группировочной вражде группы не брезгуют никакими средствами оклеветать работника, закидать его грязью, обвинять во всевозможных преступлениях. Есть обычный прием - подставляются десятки свидетелей для суда, формальности все соблюдены, и можно судить. Благодаря этому большинство каз/ахских/ работников находятся под судом. Так, несколько примеров. Пред/седатель/ губернского суда Наренов сам под судом (сейчас смещен), заведующий губернскими внутренними органами Муртазин под судом по обвинению во взятничестве, заведующий губернским отделом политического просвещения Карыгулин под судом за взятки и калым, член губернского суда /медов (начальные буквы неразборчивы - прим. авт.) под судом за взятку, председатель Тургайским уездным исполнительным комитетом под судом за взятничество, председатель Актюбинского уездного комитета обвиняется во взятничестве и так далее. Список можно было бы продлить без конца. Понятно, что юридические обвинения обоснованы, но фактически не судятся благодаря тому, что каз/ахские/работники одного и того же рода тормозят эти дела, и с другой стороны собирают материал на другую противную группу и список подсудимых ответственных работников растет".

Чтобы дать более ясное представление о технике "группировочной вражды", которой Беккер касается лишь мимоходом, приведу примеры из опыта казахских "интеллектуалов" республиканского уровня.

...и в правительстве

Говоря о методах и средствах "группировочной борьбы" в республиканских органах власти, я хотел бы, используя язык документов тех лет, ограничиться фактами из истории Туркестанской АССР, в частности, тех, которые касаются противостояния "рыскуловцев" и "ходжановцев".

Чтобы воссоздать исторический контекст и культурный фон этой борьбы, нужно отметить прежде всего особое место и роль Центра в лице членов Турккомиссии и местных "европейских товарищей", как называли себя тогда русские работники правительственных и партийных органов Туркестанской автономии. Они хорошо знали о трениях между казахскими работниками и систематически инструментализировали их в практической политике.

Например, руководивший карательными операциями ОГПУ в Туркестане Я.Петерс в конце 1920 года писал секретарю ЦК партии большевиков Н.Крестинскому, что принцип действия Центра состоял в том, чтобы "оставаясь в тени", выдвигать "подобранных" им мусульманских товарищей. Так было осуществлено, по выражению Я.Петерса, В.Куйбышева и других, "низвержение" Турара Рыскулова с должности председателя ТуркЦИКа летом 1920 года.

Детали этого события излагаются в письме группы туркестанских работников во главе с заместителем председателя ТуркЦИКа И.Любимовым (т.е. заместителем самого Рыскулова) на имя Ленина и Троцкого. Для "свержения" Рыскулова, пишут эти "товарищи", они организовали "группу Тюрякулова", члены которой раньше, при Рыскулове, "не допускались ни к какой более или менее ответственной работе".

Сам Рыскулов в это время находился по делам в Москве, чтобы на месте разъяснить ситуацию в Туркестане и отстоять реальную политическую автономию края. Его отсутствие, как пишут организаторы "переворота", облегчило их задачу: они сняли с должностей всех "рыскуловских кадров" - Эфендиева, Отарбаева, Джанызакова и других. Рыскулов понял, что сопротивляться бесполезно, и подписал заявление об отставке по собственному желанию.

Что интересно, после того, как он ушел, в состав "временного совета", наспех созванного вместо "рыскуловского" мусбюро, а затем и правительства вошли члены "группы Тюрякулова": сам Н.Тюрякулов, а также свояки - С.Асфендияров и С.Ходжанов, женатые на сестрах Лапиных, и другие.

В результате сложилась совершенно обратная ситуация. Как писал секретарь Туркбюро ВКП(б) Иоффе в октябре 1921 года Ленину, "ныне царствующей группой тюрякуловцев" рыскуловцы "на никакую работу не допускаются". По словам самого Рыскулова, людей, с которыми он работал раньше, преследуют, сажают в тюрьму. Был арестован бывший при нем наркомом внутренних дел (НКВД) Отарбаев. А Джанызаков, его "правая рука", убежал в горы к "басмачам" узнав, что на тайном совещании было решено арестовать его и расстрелять. "Кто, мол, будет разбираться в горячее революционное время, но зато избавимся от опасного помощника Рыскулова - это мысли Ходжановых", докладывает Т.Рыскулов в столицу И.Сталину. Письмо заканчивается словами: "Пусть товарищи из ТК (Турккомиссии) и Ходжановы и Тюрякуловы докладывают свои собранные материалы, я на все эти материалы сумею дать достойный ответ".

