Бывший премьер-министр РК, а впоследствии оппозиционный политик и политэмигрант Акежан Кажегельдин недавно дал развернутое интервью немецкой медиакорпорации Deutshe Welle (DW), а «Новая газета - Казахстан» разместила расширенный вариант этой публикации, дополнив его собственными вопросами.
Мы решили проанализировать наиболее характерные фрагменты этого и прежних его интервью, чтобы понять, кем он был и кем мог стать в новейшей истории Казахстана.
Во всем отечественном политическом истеблишменте Акежан Кажегельдин всегда выглядел как самая «весовая» фигура после президента Нурсултана Назарбаева. Да, в Казахстане немало других достаточно авторитетных людей, хорошо зарекомендовавших себя в качестве крупных государственных менеджеров, но ближе всех к уровню, позволяющему хотя бы гипотетически конкурировать с Лидером нации, подобрался именно Акежан Магжанович. И дело здесь даже не в том, что он, став премьер-министром в самый сложный момент суверенной истории страны, сумел проявить себя человеком компетентным и одновременно способным жестко проводить свою линию. Причина в чем-то совершенно ином. Возможно, в некой харизме, присущей этому опальному политику. Хотя не факт, что если бы у нас сформировалась по-настоящему конкурентная политическая жизнь, Кажегельдин однозначно вышел бы на первые роли. Впрочем, это мы, видимо, уже никогда не узнаем.
Казалось бы, какой смысл сегодня, по прошествии стольких лет, ворошить старое? И впрямь, это было бы излишним, если бы не происходящие время от времени инсайдерские вбросы, что, дескать, не исключен вариант возвращения Кажегельдина в родные пенаты. Мало того, иногда он сам вроде бы без особого на то повода начинает проявлять явно бросающуюся в глаза информационную активность, высказываясь по самым злободневным вопросам казахстанской повестки дня. С чем это связано, сказать сложно, но как бы то ни было кое-какие из его пассажей последних лет наталкивают на некоторые раздумья.
Например, вот этот: «Меня сейчас власть сама по себе не интересует. Но если ко мне обратятся и скажут: «Мы нуждаемся в твоих знаниях. Давай помоги стране вырулить в этом направлении или в другом, я с большим удовольствием пойду и сделаю это…». Чем не конкретный месседж, имеющий целью поиск возможного компромисса с политическими оппонентами? Дескать, сколько лет прошло, чего еще нам делить-то? Я готов…
А вот еще один пассаж: «Я уже уходил из власти. Меня не выгоняли, я сам подал заявление. Я нахожу в этом огромное личное моральное удовлетворение. Да и потом, этот урок нужен моей семье, моим детям…». Интерпретировать сказанное можно по-разному, но базовый посыл прозрачен аки ясный день: я же сам ушел и особо не досаждал, а времени для осознания было более чем достаточно.
Не менее любопытен другой тезис: «Проблема моей страны заключается в том, что там политический процесс скукожился до действий одного человека. Это не вина моих сограждан… Мы все в этом виноваты… так сложилось, что мы все приложили к этому в свое время свою руку…». Вроде бы как сказано в старом ключе, но при этом человек предлагает признать меру своей ответственности всем тем, кто так или иначе был причастен к политическим процессам начала эпохи суверенности.
Чувствуется, что он не без удовольствия, но в то же время без особого бахвальства вспоминает период своего премьерства. И хотя тогда многим рядовым казахстанцам было не до жиру, возможно, следует признать, что три года его пребывания во главе правительства стали некой базой для рывка в «тучные» нулевые. Наверняка кто-то возразит, что этому в немалой степени способствовала нефтяная конъюнктура, но настолько ли все однозначно? Ни один экономический кризис не заканчивается в одночасье, поскольку для этого требуются длительный период поиска путей выхода из ситуации и соответствующие действия, которые не всегда бывают популярными. Более того, они, скорее, вызывают активное отторжение, а имена людей, их олицетворяющие, нередко становятся нарицательными. Так было в Польше с Л. Бальцеровичем, так было в России с Е. Гайдаром и А. Чубайсом. Правда, с небольшой оговоркой: Бальцеровича поляки, в конце концов, почти простили, а вот Гайдару с Чубайсом повезло меньше. Акежану Магжановичу в этом смысле вроде бы как подфартило, поскольку ему пришлось уехать в политическую эмиграцию, и вскоре его почти перестали вспоминать как одного из отцов «шоковой терапии» отечественного разлива.
