ENG RUS KZ

«Система и традиции, на которые многие любят сваливать свои неудачи, не имеют значения при построении карьеры. Все в руках самих людей», – считает уроженец Казахстана, однокашник принца Уильяма, выпускник привилегированного Итонского колледжа, гражданин Великобритании, дирижер Мариус Стравинский.

Казах, литовец или англичанин?

Мать Мариуса – пианистка Элеонора Бекова (Накипбекова), отец – живущий в США литов-

ский пианист Повилас Стравинский, родственник знаменитого русского композитора Игоря Стравинского. Но выпускник аристократического Итона родился не с серебряной ложкой во рту и отнюдь не страдает звездной болезнью. На вопрос, усложняет или, наоборот, облегчает карьеру такое родство, он отвечает так:

– Как-то даже не думал об этом. И отца, и мать я мало видел в детстве. Они оба были заняты творчеством, а потом и вовсе развелись. Меня вырастила бабушка Рашида Абдуловна, мамина мама. То, что я сын своих родителей, проявилось только в том, что тоже с детства занимался музыкой.

– Чем сейчас для таких, как вы, определяется понятие «национальность»?

– Мама всегда считала и считает себя казашкой. А я? Кто я? Честно – не знаю. С Литвой у меня странные отношения. Мне очень нравится эта страна, но на меня там смотрят, как на пришельца. Я не владею языком, плохо знаю не только родственников, но и даже отца. Наверное, родина там, где находятся близкие люди. И поскольку я хорошо знаю только свою казахскую семью, то больше чувствую себя казахом, чем литовцем. Менталитет ближе к восточному, хотя большинство моих друзей англичане. С верой не могу определиться даже приблизительно. По паспорту я гражданин Великобритании. Языки – английский, русский, немецкий. Живу сейчас в Берлине, родился в Казахстане, учился в Англии, потом уехал в Россию. Думал, пробуду там всего год, но увидел прекрасные перспективы и остался на десять лет.

– Почему в начале своей карьеры вы выбрали именно эту страну?

– Я попал в Петрозаводск в 2002 году по совету мамы. Тогда я считался самым молодым главным дирижером в России – мне было всего 26 лет. А вообще я начинал дирижировать в 23 года, что по европейским и американским меркам очень рано. И в этот город я поехал затем, чтобы расширять свой репертуар, учиться управлять оркестром и людьми, строить философию классической музыки. Вначале у меня был контракт на два года с симфоническим оркестром Карельской филармонии, но его продлевали до тех пор, пока в 2012-м я не сказал: «Хватит!».

– И куда вы закинули якорь после Петрозаводска?

– Большинство музыкантов ищут не город, а гибкий график. Раскатывая по всему миру, легче получать вдохновение. После Петрозаводска я попал к главному дирижеру Лондонского филармонического оркестра Владимиру Юровскому, стал его ассистентом. Потом тесно работал с Государственным академическим симфоническим оркестром России имени Светланова. Много гастролировал – Германия, Италия, Япония и, конечно, Санкт-Петербург, Москва. Сейчас работаю в Берлинской государственной капелле – симфоническом оркестре Немецкой национальной оперы. Впервые приехал сюда лет десять назад и сразу влюбился в этот город.

А потом судьба стала дарить частые концерты здесь. Постоянно работаю в Берлине уже больше года, на ближайшие пару лет это моя гавань, мой любимый город, расположенный в любимой стране. Раньше такой была Россия, потом Великобритания, а в самом начале – Казахстан. Сейчас мир стал меньше, ближе, теснее, место рождения и проживания уже ни о чем не говорят.

Дом – это мясо по-казахски

– А могли бы вы жить в сегодняшнем Казахстане?

– Честно? Наверное, нет. Впрочем, как и во многих других странах. Я все же больше европеец по менталитету. Европейская культура, история, живопись и театры составляют очень большую часть моей жизни. Но в музыке и моей, и мамы очень много казахских мотивов, они часто звучат на концертах в Лондоне и в России. Дирижировать в самом Казахстане удается не так часто, как хотелось бы. Страна, где родились моя мама, ее сестры и я сам, всегда занимала и занимает особое место в жизни нашей семьи, где бымынижили–вМоскве или Лондоне.

– А как вы относитесь к отцу?

– Я не очень хорошо знаю своего отца, поскольку вырос без него. Сейчас он живет в Штатах, иногда приезжает в Европу.

– Недостаток мужского воспитания как-то сказывается на вас?

– Имея такую маму, как моя, трудно было почувствовать отсутствие отца. Волевая, сильная и решительная женщина, настоящая командирша, она своим умением решать любые проблемы является хорошим примером для многих людей. Но когда мы оказываемся вместе, нам с мамой интересно вдвоем, хотя раньше у нас были разные взгляды на жизнь. Она и меня зарядила своим бесстрашием. Мы с ней почти никогда не жили вместе.

