10-05-2012, 19:23

О простом и вечном

 

Видимо, так устроен мир, что осознание места и роли художника в национальной культуре приходит со временем. И чем дальше физическая дистанция, разделяющая нас, тем сильнее проявляется "внутренний" голос тех, кто не "прогнулся", сумел сохранить веру в истинные смыслы. Несомненным доказательством тому является живопись Бахтиара Табиева.

Его нет рядом с нами не многим более десяти лет. По существу это очень короткое временное расстояние. Особенно для родных и друзей. Вместе с тем уже сегодня его замечательное наследие становится значительнее, поднимается "во весь рост", открывая забытые чувства, очищая помыслы. И если в совет­скую эпоху его "лидерство" старались не подчеркивать, то сегодня необходимо открыто признать: Табиев был подлинным лидером, образно говоря, "проводником" ценностных знаний, эстетических категорий, мирового звучания.

О нем написано много статей. Его творчество привлекало критиков умением возвысить простые мотивы, особым цветовым строем, лирикой чувств, целостным взглядом на мир. И все же есть ощущение, что мы чего-то недосказали. Наверное, это связано с обыкновенной беспечностью повседневного бытия: видим работы на выставках, отмечаем успехи, но не задаем лишних вопросов, полагая, что все еще впереди.

С Бахтиаром Табиевым (с его обликом, с его творчеством) непременно приходят воспоминания о "тех днях". Конец 1960-х. Первые выставки молодых художников. Сначала скандально, с бурными обсуждениями. Молодые выпускники художественных вузов Москвы, Ленинграда, Харькова стремились обновить стилистику искусства. Казалось, им подвластно все: овладеть "тайнами живописи", одолеть "препятствия" и найти свое "ощущение". Ощущение! Когда-то об этом постоянно говорил Поль Сезанн. Всю жизнь, короткую, посвятил этой цели Ван Гог. Список имен можно продолжать бесконечно…

Ныне понятие Живопись как Ощущение несколько подзабыто. На первый план выходят "инновационные формы", и все труднее становится говорить об истинных смыслах искусства. И дело не в том, что рождаются новые "формы", а в том, что за "новациями" часто утрачивается истинное качество таланта, утрачивается профессиональный уровень искусства.

Для художников- "шестидесятников" творчество означало самоотверженное движение к изъявлению собственного сознания, чувствования мира. Перед ними, только окончившими вузы, стоял трудный выбор: выходить на собственный творческий путь, осознать, осмыслить достижения великих эпох, великих школ, великих художников и в то же время отвечать "требованиям современности". Свою миссию они исполнили искренне, честно и страстно. Впрочем, точнее сказано поэтом-современником: "Каждому племени нужен один человек, ушибленный звездой. Заводите таких".

В плеяде "шестидесятников" таких "ушибленных" живописцев была целая когорта: Салихитдин Айтбаев, Шаймардан Сариев, Тогбулат Тогусбаев, Абдрашид Сыдыханов и в их числе Бахтиар Табиев. Правда, эта поэтическая метафора применительно к характеру Бахтиара покажется излишне дерзкой. Признанный с самого начала своего творческого пути как "тонкий лирик", воспевающий скромные сцены жизни аула, он на фоне своих коллег по ремеслу производил впечатление "неконфликтного" живописца. И все же во внешне спокойном (именно - внешне) движении художника ощущалась внутренняя серьезная работа "чувствования" - кропотливое, настойчивое освоение принципиально важных основ Искусства. К счастью, мы можем подтвердить наши "догадки" его собственными словами:

 "Когда-то вместе открывали для себя мексиканцев… Был период преклонения перед восточной миниатюрой - некоторые из моих товарищей увлеклись этим надолго… Но только сейчас начинаю по-настоящему открывать главное: следовать надо не чьей-либо манере - пусть самого замечательного художника, - а лишь за жизнью, идти от природы, от конкретных ощущений, а не от музейных образцов, ибо это будет уже "вторичным", как бы репродукционным искусством".

Думаю, эти слова остаются актуальными и сейчас.

С момента появления на выставках конца 1960-х - начала 1970-х его картин "Уйгур­ский дворик", "Утро в Кегене", "Жена чабана" и других за ним надолго закрепилось уже упомянутое определение - "тонкий лирик", воспевающий сцены из жизни чабанов, аула, степи. Не умаляя такой оценки достоинств в образном строе картин, мне хочется обратить внимание на иные качества живописи Табиева, которыми он последовательно "проторял" собственную дорогу, постепенно освобождаясь от "литературного" прочтения бытовых сюжетов (вполне типичных для казах­ских степей). С середины 1980-х в его полотнах "сюжет" обретает метафорический смысл, подчас воспринимается как ярко выраженная философия - позиция художника, остро осознающего необходимость познания высших начал.

Какими средствами добивается художник столь сложных задач? Честно говоря, попытка расшифровать (словесно) живописный "язык" Табиева приводит к элементарному "сюжетному" пересказу. Тогда как секрет образной силы его полотен заключается в целостной архитектонике пространства, визуальным центром которого является вполне реальный "мотив". Но "реальность" как таковая обретает некую невесомость, олицетворяя знаковые ощущения - отражения состояний души, чутко воспринимающей малейшие движения природы: нарастающий порыв ветра, зной и жар земли, растворенный в ночи великий покой. Картины Табиева реальны и в то же время таят в себе нечто мистическое.

