Восемь граней Нурсултана. Грань 3-я

"Не в одиночку мы движемся к цели" (Поль Элюар). В этой краткой упругой фразе заключен один из важнейших постулатов человеческой жизни. Ты не один в этом мире. Помимо родных и близких, вокруг тебя огромное много­цветье­ людей. И тех, кто вступит с тобою в схватку, и тех, что не дадут тебя в обиду, защитят. Вот эти особенно дороги тебе. Но ведь и ты в ответе за них, и жизнь твоя есть служение людям. "Без левых и правых" назвал одну из своих книг Нурсултан Назарбаев. Она вышла в свет в судьбоносный для всех нас 1991 год. Такое название книге мог дать лишь человек, убежденный в своей правоте, в своих поисках истины. Нам важно то, что отправной точкой этих поисков является человек, его боли и радости, его порыв к счастью вопреки всем сложностям эпохи. А ведущий лейтмотив исканий умещается в краткую формулу - "Вера в людей". Это и есть та самая третья грань.

Не хлебом единым

Он рано осознал себя не просто сопричастным к миру взрослых. Он понял детским разумением, как рвут жилы родители, чтобы свести концы с концами и попросту выжить. Ему захотелось быстрее стать взрослым, чтобы родителям помогать. И он примеривал домашние хлопоты к своим совсем еще малым плечам. Наверное, его сыновняя любовь к ним была чуть глубже и конкретней общепринятой. Он неосознанно искал, чем может быть полезен им сейчас, сегодня. По дому, по хозяйству. Лопата, грабли, тяпка, вилы. Для великанов их, что ли, делали? Их рукояти пока не хотели покоряться его мальчишеским рукам. Но все равно он старался приноровиться к ним, чтобы и корм дать скоту, и в огороде грядку вскопать. Отец внимательно смотрел на его усилия, но не пресекал их.

Потом, когда он подрос и уже мог самостоятельно снарядить в путь-дорогу лошадь или осла-трудягу, он взял на себя обязанность отправляться за хлебом в поселок Фабричный. Он освоил во всех подробностях непредсказуемый нрав очередей, потому как ему всякий раз предстояло по нескольку раз отстаивать очередь, чтобы привезти домой буханок десять, ну девять хотя бы. Могли и вышвырнуть из очереди как досадную малость, если хлеб в ларьке был на исходе. Но много чаще его как бы опекали, он в очередях был свой человек.

Он вместе со взрослыми проникался долготерпением бесконечного ожидания, подсчитывая, сколько человек осталось до прилавка и хватит ли хлеба на всех. Это занимало иногда полдня. На обратном пути зимой он успевал продрогнуть. Мама доставала с печи набравшиеся там тепла шерстяные носки, надевала их на его озябшие ступни, растирала их, чтобы они быстрее согрелись. Но поверх усталости и озноба он чувствовал себя на высоте, потому как теперь на два-три дня семья была с хлебом.

У Поля Элюара строка, которую мы привели вначале, имеет продолжение. Пол­ностью­ она звучит так: "Не в одиночку мы движемся к цели, а вместе с любимыми: понимать научившись любимых, мы научимся всех понимать". С возрастом круг людей ширился, и не только за счет родни. Близкими и необходимыми сердцу становились лица вот с этой улицы, на которой произрастаешь, одноклассники, учителя.

В Чемолгане была лишь восьмилетка, и заканчивать среднюю школу Нурсултан вместе с группой соклас­сников вынужден был в Каскелене. Естественно, его тут же избрали комсоргом школы. Вы только посмотрите, как рачительно, по уму организовал подготовку к выпускным экзаменам комсомольский вожак школы. Вот что вспоминает один из учителей Сейтхан Исаев:

- Я тогда сказал школьникам, что для неуспевающих будут организованы дополнительные занятия с педагогами по разным предметам. А Нурсултан встал и говорит: "Не надо, ага! Учитель и так тратит на нас 45 минут, объясняя урок. Мы сами организуем подготовку к экзаменам". Я частенько посещал такие групповые занятия, чтобы проконтролировать и понаблюдать, как школьники справляются со своими одноклас­сниками-троечниками. А Нурсултан собрал отличников, которые объясняли материал ударникам и троечникам. Каждый готовил тему и предмет и рассказывал. Все шло без сучка и задоринки, на удивление всем учителям. Тут педагогам впору было, почти по Есенину, "задрав штаны, бежать за комсомолом".

