О том, что казахский язык должен стать в нашей стране языком межнационального общения, не говорил разве что ленивый. Теоретически, конечно, рано или поздно это может произойти, но вот на практике мы, похоже, делаем все возможное, чтобы оттянуть этот момент. Иначе как объяснить тот факт, что даже по прошествии многих лет у русскоговорящих граждан РК так и не возникло желания изучать казахский? А ведь это было главной задачей - вспомните смелые планы чиновников довести долю казахстанцев, уверенно владеющих им, до 95 процентов уже к 2020 году. Не пора ли отказаться от неэффективных мер и начать искать другие пути достижения цели?
Куаныш Тастанбекова, старший преподаватель кафедры международного образования и сравнительной педагогики университета Цукуба (Япония): «Нельзя заставить человека учить язык, его можно лишь заинтересовать»
- В социолингвистике языковую политику и языковое планирование принято делить на три сферы: планирование статуса, планирование корпуса и планирование усвоения или обучения языку. Так вот, с планированием статуса казахского языка сложностей нет - в Конституции и Законе «О языках» он закреплен как государственный, определены его функции и сфера применения, а также органы, ответственные за регулирование, и т.д. Чего не скажешь о планировании корпуса и планировании усвоения – здесь существуют проблемы, причем очень серьезные.
Начнем с планирования корпуса, то есть грамматических, орфографических, лексических и семантических правил. Начиная с 1989 года, когда казахский язык впервые был законодательно закреплен как государственный, планирование этих правил и норм, в том числе разработка терминологии, осуществлялось разными органами, причем очень разрозненно. Поскольку не был выработан единый теоретический подход, эксперты работали несогласованно, что, естественно, усугубило ситуацию с применением казахского языка.
В наибольшей степени пострадала терминология. Словарь заимствованных слов так и остался несистематизированным. Отсюда нелепые переводы общепринятых международных терминов, которые никак не приживаются в обиходе. К примеру, слова «баланс» и «глобализация» были переведены на казахский как «тепе-теңдік» и «жаһандану», хотя даже в Японии они сохранили свое оригинальное звучание. Я уже не говорю о таких словах, как «балкон» (кылтима) или «пианино» (күйсандық)… Плюс не выработаны нормы правописания, поэтому и переводы с русского языка воспринимаются очень тяжело. По большому счету, все школьные учебники были написаны в условиях отсутствия единого подхода к составлению текста на казахском языке и к переводу.
Что касается планирования усвоения, то есть изучения казахского языка и обучения на нем, то сложности здесь обусловлены в том числе проблемами в планировании корпуса. Раз нет единого подхода к развитию грамматики, лексики и орфографии казахского языка, то он воспринимается как сложный в плане изучения. К тому же большие проблемы есть в организации обучения языку как в школе, так и в условиях системы непрерывного образования. Считаю бессмысленным увеличение часов казахского в программе школ с русским и другими языками обучения (узбекским, уйгурским, таджикским) в условиях отсутствия эффективной методики преподавания. То же самое касается курсов казахского языка в госорганизациях – они проводятся в неудобное для сотрудников время и к тому же больше для галочки. Но самое главное - на этих курсах не дают знаний, которые можно сразу применить в деле, к примеру, термины, необходимые в работе. Я уже не говорю об инструментах мотивации – их попросту нет.
И наконец, налицо низкая популярность казахского языка в обществе. Посмотрите, даже такие популярные фильммейкеры, как Нуртас Адамбай и Нурлан Коянбаев, снимают свои киноленты на русском, хотя все актеры и актрисы казахскоязычные. Почему бы не создавать фильмы на казахском языке, сопровождая их субтитрами на русском?
Что касается влияния демографических факторов… Да, возможно, к 2050 году доля казахов в стране превысит 80, а то и 90 процентов, и количество граждан, разговаривающих на казахском, увеличится естественным образом. Но это не отменяет острую необходимость работы по планированию корпуса и усвоения языка. Если надеяться на то, что вопрос решится сам собой, то к 2050 году мы получим еще более расколотое общество. В стране будут, с одной стороны, очень малочисленная русскоговорящая элита, а с другой, многочисленное казахскоязычное маргинальное большинство.
Есть мнение, что к тому времени русский язык потеряет свою актуальность, поскольку вырастет поколение казахстанцев, говорящих на казахском и английском. Но, как мне кажется, для реализации такого сценария потребуется кардинальный шаг - полный отказ от русского языка, что с точки зрения геополитических, экономических, социальных и культурных связей весьма сложно. Впрочем, даже столь радикальный и маловероятный сценарий не отменяет необходимости совершенствовать планирование корпуса и усвоения казахского языка сейчас.
