Казахское лицо в европейской политике

Этнической казашке, бывшей алматинке, одному из руководителей либерально-экологической партии Чехии, экс-министру по правам человека и национальным меньшинствам правительства этой страны Джамиле Стехликовой не единожды предлагали войти в казахстанский истеблишмент. Но она отказалась, отговорившись тем, что успела подзабыть родной язык. На самом деле, конечно, причина в другом. Но об этом ниже, а пока Джамиля отвечает на самый обычный житейский вопрос: «Как дела?».

«На моей «кухне» неуютно: немытые кастрюли, нечищеные овощи…»

- Я заметила, что мужчины и женщины, когда их спрашивают, как у них дела, отвечают по-разному, - говорит она. - Мужчины рассказывают о своем новом мотоцикле, о том, что получили права на управление катером... А у нас, женщин, дела тем лучше, чем меньше долгов перед семьей и перед коллегами по работе.

У меня таких долгов сейчас вроде бы нет. А вот что касается политики... К счастью или, напротив, к сожалению, в 2017 году в Чехии начинается большой политический цикл: предстоят выборы в парламент и выборы президента. В эти дни каждый чех решает для себя, с кем он пойдет дальше.

Наша либерально-экологическая партия тоже будет участвовать в выборах президента. Мы хотим подготовить такого кандидата, который выиграл бы у Милоша Земана. Нам бы хотелось, чтобы будущий президент уважал европейские ценности, не позволял себе выражаться нецензурно в прямом эфире и не встречался бы по поводу и без повода то с Путиным, то с китайским премьером. Одновременно мы занимаемся подготовкой своих кандидатов к выборам в парламент.

Моя роль во всем этом состоит в том, что я как опытный политик являюсь посредником между разными партиями. Это обычная политическая кухня – договариваться, торговаться… Сегодня у вас с ними все хорошо, а через неделю они могут позвонить и сказать, что договорились с кем-то другим. Результат можно увидеть где-то через месяц, когда ты появляешься перед камерой и сообщаешь, что представители трех (четырех-пяти) партий, к которым примкнули известные ученые и артисты, договорились об общем кандидате в президенты. Чтобы прийти к такому консенсусу, требуются сотни часов.

То есть сегодня я охвачена предвыборной лихорадкой. Я снова превращаюсь в политика, который не имеет времени на семью.

Правда, дети у меня уже самостоятельные, а муж, бедняга, сидит один в городке Хомутове, где мы когда-то начинали строить нашу семью, и ждет, когда я вернусь с политических дебатов. А я до полуночи разъезжаю по Праге и встречаюсь ежедневно с десятком разных людей.

Я немного приоткрываю перед вами дверь в политическую кухню. Она похожа на самую обычную: перед приходом гостей кавардак и неуют – немытые кастрюли, нечищеные овощи… Но вот стол накрыт, гости произносят тосты – и настроение поднимается.

 И мы тоже сейчас на своей кухне готовим «блюдо» для наших избирателей – кандидата в президенты Чехии. Его имя пока называть не буду: мы еще выбираем между тремя кандидатами. Я бы хотела, чтобы среди них была и женщина. Мне самой тоже предлагали баллотироваться, я даже думала об этом серьезно, и все же мы должны делать ставку на того, кто, пройдя через политические дебаты и дискуссии и выдержав проверку на моральную и нравственную чистоту, дойдет до второго тура.

Чехия – страна парламентская, но и личность президента очень важна. Он ведь показывает всему миру систему ценностей чехов. Та, которую демонстрирует Земан, этот маленький чешский Трамп, – не то что антилиберальная, но он сторонник сильной руки у власти. Другая позиция – либеральная, или гавеловская. Конечно, второго Вацлава Гавела никогда уже не будет, но выдвигаемый нами кандидат идет в направлении Брюсселя, а Земан – в противоположную, к России и Китаю. Он так же, как Трамп, негативно настроен по отношению к национальным меньшинствам и людям с особыми потребностями. Позволяет себе, например, говорить, что детей с инвалидностью надо, как и раньше, обучать отдельно. Выступает против неправительственных организаций, хотя те выполняют очень большую роль в обществе, занимаясь тем, на что у государства нет ни времени, ни специалистов. Так что сейчас я нахожусь в состоянии большого политического азарта.