Главное - затея Нурсултана дала результаты, да какие! В канун экзаменов отстающие уже сами готовы были проводить занятия по темам, в которых месяца два назад были ни в зуб ногой. Вот что значит поверить в человека, пробудить в нем силы, о которых он сам и не подозревал.

Впервые и, быть может, единственный раз в жизни он во всей полноте ощутил эту взаимозависимость и взаимоответственность людей, ему не безразличных, которые испытывают ответственность за твою судьбу, когда его, выпу­скника средней школы, земляки не отпустили в Киев, в училище гражданской авиации. Поначалу он был уязвлен и обижен. Но, не смея перечить старшим, смирился и стал думать, как развязать этот гордиев узел. Не разрубить, а вот именно - развязать. Но судьбой ему был предначертан совсем иной путь, это станет очевидным чуть позже. А пока судьбе угодно было, чтобы он прочитал объявление-призыв к молодежи в "Ленинской смене": Темиртау, строительство Казахстанской Магнитки, ударная комсомольская стройка. Наверное, это было то самое, к чему рвалась его душа.

Сталь и шлак

Отец, поразмыслив, благословил сына в дальнюю дорогу. "Хоть и получил я отцов­ское благословение на поездку в Темиртау, но, прямо скажем, затея эта родителей не вдохновляла, - пишет Нурсултан Назарбаев в своей книге "Без правых и левых". - О Караганде и её окрестностях, включая Темиртау, ходила в то время дурная слава. Это были места лагерей, ссылок и всевозможных сборищ бандитов со всей земли. Да и трудовые армии, которые формировались и направлялись туда в годы войны по мобилизации, не представляли собой идиллию в области человеческих взаимоотношений. Кстати, и там не обошлось без своей "Чёрной кошки", нагонявшей ужас на мест­ных жителей".

Что такое большая стройка, отец и мать, ветераны строительства Турксиба, знали не понаслышке, и все-таки дали ему свое родительское "добро". Они верили в сына. Верили: несмотря ни на что, он не собьется с пути. И эта родительская вера была для него как талисман, как оберег, как путеводная звезда.

"Первые впечатления о Темиртау: маленький клочок города посреди огромной строительной площадки, - вспоминает он. - Краны, траншеи, котлованы, груды щебня, песка, горы строительного мусора, палатки, бездорожье. В те дни строились первая доменная печь и электроцентраль. Дня три "прокантовались" мы сначала в каком-то подвале, а затем в общежитии за рекой Нура, в поселке Токаревка. И не успели мы приступить к работе, как собрали нас всех, имеющих среднее образование, и предложили ехать учиться в Днепродзержинск.

Как оказалось, руководство республики, озабоченное подготовкой местных кадров для будущего комбината, в спешном порядке подбирало юношей коренной национальности для учебы в крупнейших металлургических центрах страны. Всего набрали около четырехсот человек. Часть ребят направили на Урал, на северные заводы, ну а нашей группе в сто человек выпало ехать на Украину.

Да, вот и не верь после этого в судьбу! Выходит, так или иначе, но предопределено мне было оказаться на берегах Днепра". Металлургический цех - это адское пекло. "Расплавленный чугун течет как вода в арыке - подойти страшно. Сама мысль о том, что в этом аду придётся провести всю жизнь, и вовсе выбивала из колеи". Были они, аульные парни, неробкого десятка. Но здесь происходила кардинальная ломка психологии, физио­­логии, всего сознания. Здесь надо было верить в самого себя. И чувствовать, что в тебя верят люди.

