Река. Очерк нравов от Салимы Дуйсековой

Текст очерка «Река» мистическим образом напоминает нынешнюю политическую ситуацию в соседней стране. Ситуацию, которую замалчивают, чтобы не портить людям праздник. Как определить жанр этого документального повествования? Видимо, очерк нравов. А нравы никогда не бывают простыми, как, впрочем, и времена. Судите сами. Но помните: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить …».

Дом, утомлённый предсвадебными хлопотами, сладко задремал. Муж ушёл в спальню с вечера, и Мехри виновато сказала сестре, в кои веки приехавшей из самого Самарканда, – волнуется он, переживает. Сестра, облегчённо вытянувшись на курпаче, махнула рукой – ладно тебе, не до церемоний, устал сильно. Конечно, переживает, а как же. Единственную дочь в чужой дом отдаёт. А дольше держать нельзя: одним сватам откажешь, другим, а там скажут – чего ты, дочку на убой растишь?

В мае, сразу после сватовства, муж взялся за капитальный ремонт. Мехри уговаривала не трогать стены в зале, нет, не послушал, заново отделали модным накатом, полы ламинатом перестелили, новые ковры раскатали, штор повесили чуть не километр. Муж, простодушно ворующий электричество, позвал русского соседа-электрика и накрутил по всему подворью фонари и светильники. Во дворе всё выкрасили лазурной краской. Чтобы как в Ташкенте.

 ***

Сестра задремала под бормотание телевизора. Мехри тихо вышла в ночь. Постояла, послушала шум речки, огибающей участок с домом и садом. Выключила фонарь над воротами. Прикрыла стопку скатертей на топчане рогожкой, налила в миску Юлбарсу воды. Пёс только подёргал ветхим ухом. Тоже устал греметь цепью и рычать на чужих, всю последнюю неделю сновавших туда-сюда людей, которые скребли бетонный двор железными ногами столов, и таскали коробки, остро пахнущие человеческой едой. Утром махаллинские старухи приковыляют с миллионом непрошеных советов, и каждую хозяйка уважительно приветит, каждой покажет приданое, смиренно выслушает все наставления. Всё поняла, всё исполню, хола-жон, спасибо вам, чтобы я без вас делала, мать-то моя, покойница, не дожила до такой радости… 

В неостывшей от дневного жара кухне пахло густо и терпко - требухой, жареной рыбой, перекалённым маслом. Трое суток снохи с племянницами жарили-парили, а всё равно тревожно – вдруг мало окажется? Мехри прошла вдоль цветущих грядок, через сад, спустилась по бетонным ступенькам к реке. Присела на тёплую ещё ступеньку. Речка была шумная и полноводная весной да ранним летом, а уже в июле заметно тощала, паршивела, покрывалась золотушной сыпью пакетов, огрызков, окурков, пластиковых бутылок. Мехри и сама сливала в неё помои, стыдясь и успокаивая себя тем, что так делают все.

Возвышаясь над поверхностью, подрагивал под напором течения кривой металлический прут, растущий из лежащей на дне бетонной плиты. Сколько раз Мехри просила мужа: срежь ты её как-нибудь, надоела эта рогуля. То веток с мусором на неё нанесёт, то однажды зацепило, переломив в хребте, осклизлую дохлую кошку. Как ни пытались этот прут вырвать, выкрутить, упрямая железяка не поддавалась, только завивалась ещё сильнее. Ладно уж, после свадьбы.  Лишь бы всё прошло благополучно. Мехри вернулась в дом, заглянула в спальню. Муж посапывал, зарывшись головой в подушку. Она тихо прикрыла дверь, прошла в комнату сына, легла возле, не раздеваясь и даже не стянув платка. Потом, потом, после свадьбы отдохну. Все отдохнём.  Голова сына пахла солнцем.

***

Утро для Мехри началось в половине пятого. Она вошла к дочери, присела на кровать. Та спала на боку, зажав одеяло между смуглых ног. Мехри потрогала разметавшиеся, чуть влажные волосы. Как ни жалко будить, а вставать надо. Всем надо вставать.

