ПОНЕДЕЛЬНИК, 6 АВГУСТА 2018 ГОДА
2-02-2012, 22:53

Жумабай Шаяхметов. Несмотря и вопреки

 Он был почти ровесником XX века. Год    рождения - 1902-й. В партийной анкете бестрепетной рукой записывал, что родился в семье пастуха в ауле № 2 Шабаркульского района Омской области. Все так, все ладно и складно. Но, приглядевшись внимательно к этому самому аулу № 2, мы обнаружим, что это родовое селение Токтамыса-би аргынского рода атыгай. А более тесное родство с Токтамысом-би в те годы, когда анкета заполнялась, было не совсем уместно.
Бдительные товарищи по партии могли истолковать это по-своему и засомневаться в пастушеско-крестьянском происхождении будущего секретаря ЦК КП Казахстана. Но для казаха, более или менее знакомого с неписаными степными законоуложениями, тесное родство семьи Шаяхметовых с достославным бием не вызывает сомнений, а главное - добавляет этой семье уважения и почета.
Сына пастуха едва ли удалось бы определить в Ашыкульскую аульную школу, а Жумабай прилежно учился в ней с 1910 по 1913-й, зачарованно слушая учителя и открывая для себя удивительный мир знаний. Ему еще было неведомо, что вскоре он сам будет работать здесь учителем, и аульная ребятня в свой черед, затаив дыхание и широко распахнув глаза, будет слушать совсем еще молодого учителя и задавать ему после уроков всякие мудреные вопросы, на которые в те годы он и сам хотел бы получить ответы.
Позже Жумабай окончит двухгодичное русско-киргизское училище - произойдет это аккурат в 1917 году. Какое-то время у него будет возможность учительствовать в своей родной школе, и он воспользуется этим временем, чтобы заняться самообразованием. Но вскоре водоворот событий, вторгшихся в Степь, властно подхватит его и уже не отпустит, хотя в какой-то момент он сам станет той силой, что направляет тот водоворот и вовлекает в него огромные человеческие массы, преобразуя окружающую жизнь.
Не думаю, что Жумабай зачитывался приключениями Шерлока Холмса и ему не давали покоя лавры конандойловского сыщика. Все было приземленней, зримей и страшнее. Гражданская война вкупе с голодом, лишениями и вселенской неразберихой породила всплеск бандитизма, с которым надо было бороться. И естественно, Советская власть делала ставку на молодых, неоперившихся комсомольцев, которых рекрутировали в местную милицию и в органы сыска, где он работал с 1920 по 1926 год.
Здесь в его жизнеописании некий пробел, биографы как бы стыдятся этих страниц его жизни. А напрасно. Работа была тяжелой, опасной, замешанной на крови. Маховик репрессий еще не набрал свою силу, а вот воровство и разбой цвели махровым цветом. Во все времена для скотовода самой большой бедой было, когда у него угоняли скот. А милиция на то и милиция, чтобы воров найти и скот вернуть законным хозяевам. Ну а вор, он порой вооружен получше милиционеров, да и миндальничать не будет, почуяв, что его "прищучили". Скольких друзей он потерял, преследуя отстреливающихся барымтачей, сколько раз сам находился на волосок от смерти!..
Конечно, была у милиционеров и материальная заинтересованность: за каждую голову отбитого у воров и возвращенного скота давали пять рублей. И вот однажды на премиальные Жумабай купил новенькие галоши - дефицит по тем временам. Ну, а чтобы галоши не знали сносу, их полагалось "обмыть". Разумеется, с товарищами по оружию.
Видно, он "крепко перебрал", потому как начал "качать права", перед своими же, и даже открыл стрельбу из пистолета. По счастью, никого не задел. В общем, бузотера связали, засунули до утра в каталажку. При этом таинственным образом исчезли и галоши.
Наутро, несколько помятый, совершенно разбитый с похмелья и лишенный галош, явился он к родимой женушке Майнур. В нем, видно, был уже заложен твердый характер, поскольку он не просто повинился перед женой, но сделал и определенные оргвыводы: дал зарок не пить никогда и ни при каких обстоятельствах.
