Наше издание часто поднимает проблемы, касающиеся судьбы казахского языка, и почти каждая такая публикация вызывает у читателей далеко не однозначную реакцию. Некоторые даже называют нас чуть ли не врагами казахского языка. Но критический взгляд на его нынешнее состояние, неприятие попыток изменить ситуацию сугубо административными методами (обязать всех знать казахский, ограничить хождение русского и т.д.) продиктованы ничем иным, как осознанием того, что он сможет занять подобающее его конституционному статусу место только в том случае, если станет по-настоящему востребованным.
А чтобы это случилось, необходима его коренная, в чем-то даже революционная, модернизация. И пока этого не произойдет, казахский язык по-прежнему будет прозябать на обочине процессов глобализации.
На протяжении последних 10-12 лет я неоднократно общался с разными экспертами, представляющими самый широкий спектр общественного мнения. Однако так и не нашел какой-то единый знаменатель, оттолкнувшись от которого можно было бы нащупать пути к решению ключевых проблем казахского языка. Как говорится, сколько людей, столько и мнений. Но языку-то от этого не легче, как и его носителям. Особенно тем, кто искренне за него переживает.
Складывается какая-то парадоксальная ситуация. С одной стороны, носителей языка с каждым годом становится все больше, а с другой, уровень востребованности казахского и особенно качественный уровень его использования по-прежнему оставляют желать много лучшего.
Так в чем же главная причина такого положения дел? Из всего сонма мнений по этому поводу мне ближе всего точка зрения известного исследователя Канагата Жукеша. Не ручаюсь за дословность, но основной смысл его рассуждений сводится к следующему. Казахский язык есть продукт аграрного общества, каковым он остается по сей день. И до тех пор, пока мы, казахи, не избавимся от этого аграрного мышления, наш язык не будет соответствовать вызовам эпохи и особенно процессам глобализации.
Я не языковед, но, тем не менее, полагаю, что в рассуждениях уважаемого исследователя есть важное рациональное зерно. Попытаюсь объяснить. Любой из языков, в том числе и мировых (английский, французский, немецкий, русский, испанский) – не существует в каком-то вакууме. Он практически в перманентном режиме подвергается внешнему воздействию со стороны других языков и вынужден под этим прессом и под влиянием иных сопутствующих факторов трансформироваться, впитывать в себя те или иные заимствования. То есть развитие любого языка - это непрерывный процесс расширения словарной базы, изменения правил правописания, конструирования предложений и т.д. и т.п.
Иначе говоря, язык не есть что-то застывшее и неизменное. Приведу один пример из жизни.
В 1970-х в Петропавловском пединституте работал проректором известный и уважаемый в регионе человек – Андрей Андреевич Карстен, выходец из местной немецкой общины. Его предки еще во времена Екатерины II перебрались в Российскую империю. А последующие поколения этих переселенцев в силу разного рода коллизий к началу XX века оказались в Казахстане. Община жила довольно замкнуто, стараясь сохранить язык, обычаи и традиции предков. В конце 1970-х А.А. Карстен в составе какой-то делегации по линии культурного обмена поехал в ФРГ (во времена так называемого «железного занавеса» это было событием из ряда вон выходящим). Попав на историческую родину, он попытался разговаривать по-немецки. И тут выяснилось, что тамошние жители не вполне его понимают. Оказалось, что язык, на котором Андрей Андреевич пытался объясниться с ними, был языком немецкого общества второй половины XVIII века. Он сумел сохраниться в условиях закрытой общины переселенцев, оставшись при этом, по сути, архаичным, нетронутым процессами эволюционной трансформации. Во всяком случае, именно такое объяснение дал сам А.А. Карстен. Это примерно то же самое, как если бы русский человек, живший во времена упомянутой Екатерины II, на машине времени перенесся в сегодняшнюю Россию. Думаю, ему было бы очень непросто общаться с современными русскими.
