В продолжение разговора на тему «Если бы я был министром…» мы предложили экспертам поразмышлять над тем, какие реформы следовало бы провести в Министерстве общественного развития. Тем более что недавно оно пережило реорганизацию со сменой названия и находится как бы на перепутье.
Данил Бектурганов, президент общественного фонда «Гражданская экспертиза»: «Создается впечатление, что государство и гражданское общество – антагонисты»
– Давайте начнем с того, что это вообще за ведомство и зачем оно нужно. В Положении о нем написано: «Министерство общественного развития РК является государственным органом Республики Казахстан, осуществляющим руководство в сферах взаимодействия государства и гражданского общества, религиозной деятельности, государственной молодежной и семейной политики, модернизации общественного сознания, благотворительности, волонтерской деятельности, медиации, обеспечения внутриполитической стабильности, межконфессионального и межэтнического согласия, а также в пределах, предусмотренных законодательством, – межотраслевую координацию и государственное регулирование». А теперь попробуем разобраться, что в рамках вышеуказанного можно попытаться реформировать и возможно ли это в принципе.
В целом история человечества – это история мышления. Люди мыслят, создают теории, изобретают новые способы взаимодействия между собой, между группами людей, и очень часто новые подходы, вытекающие из требований исторического развития, вступают в противоречие со старыми. Отсюда споры, борьба, конфликты. Так и должно быть. Это называется прогрессом. И с тех пор, как люди придумали государства, эти самые государства как институты пытаются контролировать мыслительный процесс. С их точки зрения, люди всегда должны думать только в правильном направлении, и лишь в этом случае настанет гармония, исчезнут противоречия и граждане станут счастливы. А вот если граждане будут думать неправильно... Эта нехитрая мысль вдалбливается в головы населения со времен Мора и Компанеллы (именно утопические идеи стали одним из источников марксизма, помимо политэкономии Смита и Рикардо и классической философии Гегеля и Фейербаха)...
Так вот, в какой-то момент у государства возникает идея, что необходим отдельный орган, который будет рассказывать гражданам, как нужно мыслить, как им следует объединяться в организации гражданского общества, какие конфессии правильные, а какие нет... Этот грустный момент обычно возникает тогда, когда политическое поле страны не просто выкошено от «неправильных» политических сил, но и залито, для верности, сверху бетоном. Однако энергию общественного развития, пассионарность и тому подобное нужно ведь как-то канализировать. Вот тогда-то в обществе наступает период ГОНГО, то есть государственно-организованных негосударственных организаций. Оксюморон? Нисколько. Энергию активистов, которую они не могут реализовать в политических организациях, государство пытается канализировать через ГОНГО в нужном для себя направлении – например, посредством их участия в социальных проектах (помощь людям с особыми потребностями, организация досуга детей и т.д.). Дело, безусловно, нужное. Правда, есть одно «но»: ГОНГО не могут удовлетворить все потребности общественных активистов по той простой причине, что они не ставят себе задачи сами. Задачи им ставят кураторы.
И тут возникают сразу две проблемы. Во-первых, что делать с активистами, которые не желают работать в ГОНГО, а хотят идти собственным путем? Во-вторых, кто будет контролировать контролеров? На первой проблеме остановлюсь чуть позже, а вторая решается аппаратно-просто: появляется министерство, которое (вернемся к Положению) осуществляет руководство (!) в сфере взаимодействия государства и гражданского общества. Создается такое впечатление, что государство и гражданское общество – антагонисты. И еще создается впечатление, что государство следует старой аппаратной истине «если не можешь что-то контролировать, тогда возглавь это».
В общем, наличие такого министерства уже означает, что с государством не все в порядке. Если ему не хватает других аргументов для взаимодействия с конфессиями и НПО, это значит, что государство сознательно не прислушивается к какой-то части своих граждан. НПО, которые хотели бы содействовать улучшению качества жизни, низведены до уровня исполнителей каких-то «социальных заказов» – попросту говоря, ими затыкают пробоины в непродуманной социальной политике самого государства. С религиозными конфессиями еще хуже: некоторых из них привечают, всех остальных объявляют экстремистами, а попросту – врагами. Так же, кстати, поступают и с «неправильными» НПО, то есть с теми активистами, которые не хотят плясать под дудку «социального заказа». Для них придумывают различные препятствия, обрезают возможности независимого финансирования, мучают внеплановыми проверками – в общем, всеми силами пытаются пресечь любую деятельность, выходящую за рамки представлений государства о «правильном мышлении».
