В конце прошлого года в СМИ появилось сообщение о том, что за годы независимости казахский язык обогатился 27 тысячами новых слов, которые являются переводами иностранных терминов. Это подняло новую волну дискуссий по поводу того, насколько оправдан такой подход. А недавно министр культуры и спорта выступил с инициативой вернуть все это в «удобную для жителей позицию». То есть запустить обратный процесс.
Среди этих 27 тысяч слов много международных терминов, которые приняты и понятны во всем мире, а потому не особо нуждались в переводе – достаточно было подогнать их под фонетические особенности казахского языка. Однако отечественные лингвисты решили переводить все подряд, в итоге набралось такое огромное количество новых слов.
Противники массового введения неологизмов приводят два главных аргумента в пользу своих доводов. Во-первых, по их мнению, многочисленные лингвистические конфузы, которыми оборачиваются потуги членов соответствующей комиссии, занимающейся такими переводами, сильно вредят репутации казахского языка. А во-вторых, новых слов стало настолько много, что они сильно перегружают язык и делают его менее доступным для изучения.
Однако и у противоположной стороны есть свои аргументы. Конечно, в условиях современного Казахстана старый принцип «в споре рождается истина» уже не работает (скорее, у нас любой спор заводит в тупик), но всегда интересно выслушать позиции оппонентов.
Земфира Ержан,
главный редактор kieli7su.kz
“Такое решение, на мой взгляд, не является справедливым”
– Поскольку я сама не являюсь лингвистом, то возьмусь комментировать ситуацию с социокультурной точки зрения – как бытования специфической проблемы, обусловленной особенностями превалирующих в обществе настроений и представлений о том, каким должен быть современный казахский язык.
Итак, очередной «лингвистический» сыр-бор в социальных сетях и республиканских СМИ начался с того, что была озвучена цифра 27 тысяч – число терминов, переведенных на казахский язык за последние четверть века. Для одних она стала показателем развития языкового поля, в результате которого казахский язык обогатился на эти тысячи слов. А для других…
Получается, других этот факт каким-то образом покоробил, и они стали искать в том всевозможные неправильности и подвохи? Значит ли это, что практически все жители Казахстана являются превосходными знатоками и ценителями казахского языка, ревностно отслеживающими тонкости каждого неологизма на предмет их соответствия специфике казахского языка? Значит ли это, что практически все население Казахстана по-настоящему волнует состояние лексического фонда казахского языка? Увы, нет.
Приходится признать, что причины столь пристального и пристрастного внимания к казахской лингвистике связаны, напротив, с нерешенностью проблемы знания населением государственного языка. Она-то и побуждает некоторых искать различные оправдывающие причины. И их находят – то в якобы несовершенстве обучающих методик, то в некой особой сложности казахской грамматики, то в непривычности казахской орфоэпии.
А уж если подворачивается случай обсудить проблему перевода терминов на казахский язык, то в этой области, кажется, все давно мнят себя первоклассными специалистами, несмотря на то, что их владение казахским языком ограничивается парой-тройкой переводов терминов с русского. В общей массе публикаций постоянно тиражируются и обсуждаются менее десятка переводов (из старых – «шабандоз», «қылтима», из новых – «асқарпаз», «түйме»).
Однако этим парадоксы современного казахстанского социолингвистического поля не ограничиваются. На днях стало известно, что под давлением подобных публикаций Министерство культуры отказалось от неологизмов – даже тех, которые за четверть века уже прочно вошли в обиход! Теперь по причине «неудобства» для части населения, не владеющей казахским языком, возвращаются старые варианты слов, к которым другая часть населения (пользующаяся казахским языком) уже привыкла. Среди них – «мұрағат», «төлқұжат», «мұражай».
Такое решение, на мой взгляд, не является справедливым.
В лингвистике существует представление о перспективных и неперспективных языках. К первым относят те, что продолжают описывать действительность, пользуясь особенностями данного языка, в контексте формируемой им картиной мира. Ко вторым – те языки, что широко и бесконтрольно пользуются иноязычными заимствованиями.
