31 мая в нашей стране отмечается День памяти жертв политических репрессий. Репрессий, которые стали одним из самых мрачных символов эпохи тоталитаризма. Однако так странно сложилось, что на протяжении всех лет независимости в тени остается другая не менее трагическая страница советского периода истории Казахстана — Ашаршылык.

Нет, нельзя категорически утверждать, что память о страшном голоде 1930-х годов предана забвению. О нем говорят, пишут, но как-то приглушенно и лишь время от времени. Как будто это было, но не имеет столь принципиального значения.   

Здесь прослеживается еще одна странная тенденция: при освещении вопросов, связанных с голодом 1930-х, их  как бы пытаются «растворить» в теме политических репрессий. Тогда как на самом деле это две разные темы. Да, их можно и даже должно назвать явлениями одной цепи. Да, корневая система у них одна, но все же они носят разноплановый характер. При этом существуют серьезные различия в подходах к их изучению и последующей оценке. Природа репрессий анализируется, им дается политическая оценка, тогда как все, что касается Ашаршылыка, подается как-то не очень внятно, ну а про политическую оценку даже речи не идет.

Как утверждают компетентные люди, проявившийся было импульс к объективному исследованию тех событий почти сразу же был подавлен. Еще во времена существования СССР, на рубеже 1980-х и 1990-х, ставился вопрос о необходимости политической оценки Большого голода 30-х годов. Стремление было, но достойного продолжения не получилось. Опять же, по мнению наших источников, в основе этого лежали причины политического свойства. Дело в том, что ближе к середине 1990-х появилась и начала идеологически оформляться концепция Евразийского союза, а попытки будировать тему Ашаршылыка входили в явное противоречие с ней. К тому же следует вспомнить, что примерно в это же время стали все четче проявляться трения между Москвой и Киевом по поводу исторических оценок последствий Голодомора в Украине.

Видимо, в силу названных причин в Казахстане и было принято – на высшем уровне –  негласное решение не втягиваться в эти процессы. То есть верх взяли соображения  политической целесообразности. Впрочем, большая политика всегда оказывала заметное влияние на оценку тех или иных исторических событий.

С этим вроде бы понятно. А чем вызвано долгое отсутствие четко сформулированной научной оценки Ашаршылыка? Ответ может быть таким: откуда же ей взяться, если нет соответствующего политического решения? Как следствие, освещение и оценка всего того, что связано с массовым голодом начала 1930-х, были отданы на откуп писателям, публицистам, журналистам и прочей пишущей публике, которая нередко подменяет аргументы эмоциями. Хотя, опять же, как обойтись без эмоций, когда речь идет о трагедии такого масштаба?  

Одним из первых среди ученых мужей подошел к сути проблемы известный демограф Макаш Татимов. Правда, он тоже старался избегать однозначной политической оценки тех событий и сосредоточился в основном на статистике. А она выглядела ужасающе: по его данным, в результате массового голода казахская нация потеряла до 40 процентов своей численности. В абсолютных цифрах эта статистика выглядит еще ужаснее.

В то же время, как признаются в кулуарных беседах профессиональные историки, реального масштабного и комплексного исследования, посвященного теме голода 1930-х годов в Казахстане, никогда не проводилось. Даже когда об этой проблеме заговорили в открытую (в период гласности), в основном звучали ссылки на труды западных авторов. В частности, на книгу английского историка Роберта Конквеста. При этом следует заметить, что его монография «Жатва скорби» по большей части рассказывает о Голодоморе в Украине, а трагедии казахской степи посвящена лишь одна ее глава. Но любопытно другое. По мнению Конквеста, голод в Казахстане хронологически начался раньше украинского Голодомора, и территория нашей республики стала своего рода «полигоном» для апробации методов террора по отношению к аграрному населению национальных окраин. 

Уже после обретения независимости казахстанские ученые опубликовали ряд материалов по Ашаршылыку, которые основывались на серьезных архивных изысканиях. Но как уже было сказано выше, масштабного исследования, в котором комплексно и хронологически полно  охватывалась бы вся история Ашаршылыка, нет до сих пор.

На это наложилась коллизия, связанная с  концепцией «евразийства», - она фактически свела к нулю возможность комплексного подхода к теме Большого голода 1930-х годов даже для внутреннего пользования. Опыт болезненного обсуждения этой непростой темы российской и украинскими сторонами тоже сыграл свою негативную роль. Видимо, возникло опасение, что если в эту проблематику добавится еще и «казахский» фрагмент, то это может негативно отразиться на наших двусторонних отношениях с Россией. Не исключено, что именно из этих соображений была дана команда закрыть тему и в дальнейшем пресекать все поползновения в данном направлении. Иначе чем объяснить достаточно пассивную позицию казахстанских историков в этом вопросе? И, скорее всего, речь здесь идет даже не о принципе политкорректности, а о принципе приоритета сиюминутных политических интересов над логикой здравого смысла.

Иначе говоря, чтобы не портить отношений со стратегическим партнером номер один, было принято  решение данную тему максимально приглушить. Но  замолчать ее можно, а вот наложить вечное табу вряд ли. Поэтому в перспективе она может трансформироваться в  серьезную идеологическую проблему. 

В общем, на сегодня кроме книги Валерия Михайлова «Хроника Великого джута» никаких других попыток комплексного исследования Ашаршылыка не предпринималось. Но следует оговориться, что это не строго научный, а скорее публицистический труд. Сказанное ни в коей мере не умаляет заслуг Михайлова в освещении этой трагедии. Тем более что именно он первым вынес проблему на суд общественности. Но его книга тоже не содержит достоверных статистических данных о масштабах голода. Да и, в принципе, это было невозможно в то время, когда она писалась.