Днём махаллинские женщины принесут в празднующий дом ляганы. Столетиями отлаженный механизм – каждая вносит свой вклад в общий котёл. В блюдах, подносах, тазах положено преподнести тщательно приготовленное яство – салат ли, пироги ли, закуски ли – на усмотрение стряпухи. Голубцы, фаршированные перцы, ватрушки, пончики, рулеты, печенье, кексы, жареные окорочка или отваренная тушка гуся, запечённая курица, самса или пирожные, манты, домашняя колбаса – хасып, пирожки, сложносочинённые и начинённые мясом, творогом, джемом, яйцами с луком. Поверх снеди следует положить аккуратно запечатанный в пакет отрез ткани.

Кого назначить ответственной за дары? Соседку - золовки обидятся, золовку – снохи поведут насурьмлёнными бровями. Посадить там сестру – подумают, что ставишь родственные отношения выше общинных. А махалля – это сложная паутина взаимоотношений, её вертикально-горизонтальная иерархия иногда важнее семейных связей. Махалля помогает провести свадьбу, суннат-той и проводить в последний путь. А что может быть важнее? Поэтому дипломатичнее всего поставить однодневным завхозом свояченицу брата или сватью племянницы, которая одновременно и соседка, и хозяйка бутика на базаре, где работает сын младшей сестры.

Впрочем, быть дежурной не всем по душе. Сидишь в отдельной комнате как наказанная, принимаешь подносы с тазами и ведёшь учёт – кто что принёс. А это значит, пропустишь обсуждение развешенного в зале приданого. А там весь смак, весь клубок мнений, споров, оценок. Не слишком ли дешёвую мебель купили, достаточно ли постельного белья, ковёр синтетический или шёлковый?  Наряды будущей молодухи не ношеные ли? А посуда –«Цептер» или просто эмалированные кастрюли? А курпачи куплены наспех на базаре, или мать годами шила их сама, вкладывая душу в каждый стежок?

Махалля обеспечит закуски, а горячее, две перемены блюд, готовят хозяева. Не сами, разумеется. Приглашённый ошпаз сам выберет правильный рис и морковь у проверенных продавцов на базаре. Барана, да не одного, заранее, за неделю-две, дарит кто-нибудь из ближней родни. Специальная женщина из махалли готовит для дневного, устраиваемого только для женщин малого торжества. Для Мехри с мужем это первый большой той.  Их испытание, экзамен на благонравие, благополучие, благопристойность.

***

К часу дня столы были установлены и покрыты скатертями, пока изнанкой наружу, чтобы не выгорели на солнце. Молодухи возились с посудой, раздували самовары, перетирали ложки-вилки, выстраивали чайники и неверные пирамиды пиал на отдельном столе. Мехри встречала каждого вновь прибывшего родственника, благодарно приобнимая и троекратно целуя воздух – спасибо, рахмат, проходите, дорогие, спасибо, что помогаете, и вам такой же радости в дом. Парни свежевали барана, старухи, местный маслихат, кряхтя, взбирались на прочный топчан – пить чай и плести вязь беседы.

Куда-то по делам уехал муж. Снохи позвали всех наскоро пообедать супом из маша, и Мехри вспомнила, что сын даже не завтракал. Спросила, где он. Золовка, живущая с семьёй через три дома, ответила, что он играет с её детьми в стрелялки. Младший деверь привёз напитки, старший командовал бригадой, натягивающей навес, снохи веретеном носились из летней кухни в кладовки и обратно. Соседский мальчуган колол топориком щепу для самовара. Сестра отглаживала привезённый из Самарканда праздничный халат жениха. Вечером жених приедет забирать Нигору, старухи напялят на него этот наряд звездочёта и посадят к нему на колени самого младшего в роду мальчика. Всё, ты теперь наш зять. Там у себя командуй сколько хочешь, а здесь ступай мягко, говори тихо, с тестем и тёщей будь обходителен.