Много позже Коба, узнав об этом суровом зароке, проникнется уважением к младшему товарищу по партии и прикажет во время кремлевских приемов ставить перед Жумабаем графин с виноградным соком - пусть все думают, что это вино, и не пристают с крепкими напитками к "истинному ценителю вин".
В 1929 году Шаяхметова приняли в члены ВКП (б). А в 1932-м, в день 15-летия "органов", он был награжден знаком "Почетный чекист". Достойная награда, чего ж ее стесняться-то? В сентябре того же года его послали учиться в Москву, в Институт востоковедения имени Нариманова при МГУ. На учебу прибыли многие чекисты с периферии.
Жумабай приехал основательно, с женой и сыновьями. Равилю было пять лет, Ноэлю - годик. Жили в Подмосковье, в поселке Новоалексеевский - это неподалеку от ВДНХ. Ему, как семейному, дали в общежитии отдельную комнату, где им жилось хорошо и уютно.
То, что его послали на учебу в Москву, было само по себе добрым знаком. Он испытывал чувство окрыленности. Жена, встревоженная и счастливая, тесно прижималась к его плечу. Будь сыновья чуть постарше, он повел бы их в цирк, в уголок Дурова. И, конечно, в планетарий… Впрочем, с Равилем в цирк уже можно было сходить.
Они прожили в Москве осень, зиму, прихватили первые весенние месяцы - март и апрель. В Казахстане свирепствовал голодомор. А здесь, в первопрестольной, было относительно сытно, и это отчего-то бередило душу. Лекции читали знаменитые профессора, они рассказывали о Копернике и Кампанелле, пытались расширить горизонт мировосприятия милиционеров из глубинки советской империи, и простые провинциальные парни, поднаторевшие в схватках с бандюгами, чувствовали себя гражданами мира. Но после пятиминутной перемены между лекциями их возвращали на землю бойцы невидимого фронта - опытные чекисты. Они призывали к бдительности и подчеркивали, что с построением социализма классовая борьба обостряется.

Жумабай пытался   проникнуться серьезностью этого обострения, но в общежитии его ждала тишайшая жена, и это притупляло бдительность чекиста. А близ общежития пацаны, привязав к обувке коньки, носились по заледенелому двору как угорелые, им тоже не было никакого дела до обострения классовой борьбы.
Это была странная диалектика жизни, соединявшая теорию с практикой и позволявшая ночью, когда крепко уснут маленькие сыновья, без всяких усилий, но с восторгом и нежностью вывести простую формулу человеческого счастья, без которого не прожить на Земле даже бывалому чекисту, каковым себя считал Жумабай.
Весной он вернулся в родные пенаты, в благословенные просторы Северного Казахстана, в эти акварельные березовые рощицы, где даже зуденье комара воспринимаешь как гимн малой родине.
Опять "разборки" с ворюгами всех мастей. Но теперь все чаще наряду с отпетыми "урками", приходилось иметь дело с людьми иной породы - негромкими интеллигентами с пытливым взглядом. То были врачи, учителя, инженеры, скромные бухгалтеры. Они были отменными специалистами и вроде бы хорошо делали свое дело. Но как же их угораздило попасть в сети мирового империализма? А главное - каким образом умудрялись они передавать непонятно какие, но, без сомнения, государственные секреты агентам иностранной разведки? Это ж надо - исхитриться отыскать таких агентов в казахской Степи!
Будучи разоблаченными как враги и двурушники, они изо всех сил отпирались, доказывая свою невиновность. Тут можно было за¬просто пойти у них на поводу, и надо было мобилизовать в себе всю свою чекистскую стойкость и весь арсенал доступных средств, чтобы выбить из этих людей признательные показания.
До чего ж то была психологически (да и физически) тяжелая работа! Но такова установка партии, такова установка вождя и товарища Реденса, чекиста по особым поручениям из Москвы. Кстати, он свояк великого вождя, женат на сестре его жены Надежды Аллилуевой. Но для нас важно то, что вскоре Станислав Францевич станет во главе НКВД республики, а Жумабай Шаяхметов займет, пожалуй, не менее ответственный пост заместителя.