К чему этот пример? С моей точки зрения, базовая причина пробуксовки казахского языка заключается в его технологической и культурологической неадаптированности. Так уж вышло, что он не подвергался трансформации в соответствии с постоянно изменявшимся окружающим миром. Возвращаясь к оценке, данной К. Жукешем, можно констатировать следующее: казахский язык даже в XXI веке остается языком казахского традиционного (кочевого) общества XIX века. Другой вопрос: почему так получилось? Это уже другая и не менее обширная тема, но я все же попробую сформулировать свою версию ответа: все величайшие социально-экономические и общественно-политические катаклизмы XX века прошли мимо казахского языка, не затронув его культурологическую сущность. Он так и не стал языком промышленности, финансов и тем более космических технологий, хотя попытки внедрить его в естественно-научный сегмент предпринимались.
Я несколько раз беседовал на эту тему с профессором Зифой Матеновной Рахимбековой (как пишут о ней в библиографических справочниках, первой женщиной Востока, ставшей доктором технических наук). По ее словам, помимо всего прочего, она посвятила часть своей жизни созданию технической терминологии на казахском языке. Создать создала, но, если я правильно понял Зифу Матеновну, широкого хождения результаты ее трудов не получили.
Не стану углубляться в эту тему, но, думается, вывод напрашивается не самый позитивный. Как выразился другой мой собеседник, попросивший не называть его имени, казахский язык в его нынешнем состоянии невозможно внедрить в современные реалии. По одной простой причине: он попросту несовременен. Могу только представить, какие громы и молнии обрушатся на меня после этого пассажа. Но, как гласит восточная мудрость, сколько ни говори халва, во рту слаще не станет.
Я очень уважаю и ценю усилия известного популяризатора казахского языка Земфиры Ержан, с которой не раз обменивался мнениями по поводу его состояния и перспектив. Несмотря на то, что не всегда и не во всем наши взгляды совпадают, позволю привести одну цитату с ее странички в «Фейсбуке»: «Методы языковой политики в Казахстане провальны и бесперспективны. Причиной тому - отсутствие гуманитарной научной среды в стране. Поэтому считаю, что надежды на «усиление роли казахского языка» на сегодня, увы, необоснованны».
Под этим постом есть весьма любопытный комментарий оппонента под ником Lidieva L'azzat: «Отсутствие гуманитарной научной среды в стране - это не причина отсутствия развития казахского языка. Системный непрекращающийся лингвоцид казахского языка - причина отсутствия гуманитарной и научной среды».
На первый взгляд, их рассуждения как будто бы немного не о том, о чем пишу я, но только на первый взгляд. В чем я согласен с госпожой З. Ержан, так это в том, что неправильны сами методы осуществления языковой политики. А расходимся мы в следующем: на мой взгляд, нынешняя печальная ситуация с казахским языком во многом обусловлена его архаичностью, а уважаемая З. Ержан жутко раздражается, когда это слово применяется ко всему, что касается казахского мира. Но, отрицая очевидное, не уподобляемся ли мы известной птице, прячущей голову в песок? Ведь с каждым годом все отчетливее проявляется то, что именно архаика и усиливающееся тяготение к ней сковывают культурологический прогресс казахского социума. А значит, пришло время осознать: пока мы решительно и бесповоротно не возьмемся за модернизацию своего языка, никакого ощутимого движения вперед не произойдет, и все наши потуги в этом направлении будут напоминать погоню за миражами.
Почему в сегодняшнем мире безоговорочно доминирует английский язык? Все очень просто и ясно: потому что именно его носители стояли у истоков всех промышленных революций, технологических прорывов и инноваций в культурной сфере. Соответственно английский язык является несущей конструкцией той самой культуры глобализма. А теперь вопрос: а нам ТАМ МЕСТО ЕСТЬ? Нам с нашим очень скудным (если брать средний уровень по стране) английским, со столь «ненавистным» русским… и со своим исконным языком скотоводов 19-го века вместе со слабой филологией 20-го и 21-го столетий?