При всех известных издержках того периода Кажегельдина все же можно было бы назвать достаточно успешным кризисным менеджером. Хотя бы потому, что он и его команда смогли сдвинуть с места воз экономических проблем суверенного Казахстана. И, вероятно, не возобладай политические амбиции тогдашней элиты над логикой здравого смысла, он вошел бы в историю Отечества как реформатор высокой пробы. Но, увы, история не признает сослагательного наклонения.
Теперь он из-за границы дает советы, что можно было бы сделать для выправления складывающейся ситуации, которая действительно не дает поводов для оптимизма. И, если честно, иногда посещает мысль, что мозги и энергия этого человека были бы нелишними – особенно когда видишь малоэффективные действия менеджеров дня сегодняшнего. Хотя последние находятся в гораздо более благоприятных условиях, нежели те, кому пришлось работать в трудные 1990-е.
При этом сегодняшний Кажегельдин старается избегать крайних оценок и резких характеристик в адрес своих оппонентов внутри страны. То есть он как бы показывает, что готов к компромиссу ради будущего страны. Но будет ли он понят, и примут ли его линию здесь? Вопрос далеко не праздный. Ведь ошибки лучше видны издалека, в том числе и собственные.
Аккумулировав достаточный опыт политической эмиграции, он, кажется, готов признать свои просчеты, но при этом старается донести до оппонентов важный для него тезис: никто не должен претендовать на свою перманентную правоту. Хотя бы потому, что не ошибается только тот, кто ничего не делает. А существующая власть тоже не бездействует. И тоже имеет право на свои ошибки.
Кажегельдин почти открытым текстом предлагает высшему политическому руководству страны объединить усилия, но на принципах соблюдения законов честной политической конкуренции. И это, по его мнению, самый верный способ выхода из сегодняшней ситуации. В противном случае — застой. А к чему он в итоге может привести, мы хорошо знаем на примере СССР. Отсутствие права выбора — это путь в никуда.
Политическая конкуренция подразумевает не только противостояние, но и умение находить взаимоприемлемые компромиссы. А иногда и готовность наступить на горло собственной песне ради высших интересов государства и общества (да простится нам некоторый пафос). Мировая политическая история знает немало примеров того, как непримиримые оппоненты садились за стол переговоров и становились союзниками. Пусть даже хотя бы временно.
Смогут ли наши элиты явить миру пример доброй воли и компромисса? Да, это непросто. Да, этого пока еще нет в наших политических традициях. Но ведь у нас раньше много чего не было такого, что теперь становится привычным.
Так, может быть, пришло время раздвинуть горизонты?
Комментарий в тему
Максим КАЗНАЧЕЕВ, политолог:
«Кажегельдин мог бы вернуться в страну в качестве политического пенсионера»
- Возможно ли, что Акежан Кажегельдин вернется в Казахстан?
- Версии о возможности возвращения Акежана Кажегельдина появляются с 2011 года. Однако на практике они оказываются лишь пробными информационными вбросами. Регулярность их появления может выступать индикатором заинтересованности Кажегельдина и его союзников в актуализации своего присутствия в информационном поле Казахстана. Кроме того, они могут использоваться для тестирования реакции президента Назарбаева на предмет возможной реабилитации Кажегельдина.
Есть существенное препятствие, затрудняющее его возвращение, – заочный судебный приговор от 2001 года, и это препятствие может быть преодолено только по личному поручению президента. При этом нужно учесть, что данное ограничение сохранится и при преемнике Назарбаева – с решением суда все равно нужно что-то делать.
В свое время Акежан Кажегельдин оказал определенную помощь официальной Астане в организации судебных исков к покойному Рахату Алиеву. А потому при определенных условиях может рассчитывать на смягчение отношения Нурсултана Назарбаева к своей персоне.