Впрочем, это произойдет несколько позже. Вначале Жумабаю поручили должность заместителя начальника НКВД Северо-Казахстанской области и одновременно он возглавлял областную парторганизацию. Удостоверившись в неколебимости его убеждений, строгом следовании социалистической законности, его перевели в столицу Казахстана. И недавно назначенный секретарем ЦК Компартии республики Николай Александрович Скворцов тотчас разглядел в молодом немногословном исполнительном чекисте крайне нужного человека (причем, что немаловажно - из местных), который может стать надежной опорой в партийных делах.
Вскоре Жумабай Шаяхметов стал третьим секретарем всесильного ЦК, сменив, кстати, на этом посту Габита Мусрепова. А чуть позже (после того как разоблачили второго секретаря ЦК Компартии Казахстана Садыка Нурпеисова) он становится и вторым секретарем. Что поразительно: в кадровой чехарде, которая в те времена была свойственна высшему эшелону власти, он в ипостаси секретаря ЦК КПК - сначала второго, потом и первого - в течение 16 лет будет стоять незыблемо, как гранитный утес. Быть может, чекистская закваска и предельная осторожность были тому гарантией. Хотя сверх¬осторожным его не назовешь, в чем мы убедимся чуть позже.
О Станиславе Реденсе ходят легенды как об одном из самых кровавых инквизиторов сталинской поры. Он формировал и утверждал расстрельные списки. Наверное, заместителю этого стервятника было сложно оставаться белым голубем. Но мы не ставим здесь своей целью обличать Жумабая Шаяхметова в неблаговидных делах. К тому же доподлинно известно, что, став вторым секретарем ЦК КПК, а тем более первым, он немало способствовал ослаблению репрессий.
Он сумел вывести из-под удара Каныша Сатпаева, вовремя "спровадив" его в Моск¬ву, и тот тихо-мирно преподавал какое-то время в вузе. Когда гроза рассеялась, Жумабай пришел в гостиницу "Москва", где жил Сатпаев: "Возвращайся домой, там дел невпроворот". - "Да хоть сейчас!" - ответил Каныш Имантаевич. - "Вот-вот, именно сейчас. Надо Институт геологии открывать". - "А кто его возглавит?" - усомнился Сатпаев. Шаяхметов лишь руками развел, погасив улыбку: "Так ведь, кроме Сатпаева, некому!"
Он спас от погибели Мухтара Ауэзова, над которым навис дамоклов меч НКВД. Тоже потихоньку отправил его на время в Москву. Мухтар Омарханович устроился преподавателем в МГУ, сеял разумное, доброе, вечное. Пока и ему Шаяхметов не дал отмашку: дескать, можно возвращаться домой.
Уже будучи первым секретарем ЦК, Шаяхметов долго старался не обращать внимания на ту вакханалию, которую устроили мои милые земляки, ревнители исторической правды, вокруг Ермухана Бекмаханова, посмевшего вызволить из небытия хана Кенесары и дать его деяниям оценку, которая несколько разнилась с тем, что было сказано в одной из главных книг эпохи строящегося социализма - "Кратком курсе истории ВКП(б)". То есть Ермухан Бекмаханов посмел возразить самому автору "Краткого курса", которому, как известно, принадлежала истина в последней инстанции, тут даже сам Аллах возражать не посмеет. А Ермухан посмел. Да как он мог?!

О эта психология     стаи!.. Вал доносов   из Казахстана в Москву достиг апогея. Суслову, этому "серому кардиналу", который был, конечно же, "святее папы римского", доносили, что и первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Жумабай Шаяхметов, и секретарь по идеологии Ильяс Омаров как бы самоустранились от дискуссии, не дают ей политической оценки. Да что там! Они попросту не принимают мер!