Думается, что благополучие современного казахского языка будет зависеть от развития отечественной лингвистики, адекватности мер государственной языковой политики, а также от общего уровня культуры и языковых компетенций наших соотечественников. Право, и «альпинист» («асқарпаз») переводится на разные языки. А слова и в других языках, как и казахское «түйме», могут иметь множество самых разных значений. Да и слово «қылтима» (балкон по-казахски) все настолько хорошо запомнили из-за этих переводческих споров, что, пожалуй, и его можно оставить...
Канат Тасибеков,
автор книги «Ситуативный казахский»
«Нельзя вот так брать и вводить новые слова, а потом их отменять»
– Сейчас мы наблюдаем какой-то вал новых слов в казахском языке. 27 тысяч – это же огромное количество! Даже сами казахи, которые хорошо владеют родным языком, порой не понимают прочитанное, не говоря уже об остальных. Для сравнения: Александр Пушкин использовал в своих произведениях всего 20 тысяч слов.
Творец языка – сам народ. Внутри него зреет то или иное слово, и только потом его узаконивают как норму. Никакая комиссия, никакое министерство не могут заставить людей пользоваться придуманным словом. Поэтому к вопросу перевода нужно подходить очень избирательно, осторожно, а не штамповать бездумно новые термины.
Так что инициатива по возврату иностранных терминов в удобную для граждан позицию тоже не выход. Многие переведенные слова уже прижились, широко используются, к примеру, такие, как балмұздақ (мороженое), ғаламтор (всемирная паутина), ұшақ (самолет), әуежай (аэропорт) и т.д. Нельзя вот так брать и вводить новые слова, а потом их отменять.
Все наши языковые метания – результат отсутствия четкой концепции, четкой позиции со стороны государства. Граждане так и не поняли, что власти думают по этому поводу, чего добиваются, к чему стремятся. Именно по этой причине язык не развивается должным образом, несмотря на все усилия, госпрограммы и затраченные огромные средства. Ведь очевидно, что только административными методами эту проблему не решить, нужны твердая воля и грамотная идеология.
Давайте вспомним, что происходило с языком в последние 25 лет. Как только мы получили независимость и стали самостоятельным государством, первое, о чем задумались, так это о возвращении к своему родному языку. Тогда было четкое понимание: нация без языка – это уже не нация. Во всех городах и селах начали массово открываться казахские школы. Граждане, не раздумывая, отдавали туда своих детей. Но этот порыв длился недолго. Когда все поняли, что в казахских школах не хватает учителей, учебников, да и в целом качество образования не самое лучшее, пошел обратный отток. Это была стратегическая ошибка.
Сейчас развитие казахского языка протекает по принципу «когда жареный петух клюнет». Вот выступит президент с каким-нибудь заявлением по языковой проблематике или на этой почве случится какой-то конфликт, все тут же начинают шуметь, шевелиться, что-то делать, спорить, предлагать. Но проходит какое-то время, и всё снова глохнет, люди расслабляются. Так, к примеру, обстоит дело с переходом на латиницу.
А ведь именно переход на латиницу позволит нам решить проблему с терминологией. К сожалению, казахский язык чуть ли не единственный, где этот вопрос никак не решается. Все остальные языки спокойно с этим справляются. И вот почему.
В любом другом языке ввод новых терминов осуществляется таким образом: берется иностранное слово, приспосабливается под фонетику этого языка, прописывается на его алфавите – и все. Так, например, обстоит дело в русском языке, где огромное количество слов заимствовано из других языков.
Что касается казахского, то 99 процентов его терминов взято из русского языка. Когда-то их присутствие в казахском тексте было органичным: самоуыр (самовар), бөкебай (пуховая шаль), кәресін (керосин) и т.д. Но после того, как их стало очень много, решили всё переводить, чтобы не превратиться в жалкое подобие русского языка.
Однако сегодня эти переводы доходят до абсурда. Иногда возникает ощущение, что в комиссии сидят люди необразованные, не знающие историю. К слову, известно ли им, что и в русском языке когда-то пытались называть калоши мокроступами, а атмосферу – колоземицей или мироколицей?
Сейчас мы находимся в терминологическом тупике, и выход из него я вижу лишь один — переход на латиницу. Не спорю, он может создать определенные неудобства, но это требование времени.
И еще. Зачастую против латиницы выступают граждане, не знающие казахского языка и не собирающиеся его изучать. Думаю, они не должны мешать тем, кто действительно пользуется языком, самим решать – какой алфавит им использовать.