И, действительно, его ответ был "достойным": "После Февральской революции 1917 года, в то время, когда в Ташкенте орудовали Чокаевы, Сейдалины, Булганбаевы... группа, куда входил Ходжанов, участвовала в правительстве Кокандской автономии, занимая в нем руководящее положение. - пишет он Сталину. - Она же была выразительницей идей Алаш-Орды в Туркестане". Рыскулов также пишет о конфликте, произошедшем в "доме Асфендиярова". По его словам, там состоялось собрание, в ходе которого собравшиеся разбились на два враждебных лагеря: на сторонников большевиков и на противников. "Во главе противников большевизма... стояли Булганбаев и Ходжанов, которые... набросились на нас как на изменников, вынули револьвер - чуть не произошла перестрелка. С этого момента Булганбаев и Ходжанов заделались врагами нам, сторонникам большевиков", - замечает Рыскулов. Письмо датировано мартом 1921 года.

В дальнейшем отношения между группировками только ухудшились, приобретя форму, как выразились бы сегодня, "войны компроматов". Так, свергнутый еще раз в январе 1924 года Рыскулов был отозван в Москву (кстати, в этой интригующей истории тоже упоминается имя Ходжанова). Оттуда он написал письмо "Кабулбеку", очевидно, Сарымолдаеву, работавшему вместе с ним. В конспиративной форме Рыскулов задал ему вопрос: "я тебе две телеграммы давал относительно "здоровья дяди"", от тебя не было ответа. Что это значит, или ты не получил их (перехватили агенты Ходжанова), или просто прирожденная твоя лень взяла верх?".

Не знаю, в чьи руки попали эти две телеграммы, но письмо, очевидно, было действительно перехвачено, если мы, читатели, имеем возможность ознакомиться с его содержанием. Оно зарегистрировано Туркестанским ВО (Восточным отделом ОГПУ?) в Ташкенте и датировано 24 мая 1924 года. В этом письме Рыскулов инструктирует Кабулбека, как организовать дела, чтобы дискредитировать "группу Ходжанова": опубликовать в "московско-туркестанских газетах" ряд статей с характеристикой окружающих Ходжанова людей, не жалеть сведений в местные ГПУ, ...разоблачать каждого назначенного Ходжановым человека, в ЦКК (Центральная контрольная комиссия, т.е. своеобразное ГПУ внутри партии большевиков - прим. авт.) прислать полный список алашординских деятелей с перечислением занимаемых ими постов. "Главное - действуйте через ГПУ", - наставляет Рыскулов.

Вместо  послесловия

В данном материале я затронул лишь некоторые аспекты проблемы. Мне хотелось, обратившись к внешне мало связанным между собой событиями, воссоздать общую картину сложного периода нашей истории.

Я убежден, что, вводя выборный институт и запрещая барымту, имперское правительство действительно желало "водворения покоя" в степи. Непредвзятый исследователь не может пройти мимо документов, свидетельствующих о разорительных последствиях "баранты" "сильных" родов над "малочисленными" и "слабыми". Но, как это нередко бывало в истории XIX века, задумывалось несомненно полезное, а результаты оказались совершенно неожиданными. Реформаторы не могли предположить, что преобразования вызовут процесс глубокой трансформации казахского общества и породят совершенно новые формы политического противостояния, которые через многие опосредования приведут к поистине трагическим последствиям.

Трагедия 1937-1938 годов - наша боль, национальная травма. Но вопрос, следующий из этой констатации, состоит, на мой взгляд, в том, действительно ли мы хотим понять смысл этой трагедии или нас, как авторов упомянутого в начале статьи пятитомника, удовлетворит указание на очередных "козлов отпущения" истории - "неграмотных активистов" и "деятелей"?

Хотим ли мы без имплицитного кивания на недоброжелателей "со стороны", объективно и критично исследовать собственное прошлое? Готовы ли мы изучать отечественную историю, а не тиражировать героические легенды о родоплеменных биях и "батырах"?

На мой взгляд, Рыскулова, Ходжанова и других корректнее было бы называть "государственными деятелями", прибавляя, в случае необходимости, эпитеты "видный" или "выдающийся". Но не использовать применительно к ним понятия "интеллигент" или "интеллектуал", ибо принцип того и другого состоит как раз в том, чтобы выступать против государственной власти - будь то за справедливость или за тех, "кто не могут сами сказать за себя".

Вопрос, однако, не в названии, а в сути. К сожалению, за исключением механического калькирования этих понятий, или терминов, из русско-советской, а теперь из западной литератур, мы мало что сделали для действительно научного познания феномена.

Халел Досмухамедов, лично и хорошо знавший упомянутых "интеллектуалов", в статье "Аламан", написанной в 1924 году, приводит неявную, но прозрачную параллель между характером их деятельности и казахской традицией аламанды?: "Аламанды? - это образ действия тех, кто, думая о пользе общества, заботясь об его благе, не может преодолеть свое личное самолюбие и потому не признает власть выбранных им руководителей, тем самым установленных им же самим правил общественного и политического порядка".

По мнению Досмухамедова, одно не мешает другому - человек может занимать высокую государственную должность, думать о пользе общества, но действовать вполне как аламанщик. Опыт последних двух десятилетий подтверждает истинность его слов - в стране сформировалась плеяда государственных деятелей, даже "выдающихся", но оставшихся, по сути, банальными казнокрадами.