Что можно посоветовать руководителю такого министерства? Да ничего. Не станет же он выходить с предложением ликвидировать свое ведомство как ненужное. Не будет же он инициировать отмену ограничений, касающихся негосударственного финансирования НПО. Не может же он законодательно запретить существование уже действующих и организацию новых ГОНГО. Не может же он отменить государственную регистрацию и для НПО, и для религиозных конфессий. И т.д.
А может быть, это ведомство станет посредником между НПО и другими министерствами – например, здравоохранения, юстиции, внутренних дел? Тогда другой вопрос. Но зачем нужен посредник? Наверное, если бы профильные министерства изначально прислушивались к мнению НПО, то и нужды в таком посреднике не было бы? А поскольку прислушиваются редко и не ко всем, то и теперь результат будет тем же? Вопросов много, но ответов на них пока нет.
А министру можно пожелать только успехов и удачи – у него очень трудная работа.
Арман Кудабай, преподаватель вуза, блогер, журналист: «В деятельности ведомства отсутствует концептуальный подход»
– Хотелось бы верить, что это ведомство переименовали неспроста. Все-таки главная проблема теперь уже бывшего Министерства по делам религий и гражданского общества заключалась в том, что оно допустило уклон в одну сторону и в итоге скатилось до уровня банального контрольного органа. Да, экс-министру Нурлану Ермекбаеву удалось наконец-то привлечь всеобщее внимание к вопросам взаимоотношений между обществом и религией, многие из которых раньше осознанно или неосознанно откладывались в долгий ящик и еще больше усугублялись. Да и население в целом адекватно реагировало на его инициативы, прекрасно понимая, чем чревато затягивание решения существующих в этой сфере проблем. Однако предлагая во многом радикальные и отчасти запоздалые методы «лечения», министерство не удосужилось предложить ничего взамен.
К примеру, было высказано жесткое «нет» ношению хиджабов в учебных заведениях, но соответствующая почва под введение такого запрета не была подготовлена. Где разъяснительная работа с родителями и учениками, с нынешними и будущими педагогами? Где мероприятия по популяризации принципов светского государства, по привитию чувства уважения к мнениям и традициям других? Где разъяснения относительно того, что запрет касается всех, а не только представителей одной отдельно взятой конфессии и что его не стоит расценивать как борьбу с религией? Ведь не секрет, что даже среди преподавателей средних, да и высших учебных заведений распространено представление о «светскости» как о некоем подобии «атеизма» и «безбожия». Что уж тогда говорить об учениках и их родителях? Выходит, что вольно или невольно, но министерство в стремлении контролировать религию упустило вторую, не менее важную составляющую своей деятельности – гражданское общество.
Многие эксперты, блогеры и журналисты тогда обращали внимание на то, что в деятельности ведомства отсутствует концептуальный подход – у него нет четкого плана и общей картины того, к чему оно стремится, какими средствами и путями пытается этого достичь. Все-таки от министерства со столь громким названием все ждали соответствующих инициатив. Ну, или, по крайней мере, толковых гражданских проектов, на которые должны были бы ориентироваться другие ведомства, к примеру, тот же МОН (которому порой в одиночку приходилось отбиваться от неудобных вопросов). Отсутствие таковых порождало те самые нелепые ситуации, когда должностные лица путались в разъяснениях и предлагали половинчатые или даже непродуманные решения. Достаточно вспомнить, как они не могли объяснить людям принципиальную разницу между никабом и хиджабом.
Пока непонятно, что означает смена названия ведомства – осознание упущенных возможностей или кардинально новый курс? По мне, нынешнее его наименование звучит лучше и обнадеживающе. Все-таки само слово «развитие», да еще и вкупе с «общественным» предполагает серьезный прогресс. Но, как я уже сказал, все будет зависеть от того, появятся ли у министерства четкая концепция и необходимые механизмы ее реализации.
А теперь перейду непосредственно к ответу на ваш главный вопрос.
Во-первых, ведомству стоило бы приступить к разработке общенациональной (не национальной, а именно общенациональной) концепции (программы) единства народа Казахстана, которая бы учитывала интересы всех этносов и конфессий, делая акцент на их взаимоуважении.