Пришли болтливой стайкой подружки дочери. У этих, понятно, забот полон рот – клеить новобрачной стразы на ногти, завивать покруче ресницы и локоны, рисовать «мейкап» под индийскую кинозвезду, теребить шуршащее платье, примерять туфли невесты, собирать ей тяжёлый, похожий на атомный гриб букетик. Регистрация назначена на три часа. Такова уж особенность узбекского бракосочетания, что в ЗАГС едет в основном вся малышня. Взрослым некогда. Сколько слёз бывает пролито при посадке по машинам. Самых маленьких вытесняют дети постарше, те ревут и хнычут…  Пока всех усадят, уторкают, утрамбуют и доедут до места, проходит очередь.  Впрочем, стодолларовая бумажка, сунутая женихом, улаживает дело. Дама-распорядительница носится по лестницам храма Гименея, уговаривая свадебные процессии пропустить «этих узбеков, вечно они опаздывают».

Загружая в багажник фрукты и нарезку для банкета в ЗАГСе, Мехри совсем забыла сказать дочери, чтобы та взяла Азиза к себе в машину. Да и сама уж взрослая, не оставит единственного братика, знает, как он ждал этого момента – проехаться шумной кавалькадой по городу со старшей сестрой. Кортеж, взревев двигателями и вскрикивая клаксонами, наконец убрался с улицы, оставив за собой на асфальте фантики, пробку от шампанского и печально кружащийся, не находя себе места, красный воздушный шарик. Наконец приехал муж, привёз музыкантов из соседней махалли, ансамбль, играющий на национальных инструментах, единственный оставшийся в южном казахстанском городе, а не эти громыхалки с электронной оснасткой…

                                               ***

Старухи с инспекцией обошли богато накрытые столы, бормотали одобрительно – молодцы, молодёжь, всё красиво сделали, дай Аллах всем счастья и благополучия, ниспошли мир всем людям, оумин…

Мехри, за весь день ни на секунду не присевшая, зашла в спальню. Сняла с плечиков заготовленное платье. Надо бы ополоснуться, негоже так благоухать.  Вышла, бросив выходящей из зала сестре на ходу – я помоюсь быстренько. Толкнулась в запертую дверь бани.

- Кенаи, вы? – спросил мужской голос. Деверь, младший. Уже выпивают потихоньку с компанией. Пусть. Мехри не ответила, взяла ведро, стоящее у порога, набрала горячей воды из титана, разбавила холодной, прошла к самой дальней пристройке, торцом выходящей к реке. Муж бы и дальше ещё чего-нибудь построил, но мешала река, огороженная от участка виноградом. Взглянула мельком на воду. На поверхности пузырилось красное пятно. Она вошла в пристройку и стояла там, не шевелясь и задыхаясь.  Мокрая ручка выскользнула из ладони, тяжёлое ведро ударило днищем по стопе, но боли не было. Не чувствуя ног, вышла из сарая и спустилась к реке. Сын лежал лицом в воду. Пола его красной футболки накрутилась на железный прут, держа и качая тело на поверхности. Мехри зажала рот рукой, кусая пальцы. Вошла в воду, перевернула тело, прижала к себе и стала дышать и дуть в посиневшие губы. Челюсти не разжимались, Мехри раздвигала их пальцами и опять дышала, и дула в дёсны. Футболка, свернувшаяся жгутом, не поддавалась. Мехри выпустила тело и стала отдирать ткань от упругого прута. Ни в какую. Набухло от воды и сильно закрутилось. Задыхаясь от усилия, Мехри разорвала ворот, выпростала из футболки ледяное и ставшее необычайно тяжёлым тельце, вынесла на берег и быстро юркнула с ним в пристройку. На грубо сколоченных полках стояли канистры, коробки с кафелем, а рядом - кусок старого брезентового чехла от самой первой их машины, «Москвича». Мехри развернула брезент, уложила тело и снова принялась дышать и дуть в синие губы, давила ладонями на грудку, тёрла уши. Мальчик не дышал, из-под полуоткрытых век страшно белели глазные яблоки, изо рта сочилась струйка воды.

Она уложила его по диагонали брезента и завернула конвертом, как заворачивала младенцем. Раздвинула стоящие на нижней полке коробки с кафелем, привалила тяжёлый свёрток подальше к стене и сдвинула коробки теснее.