Теперь о роли интеллигенции в развитии казахского языка. Ученые, переживающие за его судьбу, продолжат пользоваться им в своих научных трудах и в повседневной жизни. Но это должен быть личный выбор каждого. Принуждение сверху, поощрение или порицание обществом тут бессмысленны и неприемлемы. Истинный интеллигент никогда не станет навязывать, он будет доказывать необходимость чего бы то ни было на собственном примере.
Задача государства - создать благоприятные условия для развития языка. Нельзя нагромождать его новыми терминами и правилами, не разобравшись с тем, что уже было сделано в этом направлении. Нельзя заставить человека учить язык, его можно лишь заинтересовать. Это потребует политической воли, продуманного и прозрачного финансирования, эффективных мер мониторинга и оценки, а самое главное - отсутствия коррупции.
Жулдыз Смагулова, к.ф.н., Ph.D., декан Факультета образования и гуманитарных наук Университета КИМЭП: «Пора прекращать искать врагов извне и начать решать внутренние проблемы»
- Как скоро казахский язык сможет стать языком межнационального общения? Какие демографические изменения для этого должны произойти в стране?
- Трудно сказать, когда и как это произойдет. С одной стороны, не совсем понятно, что имеется в виду под языком межнационального общения, и каким образом его распространение будет регулироваться. По идее, это предполагает изменения в языковой практике в сфере частного общения, но здесь граждане Казахстана защищены конституционными нормами – они имеют право говорить в частной жизни на любом языке. Если же речь идет о планировании языкового поведения в подконтрольных государству сферах (имеется в виду использование языка в госорганах, образовательных учреждениях, средствах массовой информации и т.д.), то это уже вопрос к статусу официального языка... То есть нужно сначала определиться, о каком общении идет речь – в быту или во всех сферах, регистрах и жанрах.
С другой стороны, на степень распространения языка влияет множество факторов, и демография – далеко не самый важный из них. В мировой истории найдется масса примеров, когда демографическое большинство перенимало язык меньшинства. Вспомните историю появления французского языка или румынского, в основе которых лежит латинский, вытеснивший из употребления местные языки. Причем если распространение латинского на территории современной Франции еще можно объяснить тем, что эти земли входили в состав Римской империи, то определить место, где зародился прото-румынский, сложно. Территория современной Румынии никогда не была частью Римской империи, но, тем не менее, местное население перешло со своих языков на народную латынь (разговорная форма латинского), ставшую основой современного румынского языка.
Если посмотреть на более современные ситуации языкового контакта, то интересным является пример Папуа Новой Гвинеи, где носителями английского языка являются 1-2 процента населения, но именно на его основе возник местный креол, который и стал языком-посредником (lingua franca), а теперь и официальным языком страны. Можно еще вспомнить, как русские аристократы говорили на французском. Или взгляните на наш Казахстан, где практически нет носителей английского языка, но число говорящих на нем постоянно растет. То есть языку даже не надо иметь носителей, чтобы его изучали и использовали.
Нелишним будет также вспомнить, что после падения Рима латинский еще долго оставался в Европе языком церкви, государства и науки – например, до 1809 года он являлся официальным языком Императорской академии наук в России. Похожую функцию в Средней Азии выполнял чагатайский язык – вплоть до начала 20-го века он оставался языком религиозной, философско-дидактической, научной, эпистолярной и другой литературы.
Все эти примеры свидетельствуют о том, что не стоит преувеличивать роль демографии в распространении языков.
- Почему же некоторые языки становятся доминантными, несмотря на то что на них говорит меньшее количество людей?
- Зачастую это определяется желанием людей идентифицировать себя с носителями языка-цели или потенциальной возможностью социальной мобильности. Сами по себе все языки нейтральны, они одинаково способны выполнять большинство коммуникативных функций. Однако не все социальные группы, с которыми ассоциируются те или иные языки, одинаковы. У некоторых выше социальный статус (власть, уровень образования, социально-экономическое положение, культурный капитал), а потому их языки становятся престижными и желанными объектами изучения. Культурная и лингвистическая ассимиляция всегда возникает в условиях социально-политического неравенства, поэтому в мире так много примеров перехода с языка меньшинства на язык элиты.
А еще крайне важной является культура, которую представляет тот или иной язык. Например, греческий язык неразрывно связан с появлением алфавита, развитием культуры и искусства (мифология, философия, спорт, классическая архитектура, скульптура, драматургия, поэзия и т.д.) и инновациями в государственном управлении (прямая демократия, граждане, законодательство). Наличие этого богатого культурного наследия, а особенно письменных текстов привело к тому, что в античные времена он стал обязательным языком элиты. К примеру, для Александра Македонского греческий не был родным языком... Или посмотрите на стремительное распространение английского языка – это не только результат того, что его носители играют важную роль в мировой политике и экономике, но и следствие наличия огромного культурного и научного материала на этом языке, что делает его порой незаменимым.
