Все нынешние беды казахов оттуда, из имперского и советского прошлого, поэтому необходимы покаяние, декоммунизация, деколонизация и т.д. В последнее время такое мнение высказывается все чаще. Прозвучало оно и в двух предыдущих номерах Central Asia Monitor при обсуждении вроде бы совершенно разных тем. Причем прозвучало с прямо-таки большевистской категоричностью.
Национал-патриотизм и плюрализм – две вещи несовместные?
…После публикации статей «Нам, казахам, надо меняться, иначе ел болмаймыз» и «Казахам пора избавляться от исторических иллюзий», авторство которых принадлежало Женису Байхоже, то есть мне, и Мади Алимову, мы решили продолжить разговор, организовав опрос на тему «Казахский менталитет: какие его черты следовало бы изжить, и каким образом?». Среди принявших в нем участие общественных деятелей оказался и Жасарал Куанышалин. Оказался далеко не случайно.
Редакция Central Asia Monitor (САМ) при обсуждении любого важного вопроса старается давать слово представителям разных «лагерей» - адептам существующей власти и оппозиционерам, националистам и интернационалистам, консерваторам и либералам, «нагыз» и «шала» казахам... Конечно, в таких спорах истина не только не рождается, но и зачастую, напротив, еще больше отдаляется. Тем не менее, на наш взгляд, СМИ должны быть зеркалом, которое отражает самый широкий спектр мнений, имеющих хождение в обществе. А неглупый читатель пусть сам делает выводы.
Иначе говоря, обсуждение данной темы подразумевало участие в нем, помимо прочих, и приверженца национал-патриотической идеи, «истинного казаха». Нам прекрасно известно, как ведет себя в дебатах Жасарал Куанышалин, мало того, я подробно писал о его «стиле» в статье двухгодичной давности «Дискуссия по-казахски: националисты в роли полемистов».
Несмотря на это, редакция предоставила ему возможность высказаться и даже не стала смягчать те фрагменты текста, где он дает хлесткие, даже в чем-то оскорбительные оценки своим оппонентам – «манкурт Женис Байхожа» и т.п. Хотя этот самый «манкурт», будучи заместителем главного редактора газеты и инициатором развернувшейся дискуссии, мог бы настоять на том, чтобы не давать комментарий Куанышалина в таком виде. Но моя позиция сводилась к следующему: плюрализм так плюрализм, а меня от этого не убудет.
Казалось бы, настоящий демократ, каковым называет себя Куанышалин, должен был поступить аналогичным образом. Но что мы видим? Если другой участник опроса, Джанибек Сулеев, на принадлежащем ему сайте опубликовал все три мнения, то Куанышалин на своей страничке в «Фейсбуке» изложил только собственную точку зрения. Видимо, чтобы ответы двух других участников дискуссии не поставили под сомнение «истинность» его слов. Такое вот понимание свободы слова и плюрализма у наших национал-«демократов».
Что касается «истинности»… Объяснение «ментальным недостаткам», как выразился сам Куанышалин, современных казахов он находит одно – голодоморы 1921-23 и 1931-33 годов. При этом он ссылается на выводы ученых, писателей, общественных деятелей Украины (мол, их оценки можно прямо спроецировать на жителей Казахстана) и приводит такую цитату: «Голодомор обернулся для украинцев не только огромной социально-демографической катастрофой, но и тяжелейшей духовно-культурной и морально-психологической травмой, которая кардинально изменила линию их поведения, переломала национальный характер до такой степени, что вселила в них страх перед властью на генетическом уровне, переживаемый ими до настоящего времени, чувства апатии, безверия в себя и бесполезности любых действий для отстаивания своих прав и интересов. Повторяю, страх перед властью – унаследованная болезнь, которую украинцы получили от предков, переживших геноцид».
Однако на это есть два контраргумента. Первый из них привел один из комментаторов в «Фейсбуке» (орфография и пунктуация сохранены): «Великий Абай говорил о главных недостатках казахов задолго до голодомора и большинство этих недостатков не только сохранились, а даже расцвели в нынешнее время. И поэтому все списывать, как Ж. Куанышалин, на голодомор и советскую власть не правильно».