"Спустя несколько дней кое-кто запросился домой. Представляю, что стали о нас поговаривать после этого на заводе! Правда, сами мы обидных слов в свой адрес не слышали. В конце учебы я узнал, что в цехе специально собиралось рабочее собрание, на котором местных острословов строго-настрого предупредили относительно каких-либо шуточек на наш счёт. Но шила в мешке не утаишь, и так или иначе, а слухи о "неполноценности" казахской молодежи все-таки до нас доходили. И это стало мощным стимулятором наших самолюбивых устремлений. Вскоре и возможность представилась заметно поднять свое "реноме" в глазах украинских сверстников.

В те годы особой популярностью в Днепродзержинске пользовалась вольная борьба. Крепкие рабочие парни с удовольствием ходили заниматься в секции даже после нелегкой трудовой смены. Пришли как-то в спортзал и мы, просто так, посмотреть. А когда увидели возившихся на борцовском ковре ребят, сразу сообразили, что вольная борьба - это наша родная "казахша курес", с которой знаком каждый мальчишка в любом ауле. Только вот привычных поясов на спортсменах не было.

Однако это обстоятельство ­нисколько не смутило, и, когда белобрысый, ладно скроенный крепыш предложил помериться силой, я без раздумий разделся и вышел на ковер. Видок у меня, прямо скажем, был далек от спортивного, вместо трико - обычная майка, длинные "семейные" трусы. Весь спортзал буквально покатился со смеху. А мне хоть бы что. С ходу провел свою любимую "подсечку", которой терпеливо учил меня отец. Смех поутих, зато громко под сводами зала зазвучал азартный, подбадривающий клич моих земляков. Соперник, огорченный первой промашкой, "завелся", стал горячиться. Вот тут-то я его поймал уже основательно: мгновенный бросок через бедро, и обе лопатки звонко припечатались к брезенту ковра. Парень только головой помотал: ну, ты и даешь, Казахстан!

Потом мы с ним крепко подружились, с этим замечательным украинским парнем Миколой Литошко. Он даже вместе с нами на Казахстан­скую Магнитку поехал. Вместе работали в Темиртау, выпускали первый казахстан­ский чугун".

Ну что тут скажешь! Расхожая метафора - "как закалялась сталь" - напрашивается сама собой. Вот это - выдержать, выстоять - было, пожалуй, самой сложной задачей.

"Часто в разговорах приходится слышать: "Мне в жизни повезло (или, наоборот, "не повезло") на хороших людей". Вспоминая свои первые самостоятельные шаги и последующий, уже более солидный жизненный опыт, я твердо пришел к выводу, что сортировать людей на "хороших" и "плохих" - дело совершенно безнадежное. Ведь бывает и так: знаешь человека не один год, кажется, уже пуд соли вместе съели, а потом вдруг лопается весь его благопристойный образ как мыльный пузырь и обнажается чёрт знает что. Можно и массу обратных примеров привести, когда люди со сложными, тяжелыми характерами проявляли необычайную порядочность в самые критические моменты".

А жизнь в Днепродзержинске не миндальничала с ними.

"На Новый год случилось ЧП, - вспоминает Максут Нарикбаев, однокурсник Нурсултана. - После новогоднего бала все разошлись по комнатам, настроились спать. И вдруг в час ночи тревога: "Наших бьют!". Всех как ветром вынесло на улицу в скверик для прогулок. А у нас был парень из Шымкента по имени Жуман. Боксер от бога, мы все гордились им. Оказалось, что он затеял драку с ребятами из эстрадно-духового оркестра и выбил два зуба дирижеру. Наутро разборка, очень суровая. Общее комсомольское собрание, педсовет. Смутьяну никакого снисхождения - исключить из училища, с позором отправить домой!

Когда все высказались, спустили пар, слово взял один из комсомольских вожаков училища Назарбаев. До сих пор не могу забыть этого выступления. Да, говорил он, случилась беда, человек повел себя недостойно, оступился. Но он повинился, принес извинения пострадавшему, осознал. Пострадавший простил обидчика, тем более что тот оплатит лечение, восстановит выбитые зубы. Повинную голову не секут. А мы ставим крест на его дальнейшей судьбе…

Нурсултан говорил так убедительно, находил такие слова, что даже у самых ретивых и прокурорствующих обвинителей иссяк запал. Парню дали строгий выговор с занесением в учетную карточку, но дали возможность окончить училище, получить профессию. И то, что Нурсултан сумел отстоять нашего товарища, замолвить за него слово и выправить его судьбу, для всех для нас было великим жизненным уроком".