Шаяхметов понимал, что после этого уже невозможно было делать вид, что ничего не происходит, и вынужден был, скрепя сердце, покритиковать даже самого себя. Мол, и я небезгрешен: в 1944 году в газете "Социалистiк Казахстан" назвал народными героями Кенесары, Абылай-хана и Наурызбая. Но уже выступила газета "Правда", а это был тот случай, когда против лома нет приема. Вывести из-под удара историка Бекмаханова при всем желании Шаяхметов не смог…
На капитанский мостик нашей страны Шаяхметов взошел в судьбоносные для Отечества дни - в канун войны. И вместе со Скворцовым ему, Шаяхметову, пришлось размещать на территории Казахстана эвакуированные заводы, налаживать на них производство. И к тому, что девять из десяти пуль были изготовлены в Казахстане, Шаяхметов имел самое прямое отношение. Кстати, первые сто опытных образцов автомата Калашникова еще в 1943 году изготовлены в Алма-Ате, на заводе имени Кирова.
Мало кто знает, что Николай Калашников еще до войны работал в паровозном депо станции Матай (это 420 километров от Алма-Аты), куда и вернулся после ранения в 1942 году. Народного умельца матайские чекисты схватили в сарае, на месте преступления, вместе с автоматом, когда он его испытывал.
Калашников загремел в НКВД. Слава Аллаху, об этом прознал Шаяхметов и попросил разобраться в инциденте секретаря ЦК по промышленности Ахмеджана Койшигулова. И уже не в сарае, а в заводских цехах конструктор "доводил до ума" свой чудо-автомат.
Шаяхметов и сельское хозяйство перевел на военные рельсы, поставляя фронту мясо и молоко, о чем свидетельствуют первая премия Государственного комитета обороны и переходящее Красное знамя. А как вам такая частность: в первые дни войны он был уполномоченным ГКО по сбору металлолома. Мелочь? Не скажите: без скрапа плавить металл было невозможно.
Он был поистине правой рукой Скворцова: организовал военно-мобилизационную работу, занимался размещением эвакуированных в Казахстан беженцев. Осенью 1941 года с Украины пришел эшелон с детьми. Жумабай Шаяхметов обратился к алматинцам с призывом принять детей, так как государству было не под силу взять их на содержание. А дальше он сделал вот что: по согласию с супругой Майнур усыновил трехлетнего украин-ского мальчика Владимира Малько. Наутро всех прибывших детишек разобрали.
Он как мог радел за свой народ. К 1943 году эхом откликнулся голодомор 1931-1933 годов: в Казахстане уменьшилось число годных для армии граждан. Казах¬ское население переживало демографический кризис. Жумабай сумел обрисовать Сталину эту проблему и попросил направлять мобилизованных казахов не на фронт, а чернорабочими на заводы цветмета и другие предприятия тяжелой индустрии.
Димаш Ахметович Кунаев, человек весьма сдержанный на оценки, отмечал особый организаторский дар Шаяхметова, который "строго контролировал ход выполнения своих указаний отделами ЦК и руководителями министерств и ведомств. В отличие от своих предшественников он был более активным и аккуратным руководителем, хорошим организатором. Под его руководством еще более высокими темпами стала развиваться экономика Казахстана в послевоенные годы".
Жумабай Шаяхметов был из тех людей, о ком отзываются так: "горит на работе". Его дочь, Алма Жумабаевна, в книге "Глазами дочери" пишет:
"У папы был очень напряженный рабочий день, продолжительностью 13-15 часов. К 9 часам он уезжал на работу и возвращался домой к 6 часам вечера. После ужина он ложился спать, а в половине 11 ночи я его будила, и он снова ехал на работу - до трех-четырех часов ночи. А на следующий день снова на работу к 9 часам. И так в течение шести дней"…
Вождь народов ночами не спал, и не спали ночами его подчиненные во всех концах Советского Союза. Соснуть два-три часа можно было на рассвете, потому что в 9.00. положено быть на рабочем месте. Обычно Жумабай без всяких сновидений проваливался в сон, как в глубокий омут. Но иногда, минут за пять до пробуждения, ему снился родной аул, родная школа. И ребятишки, распахнув глаза, слушали его рассказы про Кампанеллу и Коперника, про планетарий, куда их, чекистов, привели однажды после занятий.
