Мы продолжаем дискуссию на тему «Состоялось ли нравственное возрождение нации?». Мнение по поводу того, как рост религиозности в Казахстане повлиял на морально-этические установки наших граждан, мы попросили высказать одного из наших постоянных экспертов - историка, кандидата философских наук Сейткасыма Ауелбекова.

- Позвольте начать с уточнения использованных вами понятий. Есть два смысла слова «возрождение». В религиозных текстах оно означает веру в возрождение духа умершего. Обращаю ваше внимание на это значение, поскольку оно имеет к нашему разговору прямое отношение.

Второй смысл слова отсылает нас к культурному феномену, имевшему место в Западной Европе в XV-XVI веках, когда произошел переход от Средних веков к эпохе Просвещения. Его идейное содержание можно резюмировать одной фразой – возрождение канонов греческой культуры: интерес к человеку и его духу, к политической свободе. Неслучайно его еще называют периодом Гуманизма – это когда обо всем судят, исходя из свободы человека и его ценностей, а не из канонов религии. Таков идеал Возрождения.

Именно это содержание вы вкладываете, когда говорите о «возрождении нации». Однако опыт последних 30 лет показывает, что ничего общего с такой концепцией возрождения наша реальность не имеет. Мы восприняли и воплотили в жизнь первое, то есть религиозное, понимание термина, дав плоть и кровь всему, что так или иначе ассоциировалось с национальными традициями, с обычаями предков, с прошлым. Эти слова, как вы знаете, произносятся с определением «священный», что указывает на их сакральный статус. А сакральное, как известно, не принято подвергать экзамену разума. Его предназначение – служить предметом поклонения.

Парадокс заключается в том, что проводниками этого проекта стали не только политики, которым манипуляция религиозными символами всегда приносила большие выгоды, но и абсолютное большинство казахской интеллигенции.

- В чем конкретна была роль казахской интеллигенции?

- С самого начала политической независимости наша интеллигенция отодвинула на второй план дух критики. Не то чтобы забыла об относительной самостоятельности науки и научной мысли, нет. Думаю, что она даже не подозревала о существовании самой проблемы. Ведь не секрет, что мы, казахи, все еще ждали ритуала нашего «посвящения в науку». В науку, которая характеризуется не только наличием специальных структур и особой формой труда, но и этикой поведения.

Понятно, что был всеобщий эмоциональный порыв, было желание не подвергать сомнению первые неуверенные шаги к политической свободе. Что любопытно, в результате получили не то, что хотели. А именно уникальную мутацию: симбиоз политики, науки и религии. Доктор наук, совершающий хадж – типичный пример.

- Какими оказались последствия этой политики для народа, для «духовного возрождения нации»?

- Отвечу на примере морали, о которой вы спрашиваете. В широком смысле слова это совокупность правил и предписаний, касающихся добра и зла, позволенного и запретного. Когда вы говорите о морали, то придаете ей это значение. То есть подразумеваете универсальный принцип, обязательный для всех. Но мораль родоплеменного общества – нечто совсем другое.

Под «родоплеменным» я имею в виду социальный строй, в котором одна группа родственников расположена «ближе» или «дальше» к другой, чем третья. По самой структуре своей, то есть по «скелету» своего телесного сложения, такой тип общества отторгает принцип универсальности, будь то принцип морали, права или закона, ибо индивид в нем обязан поступать согласно своему социальному статусу. Обращаю внимание на эту фундаментальную черту личности в родовом обществе. У него есть определенный статус. И он обязан поступать по статусу.

- Что это означает? Какая разница между статусом и моралью или правом?

- Предположим, что человек работает на государственной службе. К нему обращается родственник. Не просто анонимный родственник, но аға, іні, нағашы, жиен, құда…Допустим, он отказал в «просьбе», что мы с вами, безусловно, одобрили бы. Но на языке обычаев это означает, что он пренебрег статусом, а, следовательно, своим родственным кругом. Следствием этого будет ряд санкций – моральных, сатирических, ритуальных: «орыс боп кетті», «ағайынды ұмытты», «менсінбей кетті», «өлсем де жаназама келмей-ақ қойсын» и так далее. Хотя вне этой логики «все знают», что он обязан был поступить как субъект права, то есть по закону... В этой полярности между статусом и правом, традицией и современностью вырабатывается та энергия, которая создает коррупцию, рост преступности, самоубийств…

Для меня очевидно, что возврат к обычаям предков стал социальным тормозом. Обычаи в том виде, в каком они были интегрированы в общественную жизнь, мешают налаживанию как внешних условий нашего существования (обеспечение законности и порядка), так и внутренней жизни (мораль и нравственность). Само общество стало заложником этих обычаев.