Возможно, загадка, или точнее, мистика цвета в его работах открывается в особых ситуациях. К примеру, в музейной практике. Однажды при обходе музейных залов сотрудник отдела "Искусство Казахстана" призналась, что "Утро в Кегене" Табиева странно оживает: ей послышалось движение, колыхание ведер, фигуры идущей с коромыслом.

Подетально исследовать и говорить об оттенках и градациях цвета, на мой взгляд, просто невозможно. Живописная система Табиева основана на взаимодействии тона, света и цвета, составляя тем самым перетекания нюансов теплого и холодного оттенков пространства. Особенно выразительны в этой условно называемой (мной) системе "цвета и света тональных "перетеканий" полотна 1990-х годов: "На Или"(1993), "Дворик егеря" (1995), "Китай. Кульджа" (1996). В этих исполненных спокойствия и умиротворения картинах Табиев словно продолжает развивать лирическую тему ранних лет. Но надо отметить и другое: в "ткань" света воздушной среды все чаще внедряются декоративные цветовые плоскости, создавая новую ритмику, усиливая внутреннюю драматургию сюжета.

С насыщением декоративных "аккордов" в полотнах последнего творческого десятилетия заметно некое сближение (если можно так выразиться) живописных систем: тональной (западной традицией) и декоративно плоскостной (свойственной цветостроению изделий народов Азии - текеметы, алаша, средневековые фрески). Сознаюсь, что к этому "качеству" живописи Табиева я относилась поначалу только с теоретических позиций, больше умозрительно, рационально, руководствуясь скорее его образованностью, характером художественных пристрастий. Прочувствовать же, увидеть наглядно саму суть этих "качеств" помог, казалось бы, рядовой случай. На одной из выставок тех лет рядом с работами молодых художников экспонировались три или четыре небольших холста Бахтиара. В окружении пестрого многоголосья "новаций" (а именно это будоражило молодых в девяностые годы) традиционные мотивы Табиева звучали авангардно - в высоком смысле и значении этого термина. Они останавливали, притягивали, словно открывали заново давно известное, очень знакомое. То было, не побоюсь этого слова, своего рода прозрением, открывшим смысл движения художника к заветной цели.

Табиев сумел "сказать" многое. Разве не схожи пристальное изучение жизни, постоянные поездки на "этюды" с тем, что когда-то составляло смысл творчества таких создателей живописи, как Сезанн (ему принадлежит признание "всматриваюсь в ствол дерева до крови в глазах"). На мой взгляд, Табиев в последовательном "уходе" от урбанистических тем ( во всяком случае, я не могу назвать таких его полотен) и постоянном повторе "сюжетов" о жизни чабанов выразил (может, подсознательно?) идею, составляющую в общем-то черту интеллектуального содержания - ностальгию о простом и вечном. Повторяющиеся и в то же время всегда новые темы, сюжеты, мотивы на самом деле об одном - о единстве прошлого и настоящего. О памяти души и сердца, без которых нельзя творить и жить. Об этом (о ценностях творчества) хорошо сказано немецким философом Мартином Хайдеггером: "Простота - вот извечная тайна величия. Человеку присуща она. И незримо встает перед ним неизменного образ…". Наблюдая "дорогу" Табиева, убегавшего от городской суеты к чабанам, погружавшегося в их суровый быт, постигавшего простоту бытия, мы осознаем близость художника к " хайдеггеровской" истине.

"Жажда", "Женщина в песках" - серия "Арал и Приаралье", "Ночь в степи" - все они несколько разные по цветовым "настроениям", но все "свидетельствуют" об одном - о чувстве и состоянии Человека в Мире.

Заглянуть в творческую кухню художника всегда полезно. Мне посчастливилось держать и рассматривать небольшие записные книжки Бахтиара с рисунками и короткими замечаниями, что называется, "мыслями для себя". Полагаю: их звучание многое скорректирует и в некотором роде оправдает мои "амбиции". Он пишет: "Главное - эмоциональная наполненность и непосредственность восприятия. Вот что должно захватить в первую очередь." Но самое примечательное в этих записках - сугубо индивидуальное отношение к живописи, рождающее необычные определения: "запах бесконечности", "чувство бесконечности", "эмоциональное утверждение". Эти словосочетания на самом деле - отражения мечты, материализовавшейся "повторениями", тем "внутренним зрением", которое открывает мир, проявляя чистые источники чувствования, ощущения целостной жизни, свободной от наносных иллюзий. В советское время эта позиция наводила на мысль о том, что художник воспевает сельскую жизнь как образец традиционного уклада степи. Тем самым значение его творчества как бы ограничивалось рамками "бытового жанра". Возвращаясь к живописи Табиева сегодня, мы с большей силой ощущаем его постоянное сопротивление узкому пониманию "сюжетного мотива". В нем (в сюжете и мотиве) он умел усилить пластику цвета. И именно это дает основание говорить о нем как о лидере, внесшем весомый вклад в нашу национальную школу живописи.

Он был настоящим романтиком, сумевшим поднять мужественную красоту нашей земли на уровень мировых ценностей. Без каких-либо "прикрас" этнографического порядка он находил в опыте "традиционного быта" основы, глубину всех эстетических начал человеческого бытия. Наверное, поэтому рядом с образами полотен Бахтиара встают образы многих замечательных мастеров ХХ века.

 

Р. Копбосинова,

член Союза художников РК,

член АЙКА / Международная

Ассоциация критиков,

искусствоведов,

Алматы

Тут была мобильная реклама Тут была реклама

Комментарии