Чехи Бората не знают

– Недавно вас изобразили на обложке таблоид­ного журнала вместе с Боратом.

– Это нормально: люди любят посмеяться над политиками. Чем больше он известен, тем злее карикатура. С Ангелой Меркель журналисты обошлись еще хуже. Немецкая версия журнала «Шарли Эбдо» в этом году в своем первом номере выдала ужасную карикатуру на нее: она держит в руках отрубленную голову второго кандидата на предстоящих выборах в бундестаг Мартина Шульца. В этом отношении у европейской прессы нет границ. А самое главное, это говорит об отсутствии сакрализация власти, когда людям внушают мысль: тот, кто наверху, наполовину бог. Появление таких карикатур тем и хорошо, что делает границы между властью и народом проходимыми. Любой человек, которому есть что предложить другим людям и который умеет сплотить вокруг себя команду, может попасть в парламент или стать кандидатом в президенты.

– Расскажите немного о своей партии.

– Либерально-экологичес­кая партия, в руководстве которой я состою, является правым крылом «зеленых». Мы – оппозиционная партия. Это означает, что члены нашей фракции не могут занимать должности в правительстве, но могут быть представлены в парламенте, участвовать в политических дебатах с представителями других партий на радио и телевидении. И поскольку мы профессиональная партия, то государство нас финансирует.

 Находясь в парламенте, мы каждый шаг правительства рассматриваем под лупой. Из десяти предлагаемых им законов пять обязательно подвергаем громкой критике через прессу. Сейчас, в период предвыборной кампании, работаем на 100%. Иначе не выиграем выборы в парламент. Но даже если не попадем туда, исчезать с политической арены на четыре года – до следующих выборов – нельзя. Все эти годы нужно активно показывать, что принимаемые законы потому плохи, что в законодательном органе нет партии «зеленых». Однако это не голословная критика: раз критикуешь, то надо предлагать что-то свое.

«Стехликова сравнила Земана со Сталиным»

– То есть активная критика – это часть вашей работы?

– Это часть и вашей работы тоже. Я часто даю интервью. Иногда забываюсь и, сама того не желая, выдаю «сенсацию». Однажды, например, вышла статья с громким заголовком «Стехликова сравнила Земана со Сталиным». Она, то есть я, считает, что президент сам виноват в том, что ему преподнесли в Нове-граде экскременты. Статью сопроводили рисунком с изображением большой скульптуры из фекалий, а наверху поместили плакат с заголовком.

– И что? Действующий президент Чехии не попытался посадить вас в тюрьму или хотя бы подать в суд?

– Пока нет, и думаю, что не станет. Иначе это будет выглядеть как посягательство на свободу слова. В Чехии любой может говорить все, что угодно, даже лгать, цензуры все равно нет. Правда, я лично никогда не говорила неправду. Обвиняя кого-то, всегда старалась привести доказательства. А вот Земан не раз был замечен в обратном. Например, однажды он заявил, что посла США не было на народном празднике в пражском Граде. Потом выяснилось, что посол не только присутствовал, но и активно фотографировался. Земан, когда его уличили во лжи, как ни в чем не бывало заявил, что на американском дипломате, наверное, была шапка-невидимка.

Разнузданность в СМИ, конечно, присутствует, но, с другой стороны, никто не пытается агрессивно внушить людям, что вот этот кандидат нехороший, а этот – хороший. Думаю, это и есть первый признак качественной демократии, когда избиратели, сравнивая кандидатов, начинают думать своей головой.

Я считаю, что человека не надо охранять с помощью цензуры. Конечно, если журналисты в самом деле обидели тебя, то можешь судиться. Однако этим занимаются в основном звезды шоу-бизнеса.

Нашу семью СМИ тоже прессовали. Когда я стала членом правительства, мой муж начал ревновать меня к политике. В знак протеста он даже выехал из нашей пражской квартиры и вернулся обратно в Хомутов. Журналисты в те дни ходили за ним по пятам. Так «достали», что однажды он не выдержал: «Хорошо, я вам все расскажу». Он не лгал, когда говорил, что в нашем семейном разладе виновата политика, сказал, что сожалеет о выборе, сделанном его женой, признался, что ему грустно и одиноко. Пожаловался, что у него недавно умер отец, мать еще не оправилась после его смерти. А его жена, то есть я, не то что плохая, но уехала в Прагу, где до глубокой ночи общается с мужчинами-политиками. Несмотря на то что, согласившись на интервью, он поставил условие не фотографировать, журналисты это сделали. Свекровь тогда еще работала, она преподавала в музыкальной школе. Однажды утром, идя по коридору, она почувствовала, что вслед ей усмехаются. Директор, вызвав в свой кабинет, показал ей газету. Когда пожилая женщина увидела на первой полосе сына, грустно стоящего у плетня хомутовской усадьбы, ей стало почти плохо.