- Задумывая эту дискуссию, мы хотели в том числе сравнить морально-нравственные ценности советской системы, которые ушли в прошлое, с нынешними. Да, казахстанцы, особенно молодые, стали меньше употреблять алкоголь, табак и больше следовать казахским обычаям, но при этом вырос уровень преступности, коррупции, разводов, увеличилось количество сирот и брошенных стариков. Как это можно объяснить?

- Я думаю, что они никуда не ушли, а лишь видоизменились. Давайте разбираться. Дело в том, что ту мораль, которая культивировалась в СССР, и наши представления о морали объединяет многое. Во-первых, их партикуляризм. Как и при родовом строе, Советы создали этико-правовую систему предпочтения одних за счет исключения других. У «сознательных» было больше прав, чем у «несознательных»; у рабочего класса больше прав, чем у интеллигенции; у номенклатуры несравненно больше прав, чем у народа, и т.д.

Во-вторых, их объединяет равнодушие к человеку. Ведь метод «исключения» на советский манер и иерархизация общества по патриархальной модели имеют общую цель – установление тотального порядка. Обществом легко управлять тогда, когда контроль осуществляется изнутри и чужими руками, - когда «сознательный» указывает «несознательному», старший «дает по шапке» младшему и т.д. Власть предержащим остается лишь следить за «вождями» большого и малого масштаба.

Этим, кстати, объясняется общность эстетического вкуса идеологов соцреализма и нынешних «властителей дум». Тех и других интересовало и интересует не индивидуальность человека, который в силу личностного выбора мог противопоставить себя обществу, государству, а идеальный «герой» на советский манер, или «батыр» на наш художественный вкус, с односложной внутренней природой. В том и ином случае – идеал моногенной всеобщности: «массы», «народа».

Если вы готовы принять эти доводы, то, на мой взгляд, нужно говорить не о разрыве с ценностями советского строя, но о их преемственности. Можно вспомнить определенные нюансы в этом вопросе, но с фундаментальной точки зрения все видится мне именно в таком ключе.

- Вернемся к роли религии. Как вы считаете, улучшила ли она нравственную атмосферу в нашем обществе?

- Я убежден, что религия никоим образом ее не улучшила. Эксперты, которым ваше издание ранее предоставила слово, уже высказались по этому вопросу. И я всецело с ними согласен.

Я за то, чтобы функция религии ограничивалась обрядным комплексом: похороны, пятикратный намаз в мечети – пусть муллы выполняют там свои обязанности. Но они никаким образом не должны вмешиваться в процесс конституирования моральной концепции светского государства, каковым является Казахстан. Здесь должна быть проведена четкая и ясная грань между религией и государством. И каждая сторона обязана неукоснительно соблюдать пределы этой границы.

- И все-таки, как нам встать на тот самый путь духовного возрождения?

- На этот вопрос я, в принципе, уже ответил. Хочу еще раз повторить: невозможно достичь духовного возрождения на основе ценностей, норм и правил, доставшихся нам от прошлого. Должно быть четкое понимание того, что за последний век произошли кардинальные изменения в экономике, в образе жизни и труда. Следовательно, нравственные нормы общества тоже должны кардинально измениться. Если так, то отныне речь нужно вести не о возрождении обычаев, но о создании новой системы ценностей, которая поставит во главу угла человека – человека XXI века.

Я вижу здесь необходимость реализации двух взаимодополняющих шагов. Во-первых, решительно отказаться ото всех околонаучных идей относительно традиций, обычаев прошлого, прошлой истории. Во-вторых, создать новую парадигму, сутью которой должен стать интерес к человеку: к женщине и мужчине, к ребенку и пожилым людям, чтобы нас перестали считать биологической массой, носящей этническую этикетку – «казах». Это и будет возрождением во втором, гуманистическом, смысле слова.