3498 Вчера, 18:26

Сибагат Алдыяров: Как казаху стать своим в Японии?

«Не согласен с теми, кто говорит, что зависть бессмысленна. Завидовать надо, но не деструктивно, а так, чтобы повторить и превзойти достижения других», – говорит 28-летний алматинец Сибагат Алдыяров, выпускник Токийского университета, успешно двигающийся по карьерной лестнице в Японии.

Казахстан? А где это?

– После окончания физико-математического лицея № 48 мне повезло поступить на физический факультет Новосибирского государственного университета, – рассказывает технический специалист одного из крупнейших японских биржевых провайдеров для брокеров. – Но там я отучился всего год с небольшим. Не могу объяснить, почему, но чувствовал себя в Новосибирском академгородке не на своем месте. Подумывал даже перевестись в КазГУ.

Нет, преподаватели были замечательные, но в целом я почему-то не почувствовал себя своим в российском обществе. Да и климат тоже не нравился: после Алматы мне не хватало солнца. Кое-как дожил до зимних каникул. Гуляя по родному городу, вдруг увидел вывеску – «Казахстанско-японский центр». А мне Япония всегда нравилась, но не поп-культурой аниме или комиксами манга, а историей на границе XIX и XX веков, когда страна стала полностью меняться. Почти все каникулы провел в этом центре, читал литературу, расспрашивал, интересовался. Однажды близкий друг нашей семьи сообщил, что правительство Японии каждый год объявляет набор студентов (одного или двух) из стран, с которыми установлены дипломатические отношения. Я отнесся к информации немного с юмором, но, вернувшись в Новосибирск, подумал: «А почему бы не попробовать?». И подал документы на эту программу, вообще не зная японского. Интервью посол Японии в Казахстане провел со мной на английском, физику, химию и математику я тоже сдавал на этом языке, уровень которого у меня был как у всех выпускников обычной алматинской школы: что-то понимал, кое-как говорил.

В итоге выиграл грант на обучение, в 2008 году забрал документы из НГУ и улетел в Токио. И вот парадокс: в загадочной Японии, однородной по национальному составе стране, я почему-то не чувствовал себя чужим. Бакалаврская стипендия составила 118 тысяч иен (чуть больше тысячи долларов). Этого прожиточного для Японии минимума хватало на еду и аренду крохотной 12-метровой квартирки.

Сейчас моя зарплата позволяет снимать немного более просторную квартиру – целых 30 квадратных метров. Для Токио – это много на одного, а для Казахстана – ну чем тут хвастаться? По моей программе приехали около 60 человек из примерно 30 стран. Поначалу, когда я где-то говорил, что приехал из Казахстана, это начинало походить на фрагмент из «Нашей Казаши»: «Мы гордо называем свою страну «Казахстан!», а иностранцы завистливо спрашивают: «А где это?». Первый год мы все изучали язык. У всех был разный уровень: кто-то уже говорил очень хорошо, а кто-то – вообще никак. Я, например, начал чуть-чуть изучать японский незадолго до отъезда. Сразу заметил, что он удивительно похож на казахский своей грамматикой (образованием глагольных времен и степенью имен прилагательных). Но в целом первый год был беззаботным: только осваивай язык и вливайся в среду. Поступали же в университеты мы самостоятельно, хотя японское Министерство образования поддержало нас со сбором документов вплоть до того, что его сотрудники сами приезжали на интервью с нами. Когда они организовали ярмарку вузов, ради нас, 60 иностранцев из разных стран, приехало столько же профессоров. Там были представители и элитных университетов, но моего уровня знания языка еще не хватало, чтобы поступать туда, и я выбрал физический факультет университета Цукуба, о котором сейчас в Казахстане говорят все чаще и чаще. Обычно крупные государственные японские университеты расположены в больших городах, а наш – в маленьком городе, зато там находятся японский ядерный центр и японское космическое агентство, где мне позже довелось пройти практику. И вот я стал студентом. Вспоминаю свой первый день: стою у доски информации и пытаюсь что-то понять. Ко мне подходит японский парнишка. «У тебя, – говорит, – акцент сильный. – Ты иностранец? А как твоя страна называется?». – «Казахстан». – «А это что такое?» – «Страна в Азии. Как ты думаешь, я из какой ее части?» – «Выглядишь не совсем белым. Значит, не из той части, которая близка к Европе. Смуглый, но не черный, значит, не из Африки и уж точно не из Америки. Наверное, из Индии». – «А ты хоть одного живого индийца видел?» – «Нет. Кстати, меня зовут Чикара. А тебя?». Мы с ним подружились. Сейчас Чикара говорит, что он научился у меня импровизировать и быстро адаптироваться в новых условиях, а я у него – японской скрупулезности и умению фиксировать каждую деталь.  

Землетрясение

– А где вас застало великое японское землетрясение 11 марта 2011 года?

