Этот возраст один из самых драматичных и сложных в жизни человека, он насыщен двойственностью и неопределенностью, в нем сочетаются рецидивы детства и предчувствие взрослости. Как свидетельствуют психологи, подросток вдруг осознает, что он ответственен за свою судьбу – именно он, и никто другой! – и что его судьба зависит от его решений, от его поступков. Причем все это он воспринимает через призму эпохи, в горнило которой погружена наша жизнь. А у каждой эпохи – своя повадка, своя стать. И вот в связи с этим вопрос: чем отличается подросток наших дней от подростка советских времен?

В плену информационных технологий

– Начнем с того, что изменились реалии жиз­ни, что, очевидно, повлек­ло за собой изменения в характере тинейджеров, а значит и в их взаимоот­ношениях с учителями, родителями, сверстника­ми. По­-видимому, стала иной шкала ценностей, да и сама психология не могла остаться прежней. Подобные вопросы всегда возникали и будут воз­никать у подрастающего поколения: в самом деле, чем мы отличаемся от своих предшественни­ков? Да и родителя наши твердят: мы были иными, мы жили по-­другому, мы были лучше, мы были самостоятельнее, в конце концов…

Наш собеседник – Марат Асимов, врач­психиатр, психотерапевт, доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой коммуникатив­ных навыков и психоло­гии здоровья Казахского национального медицин­ского университета имени С.Д.Асфендиярова.

– Если отвлечься от ностальгии и личных переживаний, быть по возможности объектив­ным, то, прежде всего, надо отметить неизмери­мо возросшую техниче­скую оснащенность, здесь стержень ответов на мно­гие вопросы, – говорит он. – Мы живем в эпоху информационных техно­логий. Мы погружены в перенасыщенный поток информации, ее много, ее слишком много. Вопрос уже не стоит о том, как и где получить ее. Вопрос заключается в том, какая конкретно нужна инфор­мация, как быстро я сумею освоить ее и применить на практике.

– То есть необъятная информация всегда и везде со мной, у меня в кармане, в моем мобильном телефоне?

– Совершенно верно. Но очень важно приме­нить эту информацию в практических целях. А потому изменилась и сама психология современ­ного молодого человека, он должен оперировать многими понятиями, а работа с компьютером предполагает повышен­ную коммуникативность. Да, мы сетуем на то, что они уткнулись в свои iPadы и мобильники. Но если раньше круг их об­щения был ограничен – дом, двор, улица, школа, то теперь – вся страна, все зарубежье, ближнее и дальнее. У современного подростка неограничен­ные возможности в плане общения, а потому он не­сравнимо более комму­никабелен, нежели его сверстник сорокалетней давности. Он может об­щаться с людьми другой культуры поверх языко­вых барьеров. Границы перестали существовать.

– Не кажется ли вам, что Интернет, предоставляя подростку неограниченные информационные возможности, ведет к верхоглядству и безответственности, а виртуальные игры – к его психологической зависимости от Интернета? Или это не так?

– Быть может, и так, но в этом не компьютер вино­ват, здесь надо учитывать и психологические свой­ства личности. Азартные игры были во все времена, но не все были им подвер­жены. Подросток былых времен в поисках нужной информации перебирал гору книг, но извлекал лишь те, которые были ему нужны. Перебирая эту гору книг, он искал и формировал себя как личность. То же и с ком­пьютером. Да, подросток на какое­-то время может по уши уйти в компью­терную игру, но он непре­менно переключится с нее на другие программы, содержательные и серьез­ные, пока не набредет на ту информацию, которая его по­-настоящему за­интересует и захватит. В сущности, это то же самое перебирание Монблана книг в поисках немногих и крайне нужных, жизненно необходимых. Поэтому я не вижу ничего плохого в том, что он с головой уходит в компьютер. Про­сто мы не в состоянии контролировать каждый его шаг в виртуальном пространстве, и это нас озадачивает, будит в нас предвзятое отношение. Впрочем, это уже не его, а наши проблемы.

– В советскую эпоху все было по ранжиру: октябренок – пионер – комсомолец. Все было понятно и просто. А сейчас?

– Да, в той атмосфере тотальной заидеологи­зированности намного проще и спокойнее было взрослым. Современная молодежь в этом плане более независима. А если уж и впрямь говорить о какой­-то идеологии, то это идеология свободного человека – в плане вы­бора возможностей. Это касается и политических взглядов, и религиозных воззрений. Нравственные нормы сегодня не загнаны в какие­-то опять­-таки уз­кие рамки, они исходят из норм общечеловеческих. В этом ценность нынеш­ней эпохи и преимущества современного подростка. Как никогда сегодня на первый план выходит пси­хология успешности. В этом, кстати, одно из глав­ных отличий современной молодежи. Стремление быть востребованным и продать себя дорого – следствие возникших рыночных отношений. И смею вас заверить: это происходит не так-­то просто, это сопряжено с глубокими переживани­ями, это все выливается в узкую направленность профессионального раз­вития. Не случайно у нас существует отдельное на­правление в педагоги­ке – «психологическая профориентация». При­чем все это надо сделать своевременно, поскольку неопределенность с про­фориентацией мучитель­на для современного под­ростка.