Тогда, в планетарии, он смотрел в звездное небо, на созвездия, знакомые с детства, и пытался запомнить их новые для него, мудреные названия. Сладко ныло под ложечкой от огромности Вселенной и от волнующей безмерности знаний. И, быть может, от зарождающегося в нем ощущения, что самое большое наслаждение - раздвигать границы мира, а потом делиться тем, что ты узнал, с другими.

Несмотря на тяжелейшие военные и послевоенные годы, при Шаяхметове была основана (в 1946 на базе Казахского филиала АН СССР) Академия наук Казахской ССР, были открыты Чимкентский технологический институт; в Алма-Ате - Институт иностранных языков, Женский педагогический институт (чтобы открыть ЖенПИ, он специально ездил к Сталину. До этого в Средней Азии не было такого прецедента). При Шаяхметове распахнула свои двери для первых студентов Казахская консерватория, состоялось открытие ТЮЗа.
Наталия Ильинична Сац, возглавлявшая театр юного зрителя в течение 13лет, вспоминала:
- Письма о том, что в Алма-Ате должен быть соз¬дан первый театр для детей и юношества Казахстана, я начала писать уже после первого моего утренника. "Замолкла" на некоторое время из-за работы над "Чио-Чио-Сан". Но, замолкнув из-за нее тогда, почувствовала право говорить с утроенной силой теперь: нужен, необходим театр алматинской детворе!
И вот на одно из моих писем приходит ответ. Мне назначен прием у товарища Шаяхметова! В приемной второго секретаря ЦК КП(б) Казахстана меня встретил его помощник и точно в назначенное время подвел к дверям большого кабинета.
За столом, отягощенным множеством бумаг и телефонов, я увидела маленького человека с круглым лицом и острыми глазами. Несколько его коротких приветливых слов о "Чио-Чио-Сан", мои ответные - о творческой радости работы с казахской труппой, о таланте Байсеитовой - дали мне возможность перейти к мысли, что для взрослых есть много театров, а черноволосые, черноглазые ребятишки, верно, корят меня за то, что я о них забыла.
- Пошлите их ко мне. Я подтвержу, что Вы незабывчивы, - ответил товарищ Шаяхметов.
Я заметила лежащую около него раскрытую папку... с моими письмами! Может, сердится, что я всем надоедаю? Не надо паники. Делаю то, что должна, во что верю. Дошла до секретаря ЦК. Высоко будет падать.
Он говорит тихо, но очень четко. Смотрит пристально, не улыбается, но я хорошо чувствую себя "на острие" его глаз. И вдруг я заметила на маленьком столике, за которым сидела, спички. Чудесные спички! Вероятно, они хорошо горят, а нам в литерный паек клали какие-то отсыревшие, и наша керосинка на них совсем не реагировала.
- Курите? - спросил он.
- Нет, что Вы. Режиссер должен иметь волевой голос! Спички у Вас хорошие, но... простите (неужели упущу момент, не зажгу его своей волей, не собранна, теряю время...).
И я заговорила, сдерживая горячность.
- Мне говорят: война, новое создавать не время. Как - не время? Отцы на фронте, матери на работе, а заглянуть в сердце десятилетнему человеку, дать ему радость, веру - нужно именно сейчас, чтобы детский театр стал большим другом, когда...
Шаяхметов встал и протянул мне крепкую руку.
- Театр для детей всех национальностей, что живут у нас, создавать будем. На русском, вслед ему - на казах¬ском, первый театр для детей и юношества Казахстана. Ваш опыт нам очень нужен. Спасибо.
Я вышла, ошарашенная краткостью и строгой деловитостью нашей встречи. Жаль, отсюда до нашего жилья слишком близко: хотелось перевести дух, прежде чем увижу Русю. Она встретила у дверей. Знала, сколько я писала, куда теперь ходила, - волновалась:
- Ну как, мамочка?