– На каникулах в Токио. В каком-то небоскребе зашел в лифт, а через секунды четыре почувствовал резкий толчок, лифт дернулся, свет погас, а потом все мгновенно задрожало. Это произошло в 14.45. Заглянул через телефон в интернет. Там все пишут: землетрясение! Позвонил в службу поддержки. Мне говорят, что здание трясет, они боятся к нему подойти, и что мне безопаснее будет оставаться в лифте. Я выбрался из него только через три часа. Поезда в те дни ходили плохо, и в свой университетский городок я вернулся спустя два дня. В кампусе ни воды, ни газа, только электричество. Вскоре какая-то бабушка-волонтер принесла нам свежеиспеченные рисовые булочки, печенье и воду.

 

Другие люди тоже приносили продукты. Меня это поразило: в городке ожидался дефицит продуктов, а люди помогали иностранным студентам! Наблюдая за коренными жителями, я понял, что готовность к чрезвычайным ситуациям закладывается в японцев с раннего детства. Дисциплины придерживались даже совсем маленькие дети. Малыши не разбегались, а послушно стояли в очередях. Потом я узнал, что в штатах японских школ почти нет поваров, техничек и прочего обслуживающего персонала: дети сами выполняют их работу. Видимо, поэтому даже такой сильный шок, как землетрясение, не мог выбить коренных жителей из колеи. А ведь в том регионе очень давно не сталкивались с 9-балльным землетрясением. Последний раз оно было в 1924 или 1925 году. При этом за пределами Японии наблюдалась бешеная паника из-за аварии на АЭС Фукусима.

Нас, студентов, без конца дергали. Звонили журналисты из стран, откуда мы приехали, родные умоляли вернуться. Когда наш казахский ЧС предложил эвакуироваться, я смалодушничал сам и других студентов из Казахстана тоже убедил собираться домой. А когда вернулся через три недели, удивился: от пугающей атмосферы первых дней в Цукубе не осталось и следа, хотя наш городок находился ближе к эпицентру, чем Токио. С разных сторон продолжали запугивать Фукусимой, но я твердо решил продолжить учебу. Даже немного поволонтерствовал в той префектуре, где расположена атомная электростанция: среди экспертов, приехавших в зону отчуждения, были россияне из Дубны и Обнинска, где тоже расположены ядерные объекты, а я был при них переводчиком.

Приехав в Фукусиму (это было уже в мае), понял, насколько мощным было землетрясение. Деревня, где располагалась электростанция, все еще лежала в завалах, но никакого мародерства не было. А россияне удивлялись другому. Еще полтора месяца назад здесь был ад, а теперь японцы, на чьих лицах была написана нечеловеческая усталость, уже рассказывали о том, как будет обустраиваться Фукусима. Через пару лет после этих событий я окончил университет, а дальше начались сомнения: то ли пойти работать, то ли поступать в магистратуру.

В итоге благополучно получил степень магистра физических наук и …решил пойти работать вообще не по специальности. В Японии интересный социум. Эта страна построена на схемах-системах, из которых желательно не выпадать, чтобы не вызвать отторжения у общества. У нас, когда говорят о системе, обычно подразумевают негатив: имеют в виду коррупцию, поголовное нарушение закона.

А здесь она начинается с того момента, когда человек приходит в начальную школу. Учится 6 лет, потом выбирает среднюю школу, старшую, после ее окончания почти 90% выпускников идут в университеты. Начиная с 3-го курса, практически одновременно все приступают к поиску работы. Происходит это централизованно. Объявляется, например, что в том или ином университете пройдет ярмарка вакансий, на которую приедут представители крупных компаний.

Процесс найма специалистов происходит везде одинаково: двухтрехраундовое интервью, включающее в себя письменное эссе о себе в 200300 букв, и психотест. Но главное отличие японской системы трудоустройства заключается в том, что там имеется система пожизненного найма. Она была заложена еще в 1950-х годах, когда начиналось японское экономическое чудо. И если американская система оценивает человека по его вкладу в командную работу, советская – по степени лояльности взглядов, то японская – по выслуге лет.

Там люди редко меняют место работы, меньше пяти лет пребывания на одном месте считается очень коротким сроком. Разве что компания может перевести человека в один отдел, в другой – туда, где он может принести наибольшую пользу. А я пошел немного против системы. Начинал работать как аналитик на второй по величине японской фондовой бирже Japannext, одной из дочерних компаний крупного финансового холдинга. Мне как физику помогло знание систем вычисления. На бирже всегда можно вести какую-то статистику, обработку и т.д.

Отработал там два года, а потом мне предложили перейти в качестве IT-специалиста в систему финансовых технологий в международной британской компании. Когда недавно все ощутили, как криптовалюта пошла в официальную экономику, я занимался настройкой этих систем для наших клиентов. Сегодня я являюсь в своей компании региональным представителем офисов, расположенных в Сингапуре, Гонконге, Токио и Сиднее.

– Коль вы работаете в сфере биржевой торговли, скажите: что происходит в сфере цифровых денег? Насколько они безопасны?

