Театры эти живут как бы в подполье. Они и ютятся-то по преимуществу в подвалах, расчистив их от мусора и отвоевав некое подобие сценического пространства для своих, как выясняется, возвышенных целей. С названием «частный театр» они категорически не согласны. Частный - значит, принадлежащий кому-то, «а мы независимы ни от кого». Экспериментальный? Вот это точнее, поскольку они всегда в поисках, это образ их жизни. В поисках спонсора, своей драматургии, своего сценического языка. Конечно, порою хочется, наверное, прильнуть к надежному плечу, чтобы тебе перепадали хоть какие-то крохи из бюджета, но… Выпросить хоть что-то у государства? Там столько бюрократических препон, такая бумажная канитель! «Мы уж как-нибудь сами»...

«АРТиШОК». Право на сценический эксперимент

Он был первым среди независимых. Он возник в непростые времена, хотя… Когда они бывают простыми? Театр этот возник в начале двухтысячных, возник на энтузиазме горстки актеров-романтиков, одержимых обновлением сценических устоев. Казалось, энтузиазм их вот-вот иссякнет, но зритель на спектакли в тесный и неуютный подвальчик шел и был с актерами как бы заодно. Театр жил, вроде бы не имея даже прав на жительство. Более того: его стали зазывать на фестивали в зарубежье, ближнее и дальнее. Иркутск, Москва, Прага, Каир... Все это, конечно, было заманчиво, но - уму непостижимые дорожные расходы! Непонятно как, однако же, театр выезжал на эти фестивали, он имел там успех, он привозил оттуда престижные награды. Жизнь театра от этого легче не становилась, он по-прежнему был предоставлен самому себе. Но он продолжал ставить новые спектакли, вовлекая в свои сценические искания новых зрителей.

Тут надо непременно назвать тех, кто придумал этот проект, кто был его душой. Две хрупкие женщины, две актрисы и, не побоюсь этого сравнения, две Жанны д’Арк, что обрекли себя на самосожжение ради Ее Величества сцены - Вероника Насальская и Галина Пьянова. Лишенные звездности, никак не рвущиеся к славе, они озабочены были лишь одним: чтобы их театр дышал, обретая новые смыслы и формы. Чтобы в том действе, что разворачивается на сцене (на сцене их театра!), мы чувствовали нерв эпохи. И чтобы зритель, соприкоснувшись с их спектаклем, ощутил энергетику поиска и обновления, пережив мгновения восторга и светлой печали, врачующей душу. Такое партнерство дается судьбою в награду. Вместе они вели этот корабль - вы только представьте себе! - шестнадцать лет, одолевая бури и невзгоды, крепя паруса романтики, следуя колумбовым маршрутом в поисках новых, быть может, еще неведомых театру откровений. Там всякое бывало, но они не поступались принципами и оставались верными своей высокой цели.

Однако - увы! - год назад этот удивительный тандем распался. Но что не менее удивительно и то, что это не породило энтропии распада, никак не сказалось на престиже театра и его судьбе. Театр давно и прочно стоял на ногах. Театральную Жизнь Алматы представить себе без АРТиШОКА уже невозможно. Он стал брендом, он стал эталоном, образцом для подражания. И уже мало кого удивляли новые сценические площадки, что стали появляться в южной столице, такие же креативные, самобытные и ершистые, как АРТиШОК.

Вероника Насальская покинула капитанский мостик АРТиШОКа ради того, чтобы основать свой собственный театр с говорящим символическим название «Бата». Штурвал полностью перешел в руки Галины Пьяновой. Мы не смогли с нею встретиться, она была занята выпуском спектакля о Дон Кихоте, его премьера состоится со дня на день, 25 февраля.

Дон Кихот рвется в бой

На новой сцене чуть ли не круглые сутки идут последние перед премьерой репетиции. Гул голосов и событий порой проникает и в тишину фойе. А мы беседуем с управляющим директором театра Анастасией Тарасовой.

