Для начала немного статистики. Правда, тревожной. Быть может, даже очень тревожной. В Казахстане в последнее время сокращается количество заключенных браков, тогда как число зафиксированных разводов растет седьмой год подряд. При этом 72 тысячи детей рождены вне брака, у нас более 400 тысяч матерей-одиночек, более 60 тысяч отцов-одиночек. Около миллиона детей воспитываются в неполных семьях, более 31 тысячи – дети-сироты. Что это? Институт семьи дал трещину и нуждается в защите? От кого, от чего? И кто его защитит?
От чего мы ушли и к чему мы пришли?
Вышеприведенные цифры озвучил председатель комитета по законодательству и судебно-правовой реформе мажилиса парламента РК Нурлан Абдиров, который добавил: «Понятие «гражданский брак» прочно вошло в обиход и в сознание наших граждан. Но ведь за такой формой брака нет обязательств, нет глубокого стремления родителей вложить в сознание детей традиционные семейные ценности».
А давайте попытаемся вспомнить, что такое для казаха «традиционные семейные ценности». Поможет нам в этом историк Марат Семби, человек проницательный и неравнодушный.
- Наши предки завещали нам незыблемые нравственные постулаты, которые мы в суете и спешке преобразований начинаем забывать, - говорит он. - Наше поколение так или иначе прожило жизнь, неукоснительно соблюдая традиционные семейные ценности. Они всегда были важны для сохранения рода, племени, народа. Нам в спину дышали наши предки, как бы незримо следя за тем, следуем ли мы их заветам. Сирот в традиционном казахском обществе не было и быть не могло, о чем свидетельствует наш фольклор. Не будем идеализировать прошлое, жизнь кочевника не была безоблачной. Но если погибал старший брат, его дети становились детьми младшего брата, и жену старшего брата брал в жены брат младший. Нравственный закон был превыше всего. Но грянул ХХ век, а это год 1917-й (революция), конец 1920-х и начало 1930-х (коллективизация и голод), 1937-й (репрессии)…
- Ну да, Осип Мандельштам об этом сказал: «Мне на плечи кидается век-волкодав» и «Мы живем, под собою не чуя страны». Человек едва успевал приноровиться к новым обстоятельствам, как его вновь кидало из огня да в полымя. Какие уж тут нравственные принципы…
- Вот-вот. Возьмем хотя бы то, что на нашей памяти, - перестройка и то, что было после нее. Аул рухнул в нищету, массовая урбанизация, аульная молодежь ринулась в город. А тут ни жилья, ни прописки, ни заработка. И что? Девочки - на панель, мальчики - на грабеж? Но это лишь часть проблемы. Отцы семейств оказались не у дел. Единственное место приложения сил - базар. Через это все прошли. Заглянул я как-то в забегаловку около Центрального рынка. Обеденный перерыв. За столиком четыре молодые женщины-казашки, перед ними - бутылка водки. Деловито выпивают, закусывают. Все понятно, они теперь добытчицы, кормилицы своих семей. Вот сейчас допьют пол-литра - и снова в бой. Мужья, как видно, даже на базаре пристроиться не смогли. Представляете, под какой мы - и молодежь, и старшее поколение - попали пресс? Так что нынешнее падение нравов вполне естественно. Покойный Герольд Бельгер с горечью говорил: это совсем не те казахи, которых я знал. Человечность, широта души, доброта - все это было, было… А сейчас - откуда этому взяться? Опрокинутые мусорные баки, поломанные деревья, раздолбанные вдрызг скамейки. И все это - аульная молодежь. Дома-то они были под доглядом, у всего аула на виду. А тут безнадзорность полная, разгул диких инстинктов.
- Да, быть может, Бельгер прав: не те казахи. Но ведь, наверное, остались и носители истинной нравственности? Те, кто эту нравственность способен передать внукам и правнукам?