Вопрос о количестве погибших во времена Ашаршлыка — самый трудный и самый спорный. Разные исследователи приводят самые разные цифры, и ни одна из них не может рассматриваться как окончательная. А разброс весьма и весьма значительный — от 1,5 миллиона до чуть ли не 3-х миллионов человек. Чаще всего ссылаются на данные уже упомянутого нами ученого-демографа Макаша Татимова. Хотя и они вызывают множество вопросов.

Другой исследователь, ученый-историк Кайдар Алдажуманов в одном из своих интервью сказал, что в те годы практически ни одно ведомство не вело учет умерших от голода. И только в архивах ОГПУ (НКВД), которое по роду своей деятельности отслеживало все происходящее в стране, можно найти более или менее достоверные данные. Основываясь на имеющихся в архивах этого ведомства и его «наследников» сведениях, можно вывести хотя бы приблизительные цифры погибших от голода.

Далее пространная выдержка из его интервью:

«… в те годы по своей функциональной обязанности органы ОГПУ-НКВД обязаны были отслеживать все происходящие события. Если говорить применительно к нашему случаю, то они действительно информировали центральную власть о том, что происходит в Казахстане.

- То есть их сведения носят более или менее объективный характер?

- Более объективный характер. Работая в 1991-92 годах в составе этой комиссии, я обнаружил в архивах КГБ СССР (в 1930-е годы уже НКВД), что оказывается, хронологические рамки голода длились фактически до 1936 года. После 1936-го органы НКВД дали своим сотрудникам, соответствующим структурам задание – выяснить, сколько человек погибло, пострадало во время голода 1930-х годов. В 1939-м появилась подробная докладная записка. Со всех губерний, районов, областей взяли данные и вывели цифру: уменьшение населения на 2 млн. 531 тысяч человек.

- Это за какой период?

-  На конец 1933-го. При этом в 1930-м уменьшение составило 317 тысяч человек, в 1931-м –754 тысяч 800, в 1932-м – 769 тысяч, в 1933-м – 690 тысяч. И итоговая цифра – 2 млн. 531 тыс. 441 человек. Вот такую таблицу они составили и отметили, что эти данные – неполные. Также указано, что это было время массовых крестьянских восстаний, массового бегства населения за пределы Казахстана или массовой гибели. Поэтому собрать все необходимые документы не удалось... Из названного количества более чем 1 миллион человек как раз ушли за пределы Казахстана.

- Это не только умершие, но еще и мигранты?..

- Из тех, кто вынужденно убежал, то есть из числа голодобеженцев, около 600 тысяч (по другим  данным, 400 с чем-то тысяч) потом вернулись. И с учетом этого получается, что потери от голода составили примерно 2 миллиона 100 тысяч человек. Из них 1 млн. 800 тыс. –  казахи, остальные – представители других национальностей.

При всей сложности проблемы следует понимать, что Ашаршылык стал результатом той политики, которая была заложена еще в предшествующие времена. В ее основе лежал процесс изъятия у казахов земель. Он начался во времена самодержавия, а условный его пик пришелся на период «столыпинских реформ». Правда, в исполнении большевистских вождей эта политика оказалась еще более иезуитской, поскольку не ограничивалась простым изъятием пастбищ и водопоев, необходимых для скотоводства – основы существования  традиционного казахского общества. Советская власть пошла еще дальше и стала изымать у казахов еще и скот, оправдывая это необходимостью перевода вчерашних кочевников на оседлый образ жизни и последующей коллективизации.

По субъективной воле большевиков казахская степь и казахи стали объектом масштабного  социалистического эксперимента, когда «отсталых» скотоводов-кочевников стали приучать к более «прогрессивным» формам собственности и способам хозяйствования. Его результаты  оказались для казахов трагическими.

Потом в истории были другие подобные эксперименты - «большой скачок» и «культурная революция» Мао Цзэдуна, террор «красных кхмеров» в Камбодже. Они осуществлялись в разное время и в разных частях света, но имели одинаковые по степени трагичности последствия. И в первую очередь массовую гибель людей от голода. В основе этих экспериментов лежало отторжение человека от средств производства, когда его лишали возможностей для продолжения нормальной жизнедеятельности. В случае с казахским социумом степняки лишились цивилизационных основ традиционного уклада жизни. История свидетельствует: отрыв от земли, отрыв от скота, исчезновение у человека заинтересованности в результатах своего труда всегда имеет трагические последствия вне зависимости от того, где это происходит.

Трагедия казахов состояла в том, что у них забрали фактически все – в отличие от тех же украинцев, у которых во время коллективизации оставались хотя бы подсобные хозяйства, позволившие некоторой их части выжить. Нашим дедам не оставили даже такой возможности. 

Сегодня ломаются копья по поводу того, можно ли считать Ашаршылык геноцидом? Но о чем тут спорить, если погибла чуть ли не половина этноса? Есть разные определения этого понятия, и согласно одному из них,  целенаправленная политика уничтожения цивилизационных основ существования какой-либо этнической группы – это тоже есть геноцид.

Справка   

Статья II Конвенции ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, которая была принята резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 9 декабря 1948 года, гласит: «Под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: …с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее...

С 1948 года геноцид признаётся в ООН международным преступлением. 12 января 1951 года Конвенция вступила в силу.