– Их можно рекомендовать тем, кто хорошо интегрирован в финансовую или IT-новостную среду. У этих продуктов скачки курса могут за день доходить до 50%, а официального страхования вкладов у цифровых денег пока еще нет, и непонятно, кто и что здесь контролирует. Поэтому надо уметь фильтровать получаемую по криптовалютам информацию. Это что касается их минусов. А плюс в том, что блокчейн-технология, лежащая в ее основе, – это по сути революционная система, поскольку убирает всех посредников между производителем и покупателем таких денег. Сам я пользуюсь криптовалютой, но знакомых активно не агитирую. Это слишком ответственно.

Казахское землячество

– А вы могли бы с накопленными знаниями найти работу здесь, дома?

– Возможно, я отвечу обтекаемо, но так уж у меня сложился жизненный путь, что я не могу сказать одним словом – хочу вернуться или не хочу. Однако такой цели, как получение гражданства Японии, у меня пока нет. Конечно, мне здесь нравится, но хотелось бы поработать и в других регионах мира. К примеру, в Юго-Восточной Азии. Особенно – в Сингапуре. Там такой же мультиэтнический состав, как в родном мне Алматы. Жители говорят одновременно и на китайском, и на английском, и на тамильском, а к чужакам относятся спокойно. В этом плане даже японцы более ревностны.

 

Если, допустим, уроженец этой страны, прожив много лет за границей, не говорит на родном языке, то на него могут посмотреть с подозрением. До 2012 года мне очень сильно хотелось домой. У меня было твердое желание заниматься наукой в области космоса. От ученых, работавших при Союзе, я знал, что космическая наука в бывшей державе была замечательная. Правда, подчеркивали они, теперь она стареет и сжимается как шагреневая кожа. Но где-то году в 2011-м, когда руково-дителей «Казкосмоса» и «Казатомпрома» посадили, ссылаясь на коррупционные дела, в моем сознании что-то начало меняться. Предполагая, что за всем этим больше стоит политика, нежели какие-то реформы в сфере науки, я решил после окончания бакалавриата остаться в Японии.

Здесь в сфере космоса, кроме запуска человека, освоено абсолютно все. Озарение пришло внезапно: поступая в магистратуру, я вдруг четко осознал, что по складу характера я не ученый-исследователь. Поэтому в очередной раз задумался о возвращении в Казахстан. Но… начались университетские будни – и я перестал воспринимать себя в Японии как временщика. И все чаще и чаще в те неяркие годы, с 2013-го по 2015-й, стал думать о том, что если бы мне снова было 17, но был бы я нынешним по характеру и подходу к людям, то у меня, возможно, не возникло бы отторжения России. Это при том, что, как и десять лет назад, во мне сохранилось чувство родины. Правда, я шучу, что сейчас мои патриотические чувства проявляются в том, что я ищу жену из СНГ. У меня есть близкий друг-трейдер – американский еврей родом с Украины, так вот он целенаправленно женился на украинке. «А почему не на американке? Ты же жил в США уже с момента развала СССР», – спросил я его однажды.

«Понимаешь, мне важно, чтобы мне с женой было комфортно в быту, а для этого надо, чтобы мы смеялись над одними и теми же шутками». И я, может быть, тоже хотел бы жениться на девушке из СНГ только потому, что наши с ней менталитеты совпадают.

– Говорят, вы создали что-то нечто казахской диаспоры в Токио?

– Я не могу сказать, что сам лично все основал – рядом всегда был кто-то. Университет в Цукуба очень популярен у казахстанцев, и мы с докторантом, а сейчас профессором этого вуза Куаныш Тастанбековой решили официально зарегистрировать что-то вроде землячества при университете. Спустя некоторое время один из сотрудников казахстанского посольства решил создать уже в «Фейсбуке» группу из наших сограждан. Она не очень активная, но существует до сих пор. Одно время было условие – чтобы участники группы, казахстанцы, жили на территории Японии, но потом стали добавлять всех, кому интересно сообщество казахов в этой стране.

– И последний вопрос: в чем все-таки секрет «японского чуда»?

– Есть две японские семьи, которые я считаю своими родственниками. Одна пара, выйдя на пенсию, стала путешествовать по миру. Параллельно в каком-то локальном хосписе она помогает безнадежным больным. Другая семья, тоже выйдя на пенсию, открыла частную клинику. Муж, врач-эндокринолог, проработав всю жизнь преподавателем в мединституте и врачом в государственной больнице, стал ее директором, а жена – администратором. Все думают, что японцы богатые, поэтому они могут позволить себе такую «блажь», но если вспомнить, как они жили в 50-70 годы, а это люди той эпохи, то нельзя сказать, что у них была легкая жизнь. Просто они не хотят, выйдя на пенсию, тихо умирать, они хотят развиваться и дальше. В этом плане я даже малодушнее их. Бывает, отработаю неделю и мечтаю о выходных, чтобы просто побездельничать. Но когда ничего не делаешь, мозг деградирует.

 

Автор: Сара Садык