- Наверное, есть еще и генетическая память. Мне довелось дружить с потомками алашординцев. Вопреки жутким испытаниям, нравственный стержень в них был неколебим. Но для меня до сих остается загадкой, как мог один из ведущих историков (не называю его имени, он жив и здравствует по сей день), пережив голодомор, зная, какой жуткий урон понес народ от этой беды, писать после этого диссертацию о коллективизации, оправдывая карательные акции тем, что, дескать, враги сопротивлялись. Срым Букейханов дружил с его сыном. Однажды он зашел в их дом и услышал, как отец отчитывал свое чадо: «Это с кем же ты водишься, сынок, это же дети врагов народа». Вот эти нелюди с их гнилой моралью подобно раковой опухоли сеяли метастазы нынешнего нравственного неблагополучия. Мы сетуем, что растет число разводов, растет число сирот при живых родителях. Но не будем забывать, что эта мина замедленного действия была заложена в постперестроечные времена, когда, к примеру, на ТВ появилась передача «Про это», опускавшая все ниже пояса, когда стал допустимым мат с экрана телевизора. Безнаказанно для общества такое не проходит, это разъедает душу человека, ведет к коррозии нравственных принципов.
- И все-таки вернемся к нашей главной теме. Помнится, Морис Симашко говорил о том, что традиционный казахский аул со всеми его зримыми ценностями ушел в невозвратное прошлое. Но, может быть, остались ценности незримые - то, что вы назвали генетической памятью? Надо понять: мы с вами на безнадежных руинах или кое-где еще маячат остатки фундамента? Может, корневая система нравственных ценностей номадов еще не уничтожена окончательно? Как их возродить? Быть может, нужна серия передач на ТВ? Вот ведь даже в парламенте нет-нет, да и поднимают вопрос о многоженстве, о том, чтобы узаконить женитьбу на токалках. В степном кодексе это было прописано, и в том был глубокий смысл. А у нас, в наше время? Не безнравственно ли это?
- Абсолютно безнравственно! Можно подумать, что в стране нет более насущных проблем. А серия телепередач о семейных ценностях не помешала бы. Все же в людях живет здоровое неприятие подобных крайностей. Меня что утешает: тот же Бельгер свидетельствует, что даже во время Великой Отечественной, когда к фашистам было вполне понятное отношение в народе, его как немца никогда не оскорбляли. Наоборот, он был любимчиком аула. То есть даже в столь тяжелый период казахи сохраняли по инерции или по традиции те нравственные ценности, о которых мы говорим.
Я вырос не в казахском ауле, а в немецко-польском, среди ссыльных. В нашей школе были четыре выпускных класса, и на все четыре класса лишь четыре казаха. Отец мой военкомом работал, он в финскую войну получил ранение правого глаза и с 1941-го вынужден был трудиться в тылу. Рядом с нами, через огород, жила немецкая семья по фамилии Кин. У них отца арестовали, фрау болела, и две дочери были при ней. Моя мама соберет в узелок хлеб, яйца, еще кое-какие продукты: «Марат, отнеси это им». Понятно, кому. А другой сосед был поляк, Антон Малявский, и с ним тоже мы жили душа в душу. Нас было шестеро в семье, летом мы ездили к дедушке с бабушкой в Акмолинск. И вот сидим за столом, ужинаем. А я возьми и скажи про соседа: «Антошка-то даже паровоз не видел. Спрашивает меня: какая она, железная дорога?». Отец голоса никогда не повышал, а тут как стукнет ладонью по столу: «Не смей смеяться над чужим несчастьем!» Я оторопел. Это на всю жизнь во мне осталось. Такая вот наглядная педагогика.
Ведь семейные ценности не сами по себе появлются, они прививаются человеку с младенчества вместе с ясным взглядом на жизнь, с извечными заповедями человеколюбия. Но Морис Симашко, наверное, прав: традиционный аул уходит в прошлое, идет массовая урбанизация, и молодежь, оторвавшись от корней, лишившись догляда взрослых, впадает в искус вседозволенности, что и ведет к тем бедам, о которых мы говорим.
О климаксе, внебрачных детях и карьере
И все-таки: удалось ли хоть что-то сохранить из законоположений Степи о семье? А что из утерянного еще можно вернуть, возродить? И как это сделать? Эти вопросы мы задали одному из крупнейших специалистов по нематериальному культурному наследию. Ответы мы получили, но с одним условием: не называть имени автора. И хотя мы не усмотрели в ответах какой-то крамолы, но воля спикера - закон, тем более что это женщина, принимающая близко к сердцу далеко не простые проблемы современной семьи.
- Вначале - о безотлагательном. Первое, что надо сделать, - взять за правило: девочкам, только-только поступившим в университеты, прочитать курс лекций о том, откуда берутся дети, как предохраняться, как вовремя сделать аборт и как это отразится на здоровье. Казалось бы, все просто. Но пока ни один вуз, куда приходили проверяющие, такой работы не проводит.