Свекровь мне в те дни предлагала судиться с журналистами. Но я прекрасно понимала, что если ты позиционируешь себя как активного политика, то надо быть готовым к тому, что частной жизни отныне пришел конец – журналисты будут подсмат­ривать в твои окна.

Когда появляются заголовки типа «Стехликова сравнила Земана со Сталиным», то речь, конечно, идет о вырывании фраз из контекста. Поэтому и я говорю всем коллегам и самой себе тоже: когда общаешься с журналистами, надо помнить, что каждое твое слово записывается. И если бы я судилась с ними, то публично признала бы свою глупость и оплошность, потому что журналист пришел бы в суд с диктофонной записью.

И мои дети тоже были одно время жертвами моей публичности. Когда я стала министром, дети еще учились в школе. Они жили с отцом и бабушкой в Хомутове. Став членом правительства, я предложила ряд законопроектов (например, запрет бить детей – моя заслуга). Пока их обсуждали, мои дети подвергались насмешкам. Дочь звонила мне и говорила плачущим голосом: «Мама, не придумывай, пожалуйста, никаких законов. Говорят, ты запрещаешь шлепать детей по попке. Все хохочут надо мной. Я уже боюсь идти в школу. Меня дразнят». Потом учительница сына вызвала меня в школу, чтобы сообщить: «Ваш сын перестал разговаривать». Дочку-то хоть подруги утешали, а сын – мальчик, жаловаться было некому. Но, к счастью, через год дочь окончила гимназию, сын – школу, и они приехали ко мне в Прагу. В большом городе им было проще, чем в областном городке, где все друг друга знают.

Государи и холопы

– В Казахстане есть понятие «самоцензура». Здесь ни одному политику и в голову не придет сравнивать президента со Сталиным. Это хорошо или плохо?

– В Казахстане некоторые политики не обладают достаточным уровнем культуры и не готовы к публичным высказываниям. А в Чехии после одной-двух неудачных реплик чиновника могут отправить в отставку. Но главное отличие европейских политиков от казахстанских состоит в том, что первые гораздо ближе к народу. Лет десять назад я была в Ак-Орде, где общалась с казахскими министрами. Они, конечно, умны, некоторые из них прекрасные специалисты, у них есть свой взгляд на то, как развиваться стране дальше, но меня поразила огромная пропасть, отделяющая их от народа. Они ведь не знают, как живут люди, которым служат.

В Чехии депутаты один день в неделю с 8.00 до 16.00 сидят в канцелярии, чтобы встретиться с рядовыми гражданами. По закону встреча должна проходить в том месте, откуда избрали депутата. К нему может прийти любой человек, например, с требованием разобраться, почему закрывают школу. Через неделю депутат приходит с ответом: учеников мало. Тогда ему предлагают придумать что-нибудь, чтобы увеличить количество учеников. Чех также может прийти к депутату с вопросом, почему срубили дерево, которое росло у него под окном. Если избранник народа болен или находится за границей, то на следующей неделе он должен отсидеть в канцелярии два дня.

Я не знаю, как у вас назначают акимов, но в Чехии все должности выборные. Я сама начинала с горсовета, потом меня выбрали заместителем старосты, старостой… Дальше я попала в область, потом – в центр. И везде за мной ходили по пятам или звонили люди. Если я не могла поднять трубку, то писала СМС. Помню, как, став министром, я оказалась на телевидении под перекрестным огнем сыпавшихся один за другим вопросов: сколько стоит кружка пива, буханка хлеба, кило сахара, литр молока? И не дай бог не ответить на них: импичмент мне был бы обеспечен.

В Чехии даже нелюбимый нашей партией президент Земан каждую неделю ездит в областные города. Встречается там с местными жителями, сидит в кафе, ходит в кино, беседует с людьми. Он понимает, что потеря связи с народом – это самое страшное, что может случиться с политиком.