 ***

В новом, специально пошитом, нарядном платье и парчовых мягких туфлях она вышла во двор. Старухи уже перебрались с топчана поближе к распахнутым воротам, уселись на стулья, держа узловатыми руками такие же узловатые клюки. Она радушно встречала гостей, кланялась, прикладывая руку к сердцу. Ломило и горело в затылке, было трудно дышать, но она улыбалась непослушными, замороженными, как от зубного укола, губами.  Объятия, троекратные поцелуи, сердечные пожелания счастья молодым и её дому.

Узбеки не приносят на свадьбу цветы. Зачем их покупать, когда вот они, на клумбе. Молодёжь несёт метровые розы в глупых корзинках, а люди постарше предпочитают валюту. Аккуратно свёрнутые в трубочку или сложенные пополам купюры. Новые и не очень. Доллары и тенге. Редко когда в конверте. Она передавала купюры золовке, та складывала их в поясную сумочку. Музыканты заиграли уже в полную силу. Она ничего не слышала. Улыбалась, отвечала на приветствия, благодарила гостей и как будто видела себя со стороны, на беззвучном, но очень ярком экране. Гости чинно рассаживались по местам. Застолье степенно и не спеша разгоралось.

Музыканты вышли за ворота. Едет жених. Вот он вошёл со свитой, нарядный, красивый, смущённо улыбаясь и сдержанно кланяясь. Она видела, как взметнулись в небо зенитные раструбы карнаев, подметила, как бешено заплясали по дойре пальцы музыканта, а кровь в голове шумела всё сильнее, подчиняясь ритму – так-така-тум-тум, так-така-тум, так-така-тум-тум…

Она обходила столы, ласково, ненавязчиво приглашала гостей не стесняться, отведывать кушаний, чокалась с теми, с кем можно, рюмочкой с коньяком. Кому положено, произносила слова признания и благодарности, и не всем протягивала рюмку, зная – с председателем узбекско-таджикского центра, старым вором в законе, простой женщине из махалли надо держать почтительно-скромный тон. Только поблагодарить за оказанную высокую честь и спросить уже по-домашнему, участливо, не желает ли ещё чего ака-жон, достаточно ли горяч и свеж чай? На Нигору она старалась не смотреть, боковым зрением отмечая, как та с женихом поднимается с места, чтобы выслушать краткий тост и получить подарок – золотую цепочку, часы в коробочке для жениха, конверт с деньгами от друзей.

Когда объявили традиционный танец родителей невесты, она отстранённо отметила, как хорошо танцует муж, и сама кружилась, как могла, под рыдающие звуки рубаба.  В затылке кипела страшная боль, язык пересох, в висках стучало и пульсировало, она автоматически переставляла ноги, и лица гостей и их голоса сливались в густой, душный пчелиный гул.

За четверть часа до полуночи положено выпроводить дочь из дома. Тётушки сопровождают её уход криками – не оборачивайся, не оглядывайся! Она даже не плакала. Сил не было. Всё. Ушла…

Праздник выдыхался. Оставались только самые стойкие, молодые и ближняя родня. Женщины собирали разорённые столы. К четырём утра Мехри проводила невесток за ворота, сказав – работа никогда не кончается, ступайте, дорогие мои, спасибо вам, на ваших тоях всю посуду перемою, драгоценные мои, завтра ещё есть день.  Завтра, всё завтра…

Мехри вошла в дом на непослушных, тяжёлых как гири ногах. Разбудила мужа и рассказала ему всё. Он долго сидел на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону и мыча, потом коротко, сухо ткнул её кулаком в губы. Поднялась, села на край кровати, вытирая кровь, текущую по подбородку. Муж рыдал, уткнувшись лицом в подушку.

Голова его пахла сыном.

Едва слышно шумела река.

Имена действующих лиц изменены.

«Доследственной проверкой было проведено судебно-медицинское исследование, в ходе которого установлено, что смерть Азиза Х., 2005 г.р., наступила из-за механической асфиксии в результате утопления и погружения в воду на открытом водоеме и явилась следствием несчастного случая. Каких-либо данных, указывающих на то, что смерть наступила в результате чьих-либо насильственных или неосторожных действий, не добыто, и в факте его смерти не усматривается самого события преступления».