Я была взволнованна и не находила слов. Но зазвонил телефон:
- Наталия Ильинична! Говорит помощник товарища Шаяхметова. Вы, когда уходили, забыли одну вещь, сейчас я вам ее доставлю.
Хотела ответить, что ничего не забыла: у меня с собой ни докладных, ни сумочки не было... И вдруг на пороге нашей комнаты, словно джинн из сказки, появился тот, кто только что приблизил меня к дверям большого кабинета:
- Товарищ Шаяхметов просил Вам лично передать...
В руках у меня оказались те спички, которые лежали у него на столе. Они хорошо горели!..
…После войны Скворцова отозвали в Москву, и на хозяйстве в Казахстане остался Шаяхметов. Послевоенные годы были трудными, и вся их тяжесть легла на плечи первого секретаря ЦК Компартии Казахстана. Говорят, Сталин замышлял новый виток репрессий, и бывший ответработник НКВД в должности руководителя Компартии одной из крупнейших республик СССР ему был нужен. Так или иначе, но Сталин любил Шаяхметова, называл его "орел Востока". Сталин настоял, чтобы Шаяхметова избрали председателем Совета Национальностей Верховного Совета СССР. Должность, в общем-то, декоративная, но авторитета Шаяхметова никак не умаляющая. Булганин однажды попросил Сталина назначить Шаяхметова союзным министром. Сталин не согласился: "Пока не будет ему замены, Казахстан без Шаяхметова не оставлю"…
А потом Сталин все-таки умер. Шаяхметов и при Хрущеве еще почти год оставался на своем посту. Но Хрущеву "приспичило" поднимать в Казахстане целину, причем с совершенно немыслимым гигантским размахом. Шаяхметов пытался его окоротить, объясняя, что два с половиной сантиметра гумуса, которые веками накоплены почвой казахских степей, при подобной безудержной распашке будут пущены в распыл, а это неосмотрительная и даже преступная бесхозяйственность.
Шаяхметов и сам уже подумывал о распашке целинных земель, но ведь не в таких же масштабах!.. Безу¬держ¬ный гигантизм претил Шаяхметову, а Хрущев мог мыслить лишь такими и только такими - вселенскими - категориями. К тому же Шаяхметов прекрасно понимал, что подъем целины с таким охватом земель, как этого хотелось Хрущеву, вызовет небывало огромный наплыв людских ресурсов со стороны, и казахи могут оказаться в собственной республике в меньшинстве.
Но Хрущева все это уже мало интересовало. Позицию Шаяхметова он воспринял как личный выпад против него, Хрущева. И, какое-то время продержав Шаяхметова без работы, отправил его, по сути, в ссылку - секретарем Южно-Казахстан¬ского обкома. Верный партийной дисциплине, Шаяхметов добросовестно проработал на этой должности примерно год, до мая 1955-го. Но внезапно резко ухудшилось его здоровье. Врачи поставили диагноз: опухоль мозга. Причем злокачественная. Дело в том, что 29 августа 1949 года он присутствовал на Семипалатинском полигоне при испытании первого экспериментального образца ядерного заряда и, судя по всему, получил высокую дозу радиации.
По складу характера он был бессребреник. Когда его освободили от должности первого секретаря ЦК Компартии республики, он съехал с казенной квартиры с двумя чемоданами, в которых уместилось все нажитое им с Майнур добро. Но он не придавал этому особого значения, главным своим богатством он считал детей и внуков.
Что еще следовало бы сказать о Шаяхметове? Безусловно, он стал, по сути, родоначальником казахской партийно-советской номенклатуры. Зародившаяся в 1920-1926 годах при Байтурсынове и Мендешеве, она была почти истреблена в 1936-1939 годах. Немногие из тех, кто уцелел, были деморализованы и затаились. И мы можем с полным на то правом сказать, что казах¬ская коммунистическая номенклатура была воссоздана в годы войны, укрепилась и поднялась во весь рост при Шаяхметове, в послевоенное время.