Из огня да в полымя

И вот вернулись они в Темиртау. Из училища Нурсултан вышел с восьмым разрядом, то есть вполне квалифицированным рабочим, особенно если учесть, что в черной металлургии высший разряд - десятый. "К нашему приезду доменную печь ещё не пустили, поэтому устроили нас в управлении "Доменстрой" треста "Казметаллургстрой" кого где придётся. Мне пришлось спешно освоить профессию бетонщика, принимать большой бетон на фундаменты металлургических агрегатов. Посменно работали день и ночь: бетон нужно было принимать только горячим, не допуская хотя бы малейшего перерыва в бетонировании. Условия...

Впрочем, можно было бы и не вспоминать о том, как из сырого и грязного подвала перевели нас в неотапливаемое общежитие, где мы согревались на панцирных койках по двое, накрывшись матрацами, так как негде было даже одежду просушить, и мы оставляли на морозе брезентовые спецовки, потому что их легче надевать заледеневшими, чем сырыми и тяжелыми, как брали утром на работу свои главные инструменты: кувалду да лопату пошире".

Вот так вот их встретила великая стройка века, где находилась "та заводская проходная, что в люди вывела меня". Там тоже были суровые профессиональные и жизненные уроки. Они варили чугун и сами варились в котле невообразимо сложной жизни.

"Жилой поселок находился в стороне, и никто даже толком не подумал, как доставлять людей на работу. Ежедневно часа два уходило только на дорогу. В общежитии холодно, не высыпаешься, держишься только за счёт молодости, физической силы. Не говорю уж об отсутствии элементарной воспитательной работы, хоть каких-то условий для организации мало-мальски человеческого досуга. Главное развлечение - массовые драки: Днепропетровск на Одессу, Свердловск на Череповец, Гомель ещё на кого-то. Убийства, другие тяжелые ЧП - каждый день.

Такие "университеты" обычно не проходят бесследно. И как знать, могли бы они и иначе повернуть наши, ещё не оперившейся молодежи, судьбы, если бы не учили нас уму-разуму наши старшие товарищи. Причем делали они это ненавязчиво, никаких нравоучений типа "что такое хорошо, а что такое плохо" не читали. Так, пробурчат что-нибудь одобрительное, если заслужил, а всё остальное молча - собственным примером показывают.

Никогда не забуду Бориса Васильевича Яговитова. Когда перевели нас работать на печь, был он нашим бригадиром, старшим горновым… Был Яговитов, казалось бы, человеком не слишком образованным (всего четыре класса образования, но вот откуда это берётся?), а знал металлургический процесс получше иного инженера. Например на глаз, по одному виду вытекающего металла с поражающей всех точностью мог определить его химический состав. Приехал он в Темиртау с большой Магнитки - Магнитогорского металлургического комбината, вместе с семьей. ­Помню, когда кто-то из наших ребят пасовал, он всё время подбадривал: это пройдет, станешь ты металлургом!

Конечно, были у кадровых металлургов и такие воспитательные приемы, которые могут сейчас повергнуть в ужас даже поклонников, как это ­стало принято говорить, ­не­традиционной педагогики. Было естественным: первая зарплата - первое посвящение. Какой в те годы город без базара, а базар без пивной? Настал и мой черед - помню, было это после ночной смены - с первого аванса вести всю бригаду, восемь человек, в эту пивную. Надо сказать, что хоть и исполнилось мне уже двадцать лет, но к вину я не прикасался. В деревне, при отце, такая мысль и в голову не могла прийти, в училище подобных традиций тоже не существовало.

Возле пивной разговор короткий:

- Ступай возьми.

- Сколько? - спрашиваю.

- Восемь бутылок. Денег добавить?

- Сам возьму.