Недавно в Алматы проходил II Международный форум писателей, участники которого обсуждали проблемы художественного перевода. На нем рефреном звучал вопрос: почему о произведениях казахских писателей в мире почти не знают? Ответ очень прост. Да потому, что их фактически не переводят на английский язык. И потому казахская литература остается вещью в себе.
При этом авторитетные англоязычные переводчики сетовали на сложность перевода с казахского. Думаю, не в последнюю очередь это связано как раз таки с тем, что он архаичен и в нем существует много пластов, абсолютно непонятных и недоступных для тех, кто им не владеет. И если быть честными до конца, то и для большинства носителей языка тоже.
Казахский язык многомерен и обладает неповторимой иносказательностью. Но насколько такие его качества важны и нужны сегодня? Не сковывает ли это возможности языка в плане его адаптации к современным вызовам? Как-то в беседе со мной выдающийся знаток казахского Герольд Бельгер сказал, что словарный запас нашего языка может исчисляться миллионами слов. Я простодушно спросил его: «А зачем нам столько, если тот же Пушкин, создавая свои бессмертные произведения, использовал порядка 30-40 тысяч слов? Разве от этого русский язык стал беднее или менее востребованным? И к тому же это не помешало ему стать одним из мировых языков». Герольд Карлович ответил, что в моей постановке вопроса есть рациональное зерно, однако это не ему решать, а нам, казахам. Но когда же, в конце концов, мы решимся на такой шаг?
За годы независимости в развитие казахского языка были вбуханы огромные деньги. Озвучить хотя бы примерную сумму никто не решается. А зря, было бы очень даже любопытно. Как бы то ни было, государство стоит на страже интересов государственного языка (что, в общем-то, правильно) и предоставляет ему значительные преференции. Однако при этом казахский продолжает проигрывать конкуренцию русскому, несмотря на «вымывание» русскоязычного населения. Делопроизводство на «великом и могучем» процветает. Русскоязычные школы в плане качества обучения могут дать фору казахскоязычным. А кто-нибудь может уверенно сказать, что в таких частных школах, как «Мирас» и Tamos Education, изучению казахского языка уделяют столько же времени, как, скажем, в витрине отечественного среднего образования – НИШ и в других, но уже обычных школах? То-то и оно!
Нет особых результатов и в плане обучения английскому языку с казахского. Выходит, что English легче учить через русский? Специалисты открыто говорят, что база обучения с казахского любому мировому языку откровенно слабая, и связывают это с архаичностью самого казахского языка. Но если это действительно так, то значит тем более пришло время заняться его модернизацией. Сколько можно переливать из пустого в порожнее?..
Сегодня есть еще один критерий дееспособности любого языка – Интернет. В этом смысле позиции казахского, откровенно говоря, дохленькие. То же самое касается книгоиздания, особенно когда речь заходит о выпуске специализированной литературы. Чтобы убедиться в этом, достаточно зайти на казахские факультеты любого алматинского вуза. И преподаватели, и студенты поголовно сетуют на нехватку монографий и вспомогательной литературы на казахском языке.
В той же России любая мировая книжная новинка моментально переводится на русский язык. У нас в этом плане полнейший штиль, и мы фактически обречены на вечное отставание. Причем просвета не видно, поскольку существует фундаментальная проблема – отсутствие переводчиков-интеллектуалов. А ведь это показатель образовательного и культурного уровня любой нации.
В заключение хочу сказать следующее. Возможно, я в чем-то ошибаюсь или заблуждаюсь. Поэтому хотелось бы, чтобы высоколобые профессионалы из числа языковедов и филологов высказали свою точку зрения. И чтобы этот обмен мнениями не превратился в ристалище, а стал стартовой площадкой процесса реальной модернизации государственного языка.
Это необходимо ему. Это важно для нас.