Во-вторых, необходимо организовать широкую разъяснительную работу принципов светскости государства на уровне школьного и послешкольного образования. Возможно, стоит в корне пересмотреть систему преподавания курса «Религиоведение» и провести аттестацию преподавателей, допущенных к чтению соответствующих предметов.
В-третьих, нужно исключить саму возможность религиозной агитации и пропаганды (со стороны любой конфессии!) в школах и вузах. Учитель, преподаватель должен обучать, а не поучать.
В-четвертых, следует разработать для новых граждан РК четкие правила, которые бы предполагали не только знание государственного языка, но и знакомство с нормами и принципами общежития в стране.
В-пятых, необходима жесткая регламентация деятельности религиозных объединений, вплоть до отзыва регистрации за определенные нарушения.
В-шестых, пора активизировать работу по защите прав детей, в частности, ввести запрет на привлечение ребенка в возрасте до семи лет к какой-либо религиозной деятельности (включая ношение религиозной одежды). Кроме того, следует организовать активное обсуждение школьных реформ с представителями основных конфессий в целях нахождения консенсуса в острых вопросах.
И, наконец, в-седьмых, нужно включить в служебные кодексы и правила поведения в государственных и общественных организациях запрет на религиозную пропаганду и агитацию, а также на религиозные атрибуты. Причем начать стоит с наших чиновников, кабинеты которых порой напоминают храмы и молельни.
Ерсын Кудияров, исполнительный директор общественного фонда «Civi»: «Нужно переходить к более масштабным и системным мерам»
– В первую очередь я бы сделал все возможное, чтобы получить максимально объективные данные о ситуации в сфере государственной молодежной политики, поскольку невозможно принимать эффективные решения и грамотно осуществлять реформы, основываясь на искаженной информации. Возьмем, к примеру, национальный доклад «Молодежь Казахстана -2017», согласно которому уровень безработицы среди молодых граждан страны составляет всего 4 процента. Хотя все мы прекрасно знаем, что эта цифра не соответствует действительности – на самом деле безработных гораздо больше.
Понятно, что для получения более точных сведений предстоит проделать огромную работу. Но лично я начал бы с реформы научно-исследовательского центра «Молодежь», тем более что он находится в прямом подчинении министерства. Эта организация могла бы на постоянной основе мониторить ситуацию – в частности, проверять, у кого из 3 млн. 900 тыс. молодых казахстанцев есть накопления в ЕНПФ. Тем более что с июля этого года даже фрилансеров обязали делать пенсионные отчисления.
Разумеется, для «4-х процентов безработной молодежи» достаточно и тех проектов по временному трудоустройству, которые у нас уже есть, – «Жасыл Ел» и «Молодежная практика». Но если говорить о реальном количестве незанятых, то необходимо переходить к более масштабным и системным мерам по решению данной проблемы. Поэтому второе, на чем бы я акцентировал внимание, – это развитие молодежного предпринимательства. К тому же в законе «О государственной молодежной политике» от 9 февраля 2015 года данное направление определено как основное.
Третье. Необходимо повышать уровень гражданской активности молодых казахстанцев. Сейчас он весьма низок, что подтверждают и результаты международного исследования «Индекс благополучия молодежи». Нам всем пора уже осознать, что ни одна программа не принесет желаемого эффекта, пока сама молодежь не будет активно в ней участвовать и сама принимать важные решения. И это не должно быть пустой формальностью, как у нас часто бывает. Ничего не изменится от того, что руководитель какой-нибудь молодежной организации выступит на ТВ с красивой речью о том, что поддерживает те или иные реформы. Нужно добиваться того, чтобы молодежь реально была вовлечена в процесс и имела право голоса.
Четвертое. Пора, наконец, перестать с такой частотой менять название и статус уполномоченного государственного органа по реализации молодежной политики. Эти бесконечные реорганизации не позволяют ему проводить системную работу.
Пятое. Я бы поднял вопрос о деятельности управлений по делам молодежи во всех 14 областях, а также в трех городах республиканского значения. Насколько мне известно, сегодня в трех регионах таких управлений нет. Это неправильно! Наличие уполномоченных органов необходимо, во-первых, для того, чтобы наладить единую систему планирования и реализации молодежной политики; во-вторых, чтобы решения профильного министерства реализовывались во всех регионах в равной степени; в-третьих, чтобы элементарно было с кого спросить за недоработки в каждой отдельно взятой области.
Вот это те первые пять шагов, которые я бы сделал в роли министра общественного развития для улучшения ситуации в сфере государственной молодежной политики.