В Казахстане статус у власти почти императорский. Такую отчужденность я видела в России и – вы будете удивлены – в США, где лет десять назад была с ознакомительной поездкой. Там конгрессмены тоже в определенные дни едут к своим избирателям. В этой огромной стране к человеку, сидящему в высшем законодательном органе, относятся по-разному. Кто-то с пиететом и даже трепетом, кто-то – с уважением, а кто-то – с ненавистью. Но все они чувствуют и признают в нем власть.

А в маленьких европейских государствах все по-семейному. Любой гражданин может подойти на улице к политику, и тот вступит с ним в диалог. И это нормально. И не потому, что о нем в противном случае скажут, что он зазнался. Нет, так устроено веками складывавшееся гражданское общество.

– А кто виноват в том, что у нашей власти сакральный статус? Мы сами?

– Никто не виноват. Это традиция, идущая с советских времен. СССР появился на осколках Российской империи, а там между государем и холопом была пропасть со времен еще Ивана Грозного. Переход с почти сакрального статуса к демократическому требует смены нескольких поколений. У меня есть молодые друзья-казахи, в которых я не заметила подобострастия, доставшегося нам в наследство от Советского Союза.

 Казахстан, к счастью, не является тоталитарным государством, но там остался авторитаризм, который воспроизводится. Если политик сурово одергивает просителя, то человек слушается. Он идет домой и говорит жене: «Я был два раза, но он сказал, во-первых, что не положено, во-вторых, так надо, в-третьих, вообще не приходи». То есть гражданин не пойдет в суд по такому «пустяку», как, например, необустроенный тротуар. Выражать свое недовольство он будет в сети.

– Но чем отличаются чешские сети от казахских? Там ведь тоже ругают премьера и президента.

– Их ругают, но местных политиков или даже депутатов не трогают, потому что к ним чехи идут лично. Если, к примеру, выпал снег, засыпавший все дороги, то звонят или идут в приемную мэра и топают ногами. И той же ночью на улицы выезжают снегоочистительные машины. В сети могут лишь написать, что вчера ходил в мэрию ругаться, а сегодня уже все в порядке. А в Казахстане человек не знает, куда и за кем идти, у него даже мысли такой нет – заявиться в приемную акима, да и не пустят его туда. Поэтому он выливает свое разочарование и злость в сетях, где все ему сочувствуют. Когда я спрашиваю казахских друзей, почему они не идут к своему депутату или в городской акимат, чтобы выразить свое возмущение, они смотрят на меня как на сумасшедшую. А когда я посоветовала пойти на такую встречу вместе с телеоператором, им показалось, что я над ними смеюсь. Но ведь по Конституции власть принадлежит народу. А чиновникам просто дали возможность управлять страной, но не в смысле владеть ею, а исполнять функции.

В Казахстане очень мало политиков дебатирует в соцсетях, а в Чехии каждый политик сидит и в «Твиттере», и в «Фейсбуке». «Твиттер» – для журналистов, «Фейсбук» – для обычных граждан. Поскольку я не живу в Казахстане, то не разбираюсь в каких-то вещах, касающихся промышленности, нефтедобывающей или перерабатывающей отрасли. Поэтому однажды я решила попросить министра через «Фейсбук» выслать мне документ или программу, потом – переговорить с другим министром, но их как будто не существует. Выходит, обычный человек, как бы он ни старался, не сможет достучаться до власти? Я считаю это ошибкой. Все граждане хотят быть частью процессов, происходящих в стране, которую они любят.

На моей исторической родине, я знаю, люди в основном доброжелательные. Достаточно несколько раз встретиться или хотя бы вступить с ними в переписку, чтобы у лица, облеченного властью, появился сторонник, передающий по цепочке его точку зрения. Представьте, человек придет на работу и заявит, что сам министр написал ему! Если кто-то попытается сказать: «Да он же глупости говорит», то побывавший с чиновником в переписке вступится за него: «Неправда!».

В чешском правительстве есть 12 советов: по национальным меньшинствам, по сексуальным меньшинствам, по правам женщин, для людей с инвалидностью… В каждом из них председательствует либо премьер, либо министр. Когда какой-то из советов собирается, туда может прийти кто угодно, чтобы рассказать о своих проблемах. Если совет что-то решит, то правительство обязано это рассмотреть. Вот этой платформы в Казахстане нет. Ее пытались создать, когда это касалось земельной реформы, но, как мне кажется, это носило формальный характер.