- Театр открыл свой 17-й сезон, открыл, обретя новую большую сцену, - говорит она. - Появление большой сцены вызвано тем, что неизмеримо вырос круг зрителей, интересующихся современным экспериментальным театром. Увеличилась и труппа театра, если раньше мы работали командой в 5-6 человек, то теперь у нас 12 артистов, а вся команда театра вдвое больше. И зал, рассчитанный на 65 зрителей, стал для нас физически тесен. А главное - вместе с нами вырос масштаб художественных замыслов. Вообще-то в течение семнадцати лет делать спектакли на сценической площадке шесть на шесть метров - это, согласитесь, героизм чистой воды и для постановщиков, и для актеров.

- А малая сцена в подвальчике осталась за вами?

- Да, там идут наши камерные спектакли. Они востребованы зрителем, на них хорошо продаются билеты. А новая сцена располагает уже залом на 150 посадочных мест. В репертуаре театра 12 спектаклей. Мы даем около 15 спектаклей в месяц. Из спектаклей-старожилов назову «Концерт №2» по поэзии Иосифа Бродского, он идет с 2011 года, «Норд-Ост» с 2012-го, «Прямо по Толе би» с 2013. Это авторские спектакли, мы создаем их всей командой.

- В городе примерно десять экспериментальных театров, подобных вашему. Ваши взаимоотношения с ними? Это конкуренты? Или вы подпираете друг друга плечом

- АРТиШОК долгое время был единственным в своем роде. Но года три-четыре назад действительно стали появляться новые театральные проекты, и это не может не радовать. Когда ты один на всю округу, это едва ли придает тебе силы. И потом - конкуренция нужна, ты должен чувствовать, что тебе кто-то в спину дышит. К тому же это формирует зрительский интерес.

- Что отличает зрителя, пришедшего в ваш театр?

- Это люди с нелинейным мышлением. Люди, меняющиеся вместе с миром, в котором они живут. Люди, которым интересен новый театральный язык. Мы не заигрываем со зрителем, мы вместе с ним пытаемся найти ответы на злободневные вопросы жизни.

- Вы называете себя экспериментальным театром. В чем суть вашего эксперимента?

- В поисках своей непохожести. Таких как наш театров в Казахстане нет. И потом мы не следуем какому-то одному формату, все наши постановки разножанровы. Мы создаем свою театральную школу, следуя заветам Брехта, Михаила Чехова, Васильева, создавая свою методологию. Сегодня мы, к примеру, можем ставить спектакль, строго следуя какому-то документу, а завтра выйдем на улицу и сотворим некое площадное безумное действо, и эти две наших постановки никак не пересекутся меж собой.

- Ваши взаимоотношения с государством?

- Их у нас нет. Хорошо это или плохо, я не знаю. К сожалению или к счастью, мы существуем совершенно автономно.

- Потому-то вы и называетесь независимым театром?

- Да.

- Сводите концы с концами?

- Да. У нас все прекрасно. На жизнь мы никогда не жаловались и жаловаться не хотим. Мы живем и работаем, как театральная компания, которая по мере сил зарабатывает деньги.

- Чтобы выжить?

- Чтобы жить. Да, сложно, трудно. Но это так.

- То есть вы в потоке рыночной эпохи?

- Абсолютно. Ждать помощи от государства? Это мучительно долго и непродуктивно. За это время я найду другие способы и варианты решить свои проблемы. Мы не укоряем государство, мы не в претензии к нему.

- Меценаты есть?

- Когда мы затеяли строительство новой сцены, мы сумели на взаимовыгодной основе привлечь 18 компаний, и крупных, и очень небольших. Мы быстро нашли с ними общий язык. Что они могут дать нам, а что - мы им, как мы можем быть полезны друг другу?

- Чувство сиротства иногда появляется?

- Нет. В Алматы очень чуткие, отзывчивые люди. Они приходят на помощь не только когда ты в беде, но и когда ты хочешь вырасти. Они помогут тебе в этом.

Арт-убежище «Бункер», или Пространство свободы

В социальных сетях мелькнула очень емкая фраза: «АРТиШОК раздвигает стены алматинских подвалов». И в самом деле, АРТиШОК вдохновлял и вдохновляет своим примером тех, кто ищет свой самостоятельный путь в искусстве. А вот молодой экспериментальный театр BUNKER (его полное название «ART-убежище BUNKER»), напротив, стены своего подвала сделал как бы еще более тесными, отчасти даже шокируя зрителей тем, что он размещен в настоящем бомбоубежище, что придает ему пугающий экзотический привкус. Правда, прежде чем пугать зрителей, из того подвала артистам пришлось вытащить горы мусора, там раньше находился склад, в котором случился пожар. А уж после этого делать его «жутко привлекательным», размещая всякие там пугающие зрителя аксессуары.