Кадры, выросшие под патронажем Шаяхметова, после его ухода поспешили отречься от него, хотя это мало кого из них спасло. В годы освоения целинных и залежных земель Москве нужна была новая генерация местных кадров, которая стала бы гонителем своих национальных ценностей и интересов.
И резюмируя: он был героем своего времени. По словам политолога Азимбая Гали, "это противоречивая личность с точки зрения современных оценок… классический продукт своей эпохи". В конечном счете - человек трудной судьбы, отдавший свою жизнь не только служению идее, но и служению народу и Отечеству. А что касается эпохи, то ведь она беспощадна: использовала человеческую жизнь, исчерпала ее до дна, до предела. И - бросила у обочины столбовой дороги из прошлого в будущее.
Вы не согласны? Дело хозяйское. Но вот вам под занавес вполне объективное свидетельство вполне объективного человека.
Мукаш Елеусизов, академик, "Незабываемые встречи":
- Это произошло в середине 1946 года. Я работал инструктором обкома комсомола в Кызылжаре. Однажды в полдень проходил мимо местной казахской средней школы. В этот момент возле нее остановилась обкомовская "эмка", и из машины вышли первый секретарь обкома Мельник и незнакомый мне человек среднего роста, внешне похожий на казаха. Я подошел к ним, поздоровался, и меня попросили проводить их в школу.
Школьный двор был весь в грязи. По кирпичикам мы прошли в здание и направились в кабинет директора. Однако его на месте не оказалось - ушел на обед. Я знал директора школы - фронтовика Мати Кусаинова, быстро нашел его. Поздоровались, Мельник представил своего спутника - первого секретаря ЦК КП Казахстана Жумабая Шаяхметова и сказал, что тот приехал в область по вопросам, связанным с уборкой урожая, но попутно хочет узнать, как идут дела в школе.
Плачевное состояние единственной в областном центре казахской школы его сильно огорчило, тем более что когда-то он сам в ней преподавал. Пристыдил присутствующих областных и городских руководителей за бездействие: они сами могли бы без особых усилий, не ожидая помощи от государства, привести в порядок хотя бы школьный двор. В течение года школа преобразилась - видимо, помог тот разговор, и по итогам учебно-воспитательной работы заняла первое место в области.
Моя вторая встреча с Ж.Шаяхметовым произошла в июле 1952 года. Он вел заседание Бюро ЦК Компартии Казахстана, где меня, в числе других выпускников-отличников Республиканской партшколы, утверждали на должность преподавателя кафедры политэкономии этой школы. После утверждения Жумеке встал, подошел к нам и поздравил с назначением, пожелав успехов.
Третий раз я его встретил на пленуме ЦК Компартии Казахстана, который проходил 5-6 февраля 1954 года. В памяти осталось ужасное впечатление: авторитетный и уважаемый народом руководитель в тоталитарной системе может легко превратиться в беспомощного человека. Те, кто только вчера заискивал перед Шаяхметовым, один за другим поднимались на трибуну и говорили о нем всякие небылицы. На меня произвело впечатление поведение Жумеке: он держался спокойно, не уклонялся от подробных ответов даже на незначительные вопросы.
Последняя встреча с Ж.Шаяхметовым произошла весной. Идя домой, я заметил возле дома сидящего на скамейке у подъезда старика. Его лицо показалось мне знакомым. Я подошел к нему и поздоровался. Это был Жумеке. Он приехал к своему свату и попросил меня сообщить о его приезде, поскольку у него нет сил подняться к ним. Свата дома не оказалось, о госте я сообщил его жене. Жумеке поблагодарил меня и спросил, откуда я родом. Ответил, что из Кызылжара, из аула Жанажол. Я напомнил ему про то заседание Бюро ЦК Компартии Казахстана в 1952 году под его руководством, где меня утверждали. Он сказал: "Если это так, то тогда все правильно". Он еще что-то хотел сказать, но подошла его сваха и повела его домой. Я еще долго там стоял и смотрел вслед...

Комментарии

Нет комментариев

Комментарии к данной статье отсутствуют. Напишите первым!

Оставить мнение