Пару месяцев назад одна довольно популярная блогерша-филолог высказала мысль, которая звучала примерно так: неказахи и русскоязычные казахи на протяжении многих лет словами об отсутствии адекватных курсов, программ, учебников всего лишь прикрывали свое фактическое нежелание изучать государственный язык и тем самым как бы оттягивали время. Наверное, в этих словах есть зерно истины. А недавно на странице нашего издания в «Фейсбуке» один из «нежелающих» поставил вопрос ребром: «Кто-нибудь, дайте вразумительный ответ, зачем я обязан изучать казахский язык?».
Поменьше пафоса, побольше прагматизма…
И ведь действительно, мы редко задумываемся над тем, чем и как следует мотивировать людей в данном случае. Призывы-лозунги вроде того, что знание казахского является патриотическим долгом, что тем самым человек демонстрирует свое уважение к казахскому народу, к казахской земле и т.д., звучат красиво, но уже давно неактуальны. Вряд ли, например, желающие осесть во Франции или Германии изучают французский или немецкий из патриотических чувств или из уважения к этим народам.
То же самое касается и часто произносимых слов о том, что знание языка позволит приобщиться к богатой культуре казахского народа. Много ли людей сегодня читают книги, тем более серьезную литературу или национальный эпос? Какие киношедевры на казахском языке снимают наши режиссеры? Сегодня так называемое искусство в Казахстане – это преимущественно попса на уровне художественной самодеятельности, примитивный юмор со сцены, рассчитанные на не очень взыскательную аудиторию кинокомедии и мелодрамы. К изучению языка они явно не стимулируют.
Человеком движет прагматизм. Он ориентирует себя на получение таких знаний, освоение тех языков, которые дадут ему возможность устроить свою судьбу, добиться жизненного успеха. Вспомните, почему в советские годы, особенно в 1960-80-х, немалая часть казахов отдавала своих детей в русские школы. Ими двигали вовсе не патриотизм по отношению к СССР и тем более не любовь к метрополии, а сугубо практические соображения: свободное владение «великим и могучим» открывало более заманчивые карьерные и прочие перспективы. Или, говоря по-современному, двери в социальный лифт.
Куда мог в те годы пойти выпускник казахской школы? В педагоги и гуманитарии, поскольку казахские отделения были только в пединститутах, на факультетах истории, филологии, журналистики… Поступали и на технические специальности, но, так как языком обучения там был русский (а знаний его, полученных за школьной партой, часто оказывалось недостаточно), то поначалу, на первом курсе, приходилось тяжело, кое-кто по этой причине даже бросал учебу. Но многие все-таки выдерживали, и из них получались толковые специалисты. Например, в Кызылординской области, где открыли филиал Джамбульского гидромелиоративного института, именно из таких казахских ребят выросли те, на ком впоследствии долгие годы держалось водное хозяйство региона, кто внес важный вклад в реализацию масштабного проекта по восстановлению северной части Аральского моря.
Тем не менее для выпускников казахских классов последующее обучение на русском языке было сопряжено с дополнительными сложностями. А поскольку набор студенческого контингента, как и учащихся техникумов, увеличивался, главным образом, за счет именно «технарей», то родители довольно быстро поняли: лучше сразу отдавать детей в русские школы, чтобы им было проще получить высшее и среднее специальное образование.
Кроме того, в силу вполне понятных исторических причин тогда было очень мало технической, научной, справочной литературы на казахском языке. Плюс чтобы, не замыкаясь в рамках национальной культуры, приобщиться еще и к мировой и тем самым интеллектуально обогатиться, в тех условиях (закрытость СССР, отсутствие привычных сегодня средств распространения информации) тоже требовалось хорошо владеть русским, на который переводили если не все, то очень многое. Все это вместе взятое и мотивировало казахов к тому, чтобы знать язык метрополии.