Во-вторых, если уж «это» случилось, если девочка забеременела, если ее осуждают, клеймят позором, вместо того, чтобы прийти ей на помощь, - не доводить ее с новорожденным до мусорки. У нас есть дома малюток, куда младенца заберут, если она от него откажется. Как раз в этом ничего постыдного нет. Потом, когда окончишь вуз, ты сможешь малыша оттуда забрать, сделать это можно в течение трех лет. И все это девочки должны знать. Однако работа в этом направлении нигде не проводится.
В-третьих, непременно надо объяснить, что любое преступление (а то, что иногда делают с новорожденными – это именно преступление) неминуемо отразится на судьбе девушки. Не надо брать грех на душу.
В-четвертых, если ее родители приняли случившееся в штыки, нужно срочно направить к ним психологов, чтобы они провели соответствующую работу, чтобы родители не отторгали девочку. Недавно на автобусной остановке бросился в глаза плакат: девочка, а на руках ее младенец с широко распахнутыми глазами. И надпись: «Мама! Не бросай меня…». От одного лишь взгляда на плакат душа переворачивается.
- А что же мальчики?
- Мальчиков собрать отдельно - собрать обязательно! - и объяснить им, что если уж кто-то из них решил вступить в близость с девочкой, то надо предохраняться. Тема, конечно, деликатная, но замалчивать ее нельзя, хотя и педалировать опасно – это может подтолкнуть подростков к ранним половым связям. Беда еще и в том, что подобные разговоры в казахской среде были табуированы.
Мне довелось читать подобную лекцию в КИМЭПе, он тогда только что открылся. Я рассказала студентам о календаре, сопутствующем человеческой жизни в укладе кочевников. У казахов считалось так: от года до 12 лет - это детство, с 13 до 25 – молодость (у нас много песен на эту тему), с 25 до 48 - зрелость, когда мужчина должен заботиться о родителях, воевать, торговать, пахать и т.д. А у женщин в 48 - климакс. То, что я произнесла это слово «климакс», возмутило и оскорбило студентов. Вообще, все их мысли были заняты только жаждой карьеры – сами стены излучали эту жажду. Какой там древне-казахский календарь человеческой жизни, их он совершенно не интересовал! И тем не менее, знать все это они должны, а не шарахаться от знания собственной физиологии. Тем более если они хотят делать карьеру.
Повторяю: у нас почему-то на эту тему не принято говорить. В Степи ситуативно это была функция женге, жены старшего брата, она наставляла будущих невест, брала под опеку подрастающих мальчиков. Вообще, каждая культура вырабатывает свои методы сексуального воспитания. Согласно тенгрианству, у женщины был очень высокий статус, а каждый рожденный в ауле ребенок - это наш ребенок, это бесценное богатство. Из-за детей дрались. И если невеста рожала ребенка до свадьбы, то ее родственники не отдавали малыша жениху.
- Мы говорим о несовершеннолетних. А что делать девушке, которой уже 30, а она так и не вышла замуж?
- Мужчины, как всегда, в дефиците. И родители просят незамужнюю тридцатилетнюю дочь: ты хотя бы нам внука роди.
- И все же … Истинному казаху скребет душу та самая генетическая память о семейных ценностях номадов. Неужели нельзя ничего возродить? А, может, и не надо возрождать? Неровен час - отстанем от общечеловеческих ценностей?
- А за чем там гнаться? За однополыми браками?.. Да, в прошлом было много хорошего, но оно было высмеяно, оболгано, предано забвению.
- Но у нас с вами есть телевидение, Интернет…
- Да, на одном из российских телеканалов есть хорошая передача «Жить здорово». А у нас нет ни одной медицинской передачи на казахском языке. Почему бы по ТВ не проводить уроки семейной жизни, причем не только для подростков, но и для их родителей? И еще: в мире наметилась тревожная тенденция - мужчины вырождаются. Так что разговоры о двоеженстве, о токал возникли не на пустом месте. Но я не об этом. Я о великом предназначении женщины. Женская доля всегда была нелегкой. Тем не менее, вы только посмотрите, каких удивительных женщин подарила миру казахская земля. С удивлением и восторгом вспоминаю Газизу Жубанову. Человек уникального таланта. Она училась в Московской консерватории с Александрой Пахмутовой. Женщина композитор-песенник - куда ни шло. Но ведь Газиза писала симфонии, оратории, оперы, балеты. Серьезнейшая музыка! При всем при том - четверо детей. А в 42 года родила пятого! Так что не только на батырах, но и на таких вот женщинах держалась Степь.