- Выходит, граждане, неспособные выучить казахский язык, попросту не хотят себя ассоциировать с теми, кто на нем говорит?
- Увы, казахский язык до сих пор связывают с аульной глубинкой, а, следовательно, с недостатком образования. Подтверждение тому мы видим каждый день в лице казахскоязычной сельской молодежи, которая либо ходит без работы, либо вынуждена заниматься неквалифицированным трудом, а в последнее время и вовсе ассоциируется с преступностью и насилием. Такую идентичность трудно продать...
Наша задача - планомерно конструировать идентичность, с которой людям хотелось бы себя идентифицировать, причем она должна ассоциироваться непосредственно с казахским языком. У нас же продолжают делать акцент на развитии самого языка, а не на планировании языковой, социальной и культурной идентичности.
Помимо желанной, престижной идентификации, язык должен ассоциироваться с экономически привлекательной деятельностью или сферой. Если вы посмотрите на успешные примеры сохранения или возрождения миноритарных языков, то увидите, что практически во всех случаях у их носителей была своя экономическая ниша - к примеру, локальный туризм, швейная индустрия или рыбацкая деревня. То есть собственная среда, где работают представители преимущественно этого языкового сообщества. У них хорошие доходы, соответственно высокая самооценка, и поэтому у других возникает желание заговорить на их языке, чтобы получить работу.
Следует понимать, что, реформируя только язык, но не создавая при этом напрямую связанные с ним рабочие места и престижные экономические ниши, будет крайне сложно убедить людей изучать его. Проще говоря, пока у нас в стране не появятся качественные товары с лейблом «Қазақстанда жасалған», не будет и мотивации учить казахский язык. Всегда будет возникать вопрос: «А зачем мне это надо?»
- Какие еще должны быть выгоды, помимо экономических?
- В ситуации, сложившейся вокруг казахского языка, зачастую обвиняют тех, кто не хочет или не может его освоить. То есть проблему всегда позиционируют как внешнюю, а не внутреннюю. При этом очень редко говорят о том, что же делается для уже существующих его носителей (улучшается ли качество материалов на казахском языке, достаточно ли создается условий и выделяется ресурсов для повышения уровня их образования, грамотности, развития навыков). Прежде всего, это касается сельских ребят, которые оказываются без работы и образования. Да, они владеют казахским, но их языковой репертуар ограничен – немногие способны понимать сложные публицистические или академические тексты, писать научным или деловым стилем.
На самом деле освоить бытовой язык несложно. Но мы ведь стремимся к распространению литературного казахского. Поэтому пора уже прекратить поиск врагов вовне и начать решать внутренние проблемы. И главная из них - это отсутствие контента. Зайдите в любой книжный магазин - вряд ли вы найдете там, к примеру, качественную казахскую литературу для детей и подростков. Если она и существует, то в мизерном количестве. Родители, выбравшие для своих детей школы с казахским языком обучения, ежедневно сталкиваются с проблемой отсутствия справочной и художественной литературы. А раз нечего читать на казахском языке, то зачем его учить? Так думают многие.
Один из серьезных пробелов языковой политики заключается в том, что в условиях отсутствия или малочисленности креативного класса, способного генерировать качественный контент, мало внимания уделялось и уделяется переводческому делу. Часто переводом художественной литературы занимаются добровольцы и подвижники. Вы наверняка слышали про издательство «Steppe&World», созданное Раисой Кадер, которая собственными силами начала переводить детские мировые бестселлеры на казахский язык, чтобы наши детки могли читать красивые и интересные книжки, необходимые для их развития. Но таких людей единицы.
- В чем должна заключаться поддержка государства?
- Если уж тратить силы, время и деньги, то, конечно, на создание собственного качественного контента. Конечно, что-то в данном направлении делается, но недостаточно. «100 учебников» – замечательный проект, но этого мало, да и сроки были нереально сжатые. Перевод – это искусство, оно требует профессионализма и времени, а не кампанейщины. Нужна планомерная и системная работа. Нам необходимо воспитать профессиональных, сильных гуманитариев: открывать писательские факультеты, курсы по креативному письму, по сценарному мастерству и т.д.; поддерживать молодых писателей и поэтов, песенников, музыкантов, режиссеров; создать или возродить издательство детской литературы; взрастить поколение переводчиков, способных переводить не только с английского и русского, но и с других языков.