До первого класса меня воспитывала бабушка, а с 10 лет я обучался в разных школах закрытого типа. Барьеров не чувствовал, не достичь чего-то не боялся. Может быть, это и помогло мне буквально с улицы попасть в привилегированный Итонский колледж.

– А вы можете вспомнить свое детство, или его у вас, как у всех музыкально одаренных детей, не было?

– Оно не просто было, оно осталось в памяти как наполненное любовью, добротой, домашним теплом и уютом. Бабушка была неизменно ласковой со мной. Как истинная восточная женщина, она говорила, что у меня, единственного мужчины в семье, особое место в доме. В общем, хотя родителей рядом не было и я всегда очень скучал по маме, свое детство я вспоминаю как вполне счастливое.

Говорившая на смеси казахского, татарского и русского, бабушка научила нас уважать старших, ценить семью и родственные отношения. Само понятие «дом» у меня неизменно ассоциируется с ее кухней – чебуреками, бауырсаками и, естественно, мясом по-казахски. У меня едва не навернулись слезы, когда однажды в алматинском ресторане подали беляши – я сразу вспомнил бабушку. После ее смерти я ни разу их не пробовал.

Если быть кем-то, то только лучшим – это внушалось с детства и бабушкой, и мамой, и особенно Эльвирой, моей тетей, которая и меня, и свою дочь Асель обучала игре на скрипке. Мы начинали в Москве – в Центральной детской музыкальной школе. Попасть туда невероятно трудно.

Я прослушивался вместе с Димой Коганом и Родионом Петровым. Всех троих признали достойными по уровню подготовки, но не пропустили по возрасту – нам было всего по шесть лет. Велев еще годик посидеть дома, директор школы вручил мне чек на пять рублей. Мама была счастлива от показанного мною результата, а я – от предвкушения того, что сейчас пойдем в «Детский мир» покупать приглянувшийся мне танк с дистанционным управлением.

Среди детей аристократов

– Вы помните свои первые шаги в Англии?

– Меня привезли туда в 10 лет. Сразу взяли в музыкальную школу лорда Иегуди Менухина для одаренных детей. Это сейчас там полшколы русскоговорящих, а тогда, в далеком 1989-м, я был один такой. До этого рядом были женщины, которые меня обожали и баловали – бабушка, мама, тетя, сестра. А теперь – один, без языка. Это было жутко неприятно. И маме тоже было нелегко. Но когда я плакал и просил, чтобы она забрала меня обратно, она говорила: «Держись, я приеду на выходные».

– А дальше?

– Я привык, у меня появились друзья. А вы знаете, как возникла идея поступать в Итон? Од-

нажды я сказал маме, что несчастлив в менухинской школе. Обычно я не говорю такие вещи, поскольку воспринимаю жизнь такой, какая она есть, но тут заявил, что хочу в другую школу. Мама спросила Альфию, свою младшую сестру, которая давно уже жила в Англии, куда можно отдать ребенка? И та, святая простота, сказала: «Есть Итон. Говорят, хорошая школа». И мама решила: «Ну, значит, пойдем учиться туда». Они обе и не подозревали, что в Итон детей записывают едва ли не с рождения и что там безумно дорогое обучение (примерно 40 тысяч евро в год). Друзья Альфии, узнав, что она собирается пристраивать своего племянника в Итон, удивились: «Как?! Это невозможно!». А потом обнадежили: «Если Мариус сумеет подготовиться за год, то, возможно, у него и появится шанс»...

И началась гонка! Я должен был выучить латынь, древнегреческий, историю, математику, английскую литературу и свободно говорить на французском. Это при том, что на английском разговаривал только два последних года. Мама и ее сестры даже оставили ненадолго свою концертную деятельность, чтобы помочь мне поступить в Итон. Приехав в Лондон без денег, без готовой концертной площадки, они очень хорошо понимали, как это важно – получить хорошее образование.

К счастью, одно из самых престижных и богатых учебных заведений мира может позволить

20 процентам своих учеников по результатам успеваемости снизить плату за обучение. Я стал одним из двоих воспитанников на курсе, кого полностью освободили от оплаты.

– Там учатся дети английских аристократов. Вы чувствовали социальное расслоение?

– Не очень. Большинство были из успешных семей, где каждый получил свою порцию и любви, и хорошего воспитания. В колледже мы все ходили в одинаковой униформе, членов королевских семей отличали среди других разве что полицейские, следовавшие за ними по пятам. Я чувствовал себя чуть-чуть ущемленным, когда некоторые из однокашников могли в выходные поехать на другой конец света. Но, с другой стороны, когда играешь в футбол, на поле нет наследников престола или владельцев нефтяных скважин, есть просто одинаково увлеченные игрой мальчишки. А уж когда сдаешь зачеты или экзамены, то первым бывает тот, у кого выше академическая успеваемость.