Сходил в магазин, притащил в сетке восемь бутылок водки, выставил. Все, напомню, были не спавши, с ночной в горячем цехе. Принесли гранёные стаканы, взяли по кружке пива. Когда все уже хорошо выпили, стали меня подначивать:

- Ну, что же ты, такой здоровый, а стоишь смотришь? Надо ведь когда-то начинать.

Налили мне полстакана. Я это дело залпом опрокинул и запил кружкой пива. И всё, не помню даже, когда отключился. Проснулся - лежу на широкой кровати, простыня белая, хрустящая, накрыт одеялом в пододеяльнике, под головой огромная пуховая подушка. Выяснилось, что оказался я в доме у Яговитова, а проспал ровно сутки. Хозяйка, Марья Васильевна, внесла в комнату огромную миску дымящихся пельменей, а Борис Васильевич вытащил бутылку водки.

- Я тебя, парень, понял, заставлять не буду. Но вот маленькую рюмочку я тебе рекомендую выпить".

Так из них делали металлургов. Начал он чугунщиком, потом его поставили четвертым горновым. А что такое труд горнового? Это опять-таки тяжелый лом, чтобы скрап разбить, да широкая лопата, чтобы его вытащить. А там, внутри, ад, температура около 2000 градусов. И приходится в асбестовых халатах лезть прямо в пламя, чтобы вытащить оттуда поломавшееся оборудование. У многих кровь из носа идёт - не все физически одинаковы. Некоторые не выдержали, уезжать начали.

Как-то после смены подошел к нему Куаныш, тоже горновой:

- Все. Сыт по горло. Ухожу.

- Куда?

- Домой. В аул. Да, знаю, там заработка нет, и работа тяжелая. Но не сравнить же с этой…

Они вышли из цеха. На улице тоже была жара за тридцать градусов, и все же дышать было легче. Тут надо не рвать постромки, тут надо как можно спокойнее.

- Ну хорошо. Ты уйдешь, он уйдет. Я уйду. Кто останется?..

Они оба смертельно устали после смены. Но нельзя было оставлять человека одного в такую минуту. И Нурсултан пытался его переубедить:

- Ведь строили ее мы с тобой, вот этими руками строили. Это наша гордость, наше будущее…

Аллах его ведает, как это у него получается. И не то чтобы слова какие-то особые он говорит, но вот находит интонации, что-то в его голосе такое, что проникает в душу и как бы реставрирует ее.

Парень остался на Магнитке. Вырос как специалист. Стал директором ТО "Сигма-Темиртау"…

А тут приехал из Чемолгана отец. Посмотреть, как работает сын. "Решил он пойти со мной в ночную смену, а она, как назло, совпала с большой аварией, которую и мне пришлось ликвидировать. Посмотрел он на всё это, а наутро стал меня уговаривать: "Что же ты себя так мучаешь? Я сиротой в три года остался, всё перенес, но такого ада не видел. Брось всё!"

А вот теперь где найти слова, чтобы отцу объяснить, что уйти он не может? От самого себя не уйдешь…

"Дайте мне точку опоры!"

Нурсултана долго сватали на комсомольскую работу. Он - ни в какую! Дело даже не в том, что у секретаря горкома комсомола зарплата втрое меньше, чем у горнового. К тому же у горнового "горячий" стаж идет. Как бы это объяснить точнее? Душа прикипела к делу, как бы сплавилась с ним. И потом, много позже, уже работая в горкоме партии и даже в ЦК, он все хотел вернуться на комбинат, ну, может, уже не горновым, но чтобы, как прежде, весь без остатка - в производстве, в металлургии, и чтобы непременно на родном комбинате. Но жизнь пошла уже своими, предначертанными ей путями, и перечить судьбе он не мог.