Мандат от народа

– Если бы вас попросили занять пост в правительстве Казахстана, вы бы согласились?

– Подобные предложения и соображения уже были. Я всегда отвечала так: высокий пост в молодой республике должен занимать человек, который в совершенстве владеет государственным языком. Я родной язык понимаю очень хорошо, но из-за отсутствия практики говорю с большим акцентом. Русские слова тоже приходится постоянно вспоминать. Например, я долго не понимала, что означает слово «крутой». И чешский язык мне тоже не родной. Из-за этого я не согласилась занять позицию министра культуры Чехии. Я, помнится, в панике сказала: «Вы сошли с ума! Как я приду в школу на урок чешского языка и литературы и на плохом чешском скажу: «Здравствуйте, дети! А прочитайте-ка что-нибудь из Гашека».

Но на самом деле причина, которая не позволяет мне работать в казахском правительстве, в другом. Возьмите Саакашвили – он ведь выучил украинский язык. Но я уверена, что тех, кто находится в высших эшелонах власти, должны выбирать люди. Это не должно происходить так, чтобы какой-то умный, хит­рый и всемогущий дядя, увидев в твоих глазах лояльность, поманил однажды пальцем: «А поди-ка сюда! Нет, не ты, а вот ты!» и дал должность во власти. Здесь, в Европе, это идет снизу и нужно ходить не за этим дядей, у которого власть, а ездить по деревням, добиваясь благосклонности избирателя. Хотя и говорят, что меня вытащил Гавел, я сама прошла через это. Да, он дал мне гражданство и морально меня поддерживал, но он ведь не мог бросить тысячу листков в избирательную урну.

Естественно, у меня есть желание помочь родной стране, и если бы в Казахстане была возможность баллотироваться от какой-то партии, то я бы пошла на это. Но, с моей точки зрения, такого шанса у меня нет. Я не вижу там силу, представляя которую, я могла бы получить так называемый мандат от имени народа, тем более что в настоящее время мои связи с ним прерваны. Мне, например, кажется, что в отношении земельного вопроса надо было давно провести референдум. Пусть народ решит этот вопрос так, как считает нужным. Однако этого чувства – что надо слышать его – в Казахстане нет.

Тем не менее я внимательно слежу за ситуацией на родине, у меня там огромное количество друзей. Находясь в Чехии, я принимаю участие во всех передачах, где речь идет о Центральной Азии, которую европейцы до сих пор в упор не видят. Но для всех я – чешский политик родом из Казахстана. На днях в мой офис зашел знакомый. Посмотрев на карикатуру, где я изображена с Боратом, он долго смеялся, а потом, показывая на него, спросил: «А кто это?». То есть Казахстан для них больше я, чем Борат.

…Чтобы осуществить какие-то большие изменения в стране, нужны грамотные кадры, но в Казахстане столько молодых ребят с умными головами, что давно уже пора перестать звать кого-то на помощь из Америки, России или еще откуда-то. Исключением могут быть университеты. Это нормально – приглашать профессоров из других стран. Но в политику должны идти местные, и в политике должна присутствовать здоровая конкуренция. Даже в России она есть. Там молодой и талантливый политик знает, что его время придет. А вот в Казахстане система замкнутая. Где все эти молодые и талантливые? Те, кто на политическом олимпе, – назначенные. А если назначенный, значит, он должен говорить то, что ему сказал тот, кто его назначил. То есть они все кому-то служат, но служить-то надо народу, который и должен их выбирать.

В Праге среди моих знакомых казахов есть несколько молодых ребят. Один из них уже окончил учебу, но возвращаться домой не хочет. Остальные пятеро еще думают над этим вопросом. Парадокс, но в Чехии при условии, что они будут стараться, у них больше шансов сделать политическую карьеру и попасть в правительство, чем в Казахстане. Но почему бы дома не открыть для них шлюзы и не дать возможность запрыгнуть в социальный лифт?