– Из стен Итона вы вышли очень уверенным в себе. А какой оказалась реальная жизнь?

– Когда я окончил его (это было 20 лет назад), я был глуп, сейчас – менее глуп и даже, может быть, стал чуть-чуть умнее. В большую жизнь из Итона мы вышли с одним только напутствием – мир у ваших ног, берите его!

– Почему вы решили оставить скрипку и пойти в дирижеры?

–В Итоне я, играя в школьном оркестре, открыл для себя мир симфонической музыки. И стал делать все, чтобы стать дирижером. Хотел узнать технику духовых инструментов – научился играть на кларнете. В СССР традиции детского хорового пения были только в Литве и Латвии, а школа в Итоне, которая берет свое начало с XV века, построена именно на них,

и я стремился попасть в хор, чтобы расширить свое музыкальное образование, а попав в него, стал наблюдать за каждым жестом дирижера. Немецкий язык выучил только потому, что Германия – это центр симфонической музыки Европы. Там находятся лучшие оперные театры и играют лучшие оркестры мира, и там работали и работают самые известные дирижеры. К сожалению, когда мне исполнилось 16, я оставил на время музыку, чтобы заняться экономикой и политикой.

– А зачем?

– А затем, что это мне тоже было интересно. Я как бы сам себе дал шанс: если не стану музыкантом, то пойду в политики. В конце концов, для дирижера очень важно иметь экономическую и политическую подготовку. Валерий Абисалович Гергиев (я обожаю этого дирижера) – великолепный администратор. Благодаря этой грани его огромного таланта Мариинский театр сейчас один лучших в мире.

Система и традиции, на которые многие любят сваливать свои неудачи, оказались здесь ни при чем. Все в руках самих людей.

Когда до поступления в университет остается год или два, воспитанников Итона посылают на стажировку. Я тоже решил провести два-три дня в известной лондонской юридической фирме. Хорошо поспал в зале судебных заседаний и ушел оттуда с чувством сожаления, даже жалости к тем людям, которые работают в этой сфере.

В те годы я был очень высокомерен. Наставники внушали нам, что мы лучшие, самые умные. Мы и сами думали, что для нас нет ничего невозможного. Хочешь стать премьер-министром, допустим, Испании? Да, пожалуйста, было бы желание. Космонавтом? Нет проблем. Вот таким я был в 18 лет.

Подал документы сразу в два лучших высших учебных заведения Англии. И хотя в Кембридже на одно место обычно претендуют около ста человек, меня готовы были принять и там, но я решил пойти в Королевскую академию музыки, где практике уделяют больше внимания, чем теории. Поступив туда, изумился: оказывается, играть умеют все, не только я! Думал, что сразу стану дирижером Королевского оркестра, но очень скоро понял, что это самая трудная из всех существующих профессий.

Три желания

– Как сложились судьбы ваших однокашников?

– Прошлым летом я встречался с ними. Большинство из них – успешные люди, потому что они выбрали экономические и юридические профессии, где по карьерной лестнице благодаря Итону можно подняться быстро. Кто-то живет в Сингапуре, кто-то в Штатах, кто-то уже в 20 лет сделал колоссальное количество денег и в неполные 40 ушел на пенсию. Что касается меня, тоявсеещеучусь–как улучшать оркестр и искусство вообще. Мы все разные, у каждого из нас множество недостатков и достоинств. И это хорошо – ведь с идеальными людьми скучно.

– А неудачников среди вас нет?

– А кто такой неудачник? То, что наше общество считает успешными тех, кто удачлив в бизнесе, – большая ошибка. Для меня успешный человек – это когда он силен духом, у него замечательная семья, он умеет воспитывать детей, у него множество друзей.

– Лет шесть назад вы были в статусе завидного жениха.

– Моя личная жизнь закрыта. Пусть лучше так. У меня к этому старомодное отношение.

– Но у вас, кажется, растет дочь?

– Да! Ей скоро будет два годика. Живет с мамой-россиянкой в Петербурге. Она в хороших руках – у нее большая свита из бабушек и дедушек. Я тоже стараюсь чаще бывать с ней, и мне самому иногда даже кажется, что я обалденный, потрясающий отец.

– Какие три желания вы бы сейчас загадали?

– Первое – скучное, но для меня важное: пообщаться хотя бы минутку с моей татарской бабушкой. Казахского деда, к сожалению, я не помню, а с ней провел времени больше, чем с мамой. Невероятная женщина! Она на всю нашу семью оказала большое влияние. Понятия не имею, как она умудрилась это сделать, но вложенные ею в нас ценности все еще живы. Второе – хочу больше и продуктивнее работать. И третье – никогда ни о чем не жалеть.