– Притчей во языцех стало хамское отношение современных подростков к учителям. Раньше такого не было…

– Я не стал бы столь широко обобщать. Конеч­но, в семье не без урода, од­нако говорить о «хамском отношении» – это, знаете ли, чересчур. Но возросли требования ученика к учи­телю, к профессионализ­му педагога. Ученику уже мало простого изложения учебного материала, ему необходима его творче­ская интерпретация. Так было всегда, но сегодня в особенности. Ведь любая информация лежит на поверхности в Интернете, и ученик заинтересован в углубленном ее изложе­нии. Молодежь не терпит формального отношения учителя к излагаемому материалу.

– Когда-то авторитет педагога был очень высок, но сегодня в глазах ученика учитель – неудачник. Удачливые люди работают в банковской сфере…

– Возможно, кто­то так и думает. Но опять­-таки, смею вас заверить, в на­ших школах сегодня есть поистине талантливые педагоги, которые служат своему делу, работают по призванию, восхищая учеников и вызывая в них искреннее обожание. Да, до недавнего времени в педагогические вузы был недобор, молодежь рвалась в юристы и бан­киры. Но маятник кач­нулся в другую сторону. И в педвузы теперь идут люди по призванию. Это крайне важно, коль ско­ро мы говорим о судьбе тех, кто сегодня сидит за школьной партой, а тем более о судьбе подростков завтрашнего дня.

Тинейджер. Облико морале

– Даже при советской власти, в пору тотального диктата идеологии семей­ные ценности были осно­вополагающими при вос­питании подростка. Они первостепенны и сегодня, хотя реалии стали совер­шенно другими, – говорит Ирина Айманова, учитель словесности с полуве­ковым педагогическим стажем. – При всем при том подросток остался прежним, жизнелюбивым, любознательным, озор­ным, порою хулигани­стым, склонным к непред­сказуемым поступкам.

– То есть человеческий стержень в подростке все тот же?

– Да. Были и есть дети по-­настоящему до­брые, отзывчивые, были и остались дети дурные, склонные к неприличным поступкам. Знаете ли вы, что существует сайт, где матерные слова считаются нормой? И вот один из на­ших тинейджеров зашел на этот сайт и приник к разнообразию матерной лексики. Причем всячески бравирует этим, пыта­ясь таким образом проде­монстрировать свою «са­мость». Любопытно, что у него идеальный почерк и при этом невероятная, воинствующая словесная разнузданность. Скабрез­ности он произносит с вызовом. Помните у Цве­таевой: «Я с вызовом ношу свое кольцо»? Такой ма­терной бравадой он хочет покорить окружающих. Для пацанов это привлекательный манок. Имен­но так он утверждается в их глазах. Откровенно говоря, тут и не знаешь, что этому противопоста­вить. Как ему внушить, что это не есть хорошо? «Ты сказал такое слово? – делаю я удивленные глаза. Пауза. – Неужели у тебя дома говорят это?» Он понимает, что это не­хорошо, и дает задний ход: «Нет­-нет, не говорят».

Я­-то понимаю – говорят. Там, в семье, корень зла. Там мама, видать, еще та оторва, я невольно вынуж­дена ей противостоять. И я вижу: мальчишка начи­нает думать. А значит, я не зря затеяла этот разговор.

– То есть даже этой ущербной семье надо попытаться вернуть истинные духовные ценности?

– Не мешало бы. Ко­нечно, у современных подростков больше воз­можностей, а значит, и больше умений. Почти все увлечены спортом. Неко­торые углубленно занима­ются музыкой, в том числе мальчики. Их отличает практицизм. Подросток вполне толково может соо­рудить рекламный плакат и даже снять рекламный ролик, чтобы завлечь по­тенциального потребите­ля. Там уже зреет деловая хватка. У одного мальчика отец заслуженный хирург. Я спрашиваю: «Ты тоже хочешь стать хирургом?»

– «Нет. Финансистом». У другого мальчика отец владеет турфирмой, а это горные маршруты, конные прогулки. И мальчик пи­шет: «Хочу такую же тур­фирму, но за рубежом». Их горизонты и пространства раздвигаются. То есть это поколение более инфор­мировано, более раскован­но и прагматично.

– И все-таки: чего им не хватает?

– Чаще всего – глу­бины. Но если у него будет сеть магазинов, эта глубина ему едва ли будет нужна. И читают они маловато. Особенно классику.

– А что дает чтение классики?

– Глубину. Обраще­ние к вечным ценностям, которые переходят из эпохи в эпоху. Потому-­то мы и читаем сегодня Шекспира и Пушкина, видя в них своих совре­менников. У сегодняш­них подростков на ге­нетическом уровне есть стремление к поискам истины. И положа руку на сердце, скажу: я не вижу большой разницы между советским поколением школьников и нынешним, живущим в эпоху Интер­нета и рынка.