И нельзя забывать, что перевод и писательское творчество – это тяжелый труд, а значит, он должен соответствующим образом оплачиваться, если мы хотим ускорить процесс и создать качественный контент на казахском языке. Вот где требуется поддержка государства. Инженеров, программистов, врачей, бухгалтеров можно обучить и за границей, а вот хороших казахскоязычных писателей, казаховедов, переводчиков на казахский язык для нас никто готовить не будет. Это мы должны делать сами.
К тому же не стоит недооценивать роль поп-культуры и креативного класса в развитии и распространении языка. Мне порой кажется, что наши казахскоязычные певцы делают в этом плане больше, чем государство.
- То есть наши языковые реформы идут не в том направлении?
- В большинстве своем они зациклены на архаике - посмотрите, мол, какой богатый казахский язык в эпосах, зачем нам заимствованные слова, нужно вернуть истинное произношение... Но ведь определиться с каноном очень сложно. Никто не знает, каким был или может быть идеальный казахский язык. Те, кто стоит у руля языковой политики, должны как лингвисты понимать, что не стоит бояться языковых изменений. Совершенно нормально, когда меняется произношение, появляются заимствования, новые грамматические конструкции, существует вариативность. Это происходит с любым живым языком. Наверное, самый яркий пример – английский, в котором только около 30 процентов слов имеют англо-саксонское происхождение, а остальные являются заимствованиями из других языков. Если мы хотим, чтобы казахский язык был современным, то нужно принять как должное, что он будет меняться и отходить от воображаемого канона.
- А как вы оцениваете методику преподавания казахского языка в школах? Какие у нее недостатки?
- Нам не хватает научной базы. Возьмите для сравнения учебники английского. В их основе лежит множество исследований о его изучении как второго языка, о методах преподавания для обучающихся разных возрастов, для разных уровней владения, для разных целей и т.п. Из этих исследований мы, к примеру, знаем, что усвоение глагольного окончания -ing должно происходить до усвоения окончания 3-го лица настоящего времени -s, и это определяет подачу материала. Применительно к казахскому языку таких исследований практически нет. Преподавателям приходится действовать наугад, эмпирическим путем, не зная, сработает или нет... Чтобы провести такую исследовательскую работу, нам требуются профессиональные лингвисты в области теории усвоения языков, билингвизма, методики преподавания и т.д.
К тому же у нас до сих пор слабо развито понятие «обучающийся второму языку». Приведу пример. Моя коллега написала статью об усвоении казахского языка как второго русскоговорящими казахами. Но рецензент сделал замечание: мол, казахский не может быть вторым языком, потому как он для них родной. То есть мы до сих пор путаем концепты «родной язык», «первый язык», «второй язык», «доминантный язык». Пора уяснить, что родной язык – это то, с чем ты себя идентифицируешь, первый язык – это язык, который ты усвоил первым, доминантный язык – это язык, которым ты владеешь лучше всего.
А раз нет устоявшегося понятия «обучающийся второму языку», то предполагается, что человек должен либо свободно говорить на казахском, либо не говорить совсем. У нас крайне нетерпимо относятся к ошибкам. Как следствие, у многих обучающихся возникает стойкий аффективный барьер, не позволяющий им заговорить, и зачастую складывается негативное отношение к языку и учителю.
Еще хотелось бы отметить сложность текстов в учебниках казахского языка. У нас их не адаптируют ни по возрастам, ни по уровням владения, ни по уровням чтения (как, например, в английском языке, где есть системы abridged и graded reading). К тому же это в большинстве своем повторяющиеся, скучные, пафосные тексты о традициях, родине и т.д. Их, конечно, надо осовременивать, если мы действительно хотим, чтобы люди заговорили на казахском языке. У обучающегося он должен ассоциироваться с интересными, современными идеями, веселым и полезным контентом, а не быть удручающе унылой вариацией описания юрты или каких-то обычаев.
Ну и, наконец, много вопросов к самому учителю. Если детям он симпатичен, то у них складывается положительное мнение о языке и его носителях. Но из разговоров со студентами, с детьми друзей и родственников зачастую выясняется, что у многих самый нелюбимый предмет – казахский язык, и соответственно самый нелюбимый учитель – тот, кто его преподает. И это очень печально. А все потому, что у нас по-прежнему видят проблему вовне - мол, дети не хотят учить. Может, пора уже самим себе задать вопросы: «А что я сделал или сделала, чтобы мои ученики уважали (не боялись, а именно уважали) меня и полюбили казахский язык?», «Что следует изменить в моем подходе и методике, чтобы обучающиеся заговорили на этом языке?». Ведь только учитель, которому присущи самокритичный рефлективный подход к преподаванию и огромное уважение к обучающимся, способен изменить ситуацию к лучшему.