И потом, в Казахстане, как мне кажется, не только у тех, кто у власти, но даже у оппозиционных политиков, очень большое эго. Им всем кажется, что только они обладают правильными знаниями, и желания идти на компромисс нет ни у кого. А это очень плохо. Вацлав Гавел и выжил в экстремальных условиях, и сумел повести страну за собой только благодаря компромиссам. Коммунисты чуть не убили его в тюрьме, а он подал им руку, сел с ними за стол переговоров и договорился о добровольной передаче власти. Потом договорился с Советским Союзом, чтобы вывели войска, дальше со словаками... Позже, когда страна распалась на две части, он все время мучился вопросом: где же мы, чехи, допустили ошибку? А вот в Казахстане нет компромисса. Вот сейчас бы референдум провести по земельному вопросу. Раз он, то есть народ, так возмущается, пусть решает сам этот вопрос. Так нет же, власть не может сесть за стол переговоров, потому что она – белая кость. И теперь все ждут, кто кого передавит.

Начинающим политикам, желающим попасть во власть, если народ отдаст за них свои голоса, надо дать шанс. Пусть попробуют и узнают, как это трудно. Так делал Гавел. Он говорил, что раз его политичес­кий оппонент Вацлав Клаус больше всех кричит, какая в Чехии плохая экономика, то пусть станет премьером. Самому Гавелу после того, как он пробыл на президентском посту два срока, предлагали поменять конституцию и остаться на третий срок, но он не согласился. То есть если перестать бояться и пустить политические процессы по пути демократии, то море поволнуется и успокоится и не будет никаких майданов. Это все глупости, когда пугают им. Казахстанцы – не украинцы. Нужно создать поле для работы нормальной оппозиции и не ограничивать свободу слова. Нельзя искусственно тормозить политические процессы только для того, чтобы избежать взрывов. Эволюция всегда лучше революции, народ зреет в смысле демократии медленно, но верно.

Эх, врезать бы ему между глаз!

– Может ли политика обойтись без женщины?

– Когда женщина уходит в политику, это, конечно, не способствует укреплению ее семейной жизни. Но политика нуждается в нас. Мы более рациональные и ответственные. Мы не лелеем свое эго, чаще идем на компромиссы, с каждым можем договориться, и у нас нет острой ненависти к соперникам. Когда заходишь в комнату, где много мужчин-политиков, в воздухе чувствуются напряжение и взаимная неприязнь. Один известный чешский политик признался мне однажды: я бы с таким удовольствием врезал ему (оппоненту) между глаз. Я спокойно ответила ему: «Но ты, надеюсь, понимаешь, что после этого перед нашей партией будут закрыты все двери?».

Когда в политике есть женщины, поведение мужчин становится более джентльменским, корректным и великодушным. И потом, женщина представляет интересы половины населения. Никто, кроме нас самих, наши интересы в парламенте и правительстве не представит и не защитит. Но когда нас там мало, то нас переголосуют. Нужно, чтобы в политике хотя бы 30% составляли женщины, чтобы она (политика – ред.), как, например, в Швеции, стала более качественной. Мы решаем вопросы, которые мужчинам непонятны. Им интересны оборона, переговоры с Америкой и Россией. А вот ясли, в которых нуждаются их же дети, – подождут. «Да отстань ты со своими яслями», – говорили они, когда я поднимала в правительстве этот вопрос. Нет, женщины нужны в политике, хотя, идя туда, мы сознательно приносим ей в жертву свою личную жизнь.

– И последний вопрос: муж, с которым вы развелись, когда ушли в большую политику, – где он сейчас?

– Так и остался в Хомутове, но мы снова вместе. Тот интерес, который журналисты проявляли к нашей семье, когда я была министром, сейчас поутих. Мы не собираемся снова заключать брак. Огромное количество пар, воспитывающих двоих-троих детей, не считают это столь необходимым для поддержания крепких отношений. Живем теперь на два города, но если двоих устраивают такие отношения, где каждый живет в своей среде, то это тоже нормально. Стабильность для женщины и для мужчины, наверное, заключается во взаимной поддержке. Дети тоже могут стать ею, но им необязательно знать все о ваших проблемах. Тяготы жизни нужно делить с партнером (неважно, кем он тебе приходится – мужем или просто другом), а дети – цветы жизни. Их время придет, когда у вас наступит вечер жизни. Но пока я сама здорова да еще и рвусь в бой, хочу уберечь их от неприятных вещей, связанных с политикой.