Свет и тени русификации
Безусловно, была и политика русификации, хотя степень ее насильственного насаждения сегодня сильно преувеличивается. Скажем, в регионах с преимущественно казахским населением национальных школ насчитывалось гораздо больше, чем русских. Приведу пример. В городе Аральске, тогда еще довольно полиэтничном, в период с середины 1960-х до начала 1980-х было семь средних (полных) школ, и только в одной из них, №14, обучение велось на русском языке. Случалось так, что родители отдавали детей-первоклассников в 14-ю, но затем последних по настоянию администрации переводили в казахские школы, поскольку слабое знание русского не позволяло им освоить как следует учебную программу. На всей территории Кызылординской области районные газеты выходили только на казахском. Единственный в регионе театр тоже был казахским. И т.д. Как-то не стыкуются эти факты с тезисом о насильственной русификации.
Да, на севере республики, в Алматы, Караганде казахских школ было мало, и это обстоятельство сегодня активно используется как доказательство дискриминации в отношении языка коренного этноса. Но полагаю, что такая ситуация в большей степени была вызвана национальным составом населения тех регионов и «спросом» со стороны родителей, сделавших свой выбор в пользу обучения на русском языке. Во всяком случае, вопрос открытия или закрытия тех или иных школ решался вовсе не в Москве, а на местах, где органы власти должны были учитывать мнение жителей.
Взять Алматы. К началу 1960-х, согласно результатам переписи, казахи составляли лишь 8,6 процента населения города. К середине 1980-х их доля возросла до 17-18 процентов. В основном это были представители научной и творческой интеллигенции, партийной номенклатуры, чиновничества (в тогдашней столице Казахской ССР располагались республиканские органы власти, включая ЦК КПК, министерства и ведомства, практически все НИИ, издательства и т.д.), то есть как бы национальной элиты. Большинство их видело своих детей не только в ведущих вузах Казахстана, но и в самых престижных московских – МГУ, МГИМО, МВТУ имени Баумана, «плехановке»… А путь туда лежал через русские школы. Потому-то этих людей и не беспокоил особо тот факт, что учебных заведений, обучающих на родном для них языке, в городе кот наплакал. И именно им, а не Москве, следует предъявлять претензии.
Иначе говоря, политика русификации, точкой отсчета которой можно считать 1938 год (именно тогда вышло постановление ЦК ВКП (б) и Совнаркома СССР «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей»), была относительно мягкой. И носила больше стимулирующий характер, нежели принудительный. Конечно, она преследовала и чисто идеологические цели. Главной из них было формирование «новой общности людей» - советского народа, цементировать который должен был в том числе и общий для всех язык. Но одновременно решались и задачи, скажем так, прикладного свойства.
Во-первых, экономическая. Управлять единым народно-хозяйственным комплексом СССР было проще на основе единого же для всей страны языка, на котором бы издавались все нормативные акты, производственная и техническая документация. В условиях высочайшей степени централизации системы управления, планирования и распределения такой подход рассматривался властями как наиболее оправданный.
Во-вторых, кадровая. Имеется в виду унификация подготовки специалистов, чтобы с наименьшими временными и финансовыми затратами взрастить необходимое их количество для нужд народного хозяйства. Например, организация системы обучения будущих инженеров на основе казахского или узбекского языка потребовала бы намного более длительного срока, куда более значительных вложений (пришлось бы вначале подготовить необходимое количество квалифицированных преподавателей технических дисциплин, перевести и издать огромный массив учебной литературы), чем если использовать в этих целях русский язык. Тем более что в России еще с дореволюционных времен успешно готовили инженеров и других «технарей».
В-третьих, задача, связанная с обороноспособностью. СССР был чрезмерно милитаризированной страной со всеобщей воинской повинностью: практически все юноши проходили двухлетнюю (на флоте трехлетнюю) службу в рядах Вооруженных сил. А единая армия предполагает и использование единого языка. Кстати, казахи, в большинстве своем знавшие русский намного лучше, чем представители других неславянских республик Союза, благодаря этому легче переносили тяготы службы и реже подвергались унижениям, которые в советской армии были в порядке вещей.