Второй аргумент – от автора этих строк. О каких чувствах «апатии, безверия в себя и бесполезности любых действий для отстаивания своих прав и интересов» применительно к украинцам можно говорить после событий сначала 2004-го, а потом 2014-го (безотносительно политической оценки тех событий)? А если и были такие чувства, то почему украинцы как общество сумели их в себе преодолеть, а казахи – нет?
Отсюда вопрос: может, причина вовсе не в массовом голоде, случившемся почти сто лет назад, и не в советско-колониальном прошлом? Соответственно, может, для исправления «ментальных недостатков» требуется вовсе не деколонизация, на необходимости которой настаивает Куанышалин, а что-то иное?
Кто и как становится «антисоветчиком»…
Другой общественный деятель и где-то даже политик, националист умеренного толка и один из активистов созванного в Брюсселе форума «Жана Казахстан» призывает со страниц газеты к тому, чтобы начать в нашей стране процесс десоветизации и декоммунизации. Но этот призыв как-то не стыкуется с его биографией, о которой можно узнать из открытых источников.
…Будучи 20 лет от роду и находясь в рядах Советской армии, он вступил в ряды КПСС. Было это в 1984-м. Спустя год в СССР началась перестройка, спустя два на алма-атинской площади пролилась кровь молодых казахов, в основном студентов. Наш герой тогда учился в КазГУ, а по его окончании устроился на работу в отдел политики главной партийной газеты республики. Страна тем временем открывала для себя страшную правду о тоталитарном прошлом и репрессиях, прошел 1-й съезд народных депутатов, сильно поднявший уровень общественного самосознания, начался массовый исход из рядов КПСС, которую вместе с ВЛКСМ клеймили уже безо всяких оговорок и все кому не лень…
Вы думаете, сегодняшнего борца с «призраками прошлого» уже тогда стали посещать мысли о декоммунизации, тем более что о ней активно заговорили в странах Восточной Европы, в республиках Прибалтики и даже (кое-кто) в самой Москве? Напротив, незадолго до распада СССР он возглавил райком, затем отдел ЦК ЛКСМ Казахстана, а после роспуска Компартии и комсомола плавно переместился во властные структуры уже независимого государства, в которых пробыл еще шесть лет. Почему он тогда (даже после того, что случилось с демократически избранным парламентом РК в марте 1995-го) не задумался о необходимости очистить страну и власть от советской «скверны», несущей в себе, как он сейчас утверждает, угрозу тоталитаризма, и поднял на щит эту тему лишь после вынужденного ухода в оппозицию? Вопрос, полагаю, риторический.
Все это сказано мной отнюдь не в осуждение. Да и какое право я имею осуждать, если и сам, мягко говоря, не отличался постоянством в отношении к советскому строю? Правда, во мне эта эволюция происходила иначе, хотя моя биография во многом перекликается с вышеописанной – мы родились в одном районе, учились на одном факультете, были коллегами по профессии, состояли в одних и тех же политических партиях...
Воспитанный на книгах Гайдара и подвигах пионеров-героев, я рано стал «верным юным ленинцем». Взрослые стали меня продвигать: председатель городского штаба пионеров, руководитель комсомольской организации школы, член райкома комсомола… Но студенческие годы в Алма-Ате (1976-1981) сильно изменили мое мировоззрение. От одних сокурсников я, юный и наивный выходец из глубинки, узнал о западных радиоголосах, «железном занавесе» и преследовании инакомыслящих; от других, прошедших военную службу, - о нравах в советской армии; от третьих - о существовании иной (как бы альтернативной соцреализму и советским поп-ансамблям) литературы и музыки… А попав во время практики в редакцию газеты, получил представление о «кухне» коммунистической идеологии. Низшей точкой моего падения как «гомо советикус» стало появление в нетрезвом состоянии на комсомольском собрании факультета, что вылилось в строгий выговор с занесением в учетную карточку члена ВЛКСМ.