Тут главное вот что: заступая на должность секретаря парткома комбината, он был уверен, что может рассчитывать на поддержку и понимание своих сотоварищей. И вот вникаешь в пути-перепутья его партийной работы, и как лейтмотив, как ведущая тема симфонии, пробиваясь в самые что ни на есть кремлевские высоты, всенепременно возникает его тревога о людях, земная, даже приземленная тревога. О том, что людям нужны квартиры, детсады, больницы. Там, конечно, как голос медных в оркест­ре, подавляя все звуки, идут производственные устремления. Но как бы им наперекор, словно мелодия скрипки, - слова о жилье, о житье-бытье простого люда.

"В 1973 году приехал к нам на комбинат только что избранный секретарем ЦК КПСС Владимир Иванович Долгих. Металлурги сразу увидели: этот свое дело действительно знает. Да и немудрено - ведь за плечами у него к тому времени был большой опыт работы директором Норильского металлургического комбината, секретарем Красноярского крайкома партии. Водили мы с директором его по цехам и разным объектам дня три-четыре, и я, как секретарь парткома, "забивал" ему в основном наши социальные проблемы - рассказывал о катастрофическом положении с жильем и соцкультбытом, о текучести кадров, об "узких местах" и недоделках, требующих дополнительных капиталовложений и возвращения переведенных на другие объекты строителей.

Недели через три после его отъезда нагрянула к нам бригада ЦК КПСС в количестве пятидесяти человек готовить на Секретариат ЦК вопрос: "О работе парткома Карагандинского металлургического комбината по укреплению трудовой и производственной дисциплины, созданию стабильного коллектива на предприятии". Ну, все, думаю, наговорил на свою голову!"

И чем все кончилось? Встречей с самим Сусловым. Она запомнилась Нурсултану в мельчайших деталях. "Когда меня ввели в его кабинет, Суслов - сухощавый, высокий, немного согнутый - вышел из-за стола, поздоровался.

- Покажите-ка сначала, молодой человек, где находится этот ваш Темиртау.

Я подошел к висевшей на стене большой карте Советского Союза.

- Вот здесь, Михаил Андреевич, находится. Вот Казахстан, вот Караганда, а рядом, в ковыльной степи, построили гигант черной металлургии страны, послевоенный стратегический объект...

- Продолжайте, продолжайте.

Ну, я и продолжил, рассказал все, как есть. О том, как строили комбинат, совершенно не заботясь о людях. О сотнях крупных недоделок, о том, что стоит этот гигант до сих пор даже неогороженным, и листовую сталь может вывозить машинами каждый, кому не лень. Об отсутствии жилья, дет­ских садов, продуктов и товаров первой необходимости. О тяжелых климатических условиях, буранах, во время которых люди не могут добраться до работы. О том, что женщинам негде работать...

Слушал он меня очень внимательно, не перебивая. А затем стал задавать вопросы, причем интересовался самыми мелкими подробностями, делал пометки в блокноте.

В конце беседы поинтересовался:

- А о чем вы завтра собираетесь на Секретариате говорить?

Я ответил, что у меня уже подготовлено выступление.

- Советую вам рассказать завтра всё то, о чём вы мне сейчас говорили".

Результат? Вот он:

"Я на всю жизнь запомнил цифры, которые мы "застолбили" в постановлении Совмина. Было принято решение ежегодно сдавать по 80 тысяч квадратных метров жилья, по два детских сада на 1660 детей, по два проф­тех­училища, построить металлургический техникум, здание втуза, Дворец культуры, спортивный комплекс, базу отдыха металлургов..."

"Город стал преображаться. Выросли жилые благоустроенные кварталы, были построены восемь детских садов, стадион на 15 тысяч мест, плавательный бассейн с пятидесятиметровыми дорожками. На правом берегу водохранилища разместились дом отдыха, санаторий-профилакторий. Но главное, конечно - сняли очередность на жилье".

Судьба уверенно вела его коридорами власти. Он старался не сбиться с шага. "Одна прочная точка опоры у меня уже была - коллектив Карагандин­ского металлургического комбината... Не знаю, может, я и переоцениваю отношение к себе со стороны металлургов, но чувствовал уверенность: они, если потребуется, поддержат".

Продолжение следует...

Читайте:

Восемь граней Нурсултана. Грань 2-я

Восемь граней Нурсултана Назарбаева. Грань 1-я