О белых лебедях минувшего и черных ястребах настоящего
Жанабек Жетыруов снял фильм «Ак кыз», поразивший своим откровением. Картина рассказывает о единении совсем юной женщины и природы, о том, как она пытается спасти гибнущих лебедей.
- Нравственные устои кочевников были незыблемы как монолит, они помогали молодой семье выстоять в суровых испытаниях, - размышляет кинорежиссер. - Не зря, наверное, говорят: браки совершаются на небесах. И Небо карает человека, если он нарушает заветы отцов. Один мой знакомый, получив благословение родителей, женился. Брак обещал быть счастливым. Но, видно, судьба решила испытать его на прочность. И, как поется в песне, «красивая и смелая дорогу перешла». Он не устоял от искушения, увлекся, ушел от законной жены. Вступил в новый брак, уже не спросив благословения, вопреки родительской воле. Кара последовала тут же: в новой его семье родился безнадежно больной ребенок. Жизнь пошла под откос.
…Вообще, жизнь кочевников, считает Жанабек, была предельно открытой, человек весь был на виду. Добрые дела его были очевидны, дурное скрыть невозможно. Это был чистый незамутненный родник. Но вскоре в Степи начались необратимые перемены, и в конце концов мы получили то, что имеем сегодня. Подросток из аула, где он был под родительским оком, к сожалению, слишком рано откочевывает в интернат, а чуть позже и в город, где ему предстоит суровая школа жизни.
- В новейшие времена родителям вовсе стало не до воспитания детей, надо было попросту выживать, зарабатывать правдами и неправдами на кусок хлеба, - сетует наш собеседник. - Дети остались предоставленными сами себе. Их воспитанием занялась улица, их неокрепшие души омывают мутные и далеко не безобидные волны телеэфира. Кто бы привил им те нравственные ценности, которые веками складывались в кочевой Степи. Традиционная казахская семья сохраняла связь поколений. Вместе, под одним шаныраком, жили дети, родители, бабушки, дедушки. Дети росли под доглядом старшего поколения, под неусыпным оком дедушек-бабушек. Это же общеизвестно, что первенцев из молодых казахских семей забирали к себе старики, уже умудренные жизненным опытом, которого еще нет у молодой семьи. Но все это кануло в прошлое. Сейчас мы живем в городах, за семью замками, обособившись, как в крепости, в своих квартирах, не зная даже, кто наши соседи. А в юрту вход не запирался на замок, каждый мог в нее войти, его принимали как желанного гостя. Мы жили на железнодорожной станции, молоко девать было некуда, мама наливала в котелок айран и говорила мне: иди напои всех желающих.
- Может, вы идеализируете? К примеру, калым - не пережиток ли это прошлого? Хотя «Википедия» очень одобрительно отзывается об этом обычае…
- А что в нем плохого? Деньги, или что там предлагают вместо калыма, все равно достанутся молодоженам. Но плата за невесту - вполне зримое уважение к ее родителям. Да и сама невеста чувствует, как растет ее значимость, что ее действительно любят и ценят. Когда я женился, мы отдали родителям моей будущей жены 600 рублей, по тем временам немалые деньги. И хоть она шутит порой: «Ты меня купил за 600 рублей», но мы оба довольны, что все произошло согласно обычаям предков. Главное - чтобы никто не обиделся, чтобы все были довольны, это не может не сказаться на судьбе молодоженов. Мы же Курбан айт делаем, чтобы задобрить Аллаха. Здесь примерно то же самое: мы пытаемся задобрить судьбу. Да и у самих молодых при этом как бы повышается чувство ответственности. Нового мы ничего не придумали, а кое-что из старого надо бы сохранить.
- Вопросов в связи с этим возникает много…
- Да, и я думаю, что здесь неплохо было бы телевидению взять на себя просветительскую функцию. Тут ведь многое зависит от того, на каком языке человек думает. Если на русском, то у него будут соответствующие нравственные установки, если на казахском, значит, он поневоле будет тяготеть к тому, что нам завещано предками. Тут свое веское слово должно сказать государство. Нужна единая нравственная платформа жизнестроительства - казахам, русским и русскоязычным казахам. В интересах детей родившихся и тех, кому суждено явиться на белый свет. Чтобы не появлялись на мусорных баках надписи: «Детей не бросать!» Чтобы не убивали новорожденных…