В качестве основных условий гипотетического возвращения могли бы фигурировать принесение публичных извинений действующему президенту, компенсация ущерба, зафиксированного в рамках уголовного дела, и отказ Акежана Кажегельдина от дальнейшей политической деятельности. Фактически Кажегельдин мог бы вернуться в страну в качестве политического пенсионера.
Готов ли экс-премьер отойти от политической деятельности ради возможности вернуться на родину? Регулярность вбросов о возможном возвращении может свидетельствовать о стремлении Кажегельдина договориться с Ак-Ордой.
- Если он все же вернется, то что может измениться в стране?
- Его возвращение возможно только в качестве политического пенсионера, а потому вряд ли стоит ожидать сколько-нибудь существенных изменений в стране. Сам факт гипотетического «прощения» может в PR-целях трактоваться властью как индикатор политической оттепели, использоваться для смягчения критики со стороны Запада относительно авторитарного характера действий власти.
Кроме того, возвращение в среднесрочной перспективе (накануне начала следующего избирательного цикла 2020-2021 годов) способно воздействовать на протестный электорат, фрагментировать его умеренно-оппозиционную часть.
Не исключено, что Кажегельдин может разыграть комбинацию временного «ухода» из политики, с тем, чтобы возобновить общественно-политическую деятельность при преемнике Назарбаева, не будучи связанным с ним политическими обязательствами. Однако возраст Кажегельдина накладывает на эту комбинацию существенные временные ограничения. Скорее, он может претендовать в период и после транзита на символический статус «патриарха оппозиции».
- Чем он, вообще, может быть полезен стране и обществу?
- За время почти двадцатилетнего отсутствия Кажегельдина в стране произошли большие изменения. Даже если отвлечься от возможных политических обязательств, которые ему придется дать ради возвращения, то следует признать, что он давно выпал из казахстанской политической повестки. Вряд ли возвращение Кажегельдина способно принести пользу стране в идейном, содержательном плане.
Для власти он может быть полезен в качестве инструмента пропаганды – причем как внутри страны, так и за ее пределами. Тем самым власть продемонстрирует свою готовность к компромиссу с ранее непримиримыми политическими оппонентами.
Еще один важный фактор, который нужно принять во внимание, - это недавняя активизация Мухтара Аблязова в информационном поле, его заявления о готовности мобилизовать один миллион протестующих против Ак-Орды. Сегодня Аблязов является наиболее одиозным раздражителем власти, хотя его возможности в плане воздействия на Казахстан существенно ограничены.
Кажегельдин может предложить себя либо может рассматриваться провластными политтехнологами как элемент игры на протестном поле Аблязова, как инструмент фрагментации оппозиционного поля. Тем самым нащупывается еще один канал его взаимодействия с Ак-Ордой. В качестве условия возвращения власть может выдвинуть перед Кажегельдиным требование активизировать работу против Аблязова и его сторонников. Однако нужно учесть, что желающих поработать на фрагментации протестных настроений более чем достаточно и без Кажегельдина. А потому власть всегда имеет возможность выбора – и скорее Кажегельдин заинтересован во власти, чем Ак-Орда в нем самом.
Подводя итог, можно сказать, что дискуссии вокруг возвращения Кажегельдина – это дискуссии о судьбе периферийного политического пенсионера, не оказывающего влияния на политические процессы в современном Казахстане.
***
Кажегельдин может предложить себя либо может рассматриваться провластными политтехнологами как элемент игры на протестном поле Аблязова, как инструмент фрагментации оппозиционного поля. Тем самым нащупывается еще один канал его взаимодействия с Ак-Ордой. В качестве условия возвращения власть может выдвинуть перед Кажегельдиным требование активизировать работу против Аблязова и его сторонников. Однако нужно учесть, что желающих поработать на фрагментации протестных настроений более чем достаточно и без Кажегельдина. А потому власть всегда имеет возможность выбора – и скорее Кажегельдин заинтересован во власти, чем Ак-Орда в нем самом.