Спору нет, политика русификации негативно повлияла на судьбы языков «окраинных» народов СССР. В некоторых республиках национальные элиты смогли как-то минимизировать это влияние. У казахской воли и мужества не хватило. Да и, похоже, особого желания не было. Тем более что в этом явлении присутствовала и позитивная составляющая – превращение казахов за довольно короткий исторический срок в очень образованную нацию, быстрый рост рядов национальной технической интеллигенции и т.д. Ну и нужно учитывать те особенности советского строя, о которых говорилось выше.
Принуждать или мотивировать?
Сегодня мы живем в совершенно другой стране, в условиях открытых границ, в принципиально иных социально-экономических реалиях, нам доступны неведомые прежде способы получения информации и различных знаний, наши жизненные ценности и установки претерпели кардинальные изменения. И на этом фоне упреки типа «вот мы в СССР, будучи колонией России, сумели почти всем народом выучить русский язык, тогда как вы сегодня вы не хотите изучать казахский» выглядят не более чем запоздалыми обидами. А стремление заместить русификацию языковой «казахизацией» (имеются в виду призывы отдельных деятелей закрыть русские школы, сделать знание казахского обязательным для представителей самых разных профессий, включая официантов и парикмахеров) – просто попыткой исторического реванша. Благо теперь мы, казахи, составляем большинство и как бы можем диктовать остальным свою волю.
Бесперспективность такого пути очевидна. Он может привести лишь к окончательному расколу общества, усилению миграционных настроений в среде не только неказахов, но и русскоязычных представителей титульного этноса. Впрочем, нельзя исключать того, что кому-то такой исход будет на руку. Но если мы собираемся решать проблему цивилизованно, не ущемляя ничьи права, не ставя под угрозу мир в нашей стране, то следовало бы подумать над главным вопросом: как сделать так, чтобы потребность в знании казахского языка стала такой же, какой еще недавно была потребность в знании русского для казахов? То есть как не принудить, а именно мотивировать всех граждан РК к его изучению?
Вот как раз таки этим должны озадачиться и национальная интеллигенция, и те общественные активисты, которые называют себя патриотами, болеющими за казахский язык. Ведь понятно, что желание овладеть им появится у русскоязычной части населения в том случае, если он начнет более или менее полноценно конкурировать с русским в плане возможностей получения полезной информации, необходимых знаний и навыков, освоения востребованных профессий, развития личностных качеств. А чтобы начать движение в этом направлении, нужно рассматривать язык не столько как некую духовную ценность, сколько как инструмент познания окружающего нас мира. То есть подходить прагматически, даже утилитарно.
Это означает, во-первых, что он должен стать более доступным для изучения, более, так сказать, синтезированным с мировыми языками. Мы же, напротив, «обогатив» казахский многочисленными переводами общепринятых международных слов и терминов, только еще больше усложнили его. Чистота, оригинальность и красота языка – это для лингвистов, литераторов, исследователей фольклора. Ну и для узкой прослойки интеллектуалов. Всем остальным достаточно «рабочего» казахского. Он должен быть современным (в хорошем смысле слова), и в нем просто не обойтись без разного рода заимствований, как бы интегрирующих его в мировое языковое пространство, делающих его более функциональным, облегчающих его изучение.
А, во-вторых, и это главное, пора наконец-то всерьез заняться созданием на казахском языке самого разнообразного, качественного и несущего практическую пользу контента (вначале хотя бы переводного, а затем и оригинального): учебного, научного, познавательного, детского, художественного… Выпуск 100 лучших учебников мира на казахском языке - замечательное начинание, но это лишь капля в море. Да и усилий только государства будет явно недостаточно. Впрочем, этой теме наша газета четыре месяца назад посвятила публикацию «Казахский язык: будем продолжать «махать шашками» или займемся делом?», поэтому не вижу смысла повторяться. Да, такая работа потребует длительного времени, терпения, серьезных интеллектуальных усилий, даже подвижничества. Но есть ли другой цивилизованный путь?