Уже работая журналистом (это было начало 1980-х, апофеоз застоя и эпохи «кремлевских старцев»), я окончательно превратился в «кухонного диссидента». Тем не менее, от предложения вступить в КПСС не стал отказываться – из чисто карьерных соображений: иначе заместителем главного редактора назначили бы не меня, а другого, члена партии. Перестройку встретил с воодушевлением. Уже в конце 1980-х, прочтя «Архипелаг ГУЛАГ», рассказы Шаламова, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, повесть Габышева «Одлян» (о детских колониях) и другую подобного рода литературу, пришел к выводу: если в этих книгах содержится хотя бы пять процентов правды, то такой политический режим не имеет права на существование. Поэтому во время августовского путча 1991-го искренне переживал за тех, кого считал демократами.
Надо сказать, что журналистам нашей газеты повезло: пришедший в 1985-м первым секретарем обкома партии Еркин Ауельбеков фактически дал нам карт-бланш, и период где-то до 1993-го можно назвать эпохой абсолютной свободы прессы в Кызылорде – и это было большей частью еще в советские времена! Но потом ее, свободу, у нас отняли. Как мне показалось, бесцеремонно. Областная газета начала превращаться в пиар-агентство при акиме, журналистов загнали в такие рамки, что на этом фоне даже застойные времена стали казаться нам эрой вольнодумства и гласности.
Это, а в еще большей степени атмосфера, складывавшаяся в стране, подвигли меня к вступлению в кажегельдинскую РНПК. Сейчас даже забавно вспоминать, как в рабочее время я, первый зам главреда, занимался выпуском газеты, учредителем которой был областной акимат, а в свободные от работы часы как рядовой член «антирежимной» партии встречал на вокзале и вместе с соратниками распространял оппозиционное издание «451º по Фаренгейту». Правда, надолго меня не хватило – я перестал видеть в этом хоть какой-то смысл.
Впрочем, даже кратковременная политическая активность заставила меня иначе взглянуть на многие вещи. Я пришел к выводу, что не все в нашем недавнем прошлом было так уж плохо и что кое от чего (даже от многого), присущего ему, не стоило отказываться при формировании нового, постсоветского общества. Тогда как мой чуть более молодой оппонент, о котором шла речь выше (и который в той же РНПК занимал руководящие должности), спустя четверть века после развала СССР вдруг обнаружил, что призрак коммунизма не только продолжает бродить по просторам Казахстана, но и оказывает ужасающе пагубное влияние на атмосферу в стране.
Вместо заключения
У других представителей нашего поколения эволюция отношения к советскому времени могла быть иной. А у кого-то ее, эволюции, и вовсе могло не быть. Это зависело от самых разных факторов – личного опыта, уровня образования, обстоятельств жизни конкретно взятого человека, его окружения… Но в чем я уверен, так это в том, что категорически-однозначной оценки той эпохи не может быть в принципе. Уж слишком это сложное, многослойное, противоречивое и остающееся неизученным до конца явление – тот строй, который был создан на одной шестой части суши. Помимо всего прочего, он включал в себя самые разные периоды, сильно отличавшиеся друг от друга (сталинская деспотия, хрущевская оттепель, брежневский застой, горбачевская перестройка), что тем более не позволяет делать однозначные выводы.
Поэтому сравнивая ситуацию во многих сферах нашей сегодняшней жизни и то, что было в СССР, я не могу согласиться ни с теми, кто безудержно восторгается социалистическим строем, ни с теми, кто рисует его исключительно черными красками. Да, в отношении любого из нас к советскому прошлому могут преобладать либо яркие, либо мрачные тона. То есть, присутствие и тех, и других в самых разных пропорциях - это нормально. Но когда кто-то использует только один цвет – неважно, черный или белый, то поневоле начинаешь думать, что либо этот человек является заложником своего «фрагментарного», «клипового» мышления, либо он политически ангажирован. К какому варианту относятся приведенные выше примеры, решайте сами.