Вот как они сами себя аттестуют (текст оставляем девственно нетронутым): «ART-убежище BUNKER - это творческий дружный коллектив, вселяющий креативность и жизнь в настоящее бомбоубежище, развивающий театр в стенах полной изоляции от внешнего мира. Мы создаем микс театра, перфоманса, акустических и поэтических вечеров и пр. творческих веяний в своей жутковатой, но в то же время привлекательной стилистике, не оставляя равнодушным никого. Присоединяйтесь и следите за новостями! У нас много планов». И дальше то, что они предлагает зрителю. Мы просто перечислим для наглядности.

Акустический вечер «Голоса Убежища». Надо полагать, что-то музыкальное, поскольку на афише - некто, играющий на скрипке.

Затем: премьера! Спектакль «Порядок вещей» Нила ЛаБьюта.

Далее: «Разборки в бункере». Что за разборки, понять можно будет во время разборок.

Поэтический вечер «Строки». Тут все вроде бы ясно.

Спектакли «Мечта», «Чудо». А следом – «Королева красоты» Мартина МакДонаха, «Лысая певица» Эжена Ионеску, «Stay True» - спектакль в редком жанре «вербатим», разновидность документального театра. И, наконец, то, что названо так: «Актерская игра «Полироли» - очевидно, нечто вроде студийного ликбеза для начинающих актеров. После каждой строки в афише, как заклинание, как фирменный знак: «ART-убежище BUNKER, Алматы».

К чему говорю все это. Тут в каждой строке дышит вольница, в ней и актерский кураж, и, если хотите, кураж зрителя, который решился прийти в BUNKER на очередную акцию, будь то спектакль, поэтический ли музыкальный вечер. Или очередное действо, подобное импровизу под названием «Полироли».

 Чтобы обрести полную ясность, берем интервью у пиар-директора театра Ульяны Фатьяновой:

- BUNKER возник три года назад на базе самодеятельной студии актерского мастерства. Нашим ребятам понадобилось месяцев десять, чтобы привести подвал в надлежащий вид. За его аренду нам, конечно, приходится платить. При этом никто не помогает. Ни спонсоров, ни тем более поддержки государственных структур. На оплату коммунальных, аренду и прочих производственных расходов идет то, что мы выручаем от продажи билетов, и наши личные финансовые вклады в общее дело. Ни о какой зарплате речи быть не может. Каждый из нас где-то работает. Юристы, архитекторы, люди самых разных профессий, в том числе те, кто окончил у нас курсы актерского мастерства. Здесь каждый из нас… здесь мы служим искусству, причем, совмещая несколько должностей сразу. Я и пиар-директор, и актриса. Сейчас основной коллектив театра - 15 человек. Зал рассчитан на 60 мест, хотя при соответствующих манипуляциях их может быть больше.

- Ваш статус?

- «ART-убежище BUNKER» независимый экспериментальный театр. Мы не получаем ни от кого никаких дотаций, поэтому у нас полная свобода действий. Мы предельно откровенно говорим со зрителем о том, что происходит с нами со всеми. Мы были первыми, кто поставил спектакль в жанре «вербатим». Мы были первыми, кто поставил в Казахстане ирландца Мартина МакДонаха. Мы хотим дать зрителю новый взгляд на, казалось бы, общеизвестное. У нас нет как таковой дистанции со зрителем, в наших спектаклях нет четвертой стены, наши актеры активно общаются со зрительным залом, зритель становится частью наших спектаклей. Если у зрителя во время спектакля возникли вопросы, актер тут же ответит на них.

- Актерам вашего театра от 16 до 34 лет. Зритель ваш ровесник?

- Нет, нашему театру все возрасты покорны. Зритель - наш современник. К нам приходят и подростки, и люди пожилые. В большинстве своем это думающие люди.

- Но у вас со сцены порой звучит мат? Это что - тоже проявление свободы?

- Это тот случай, когда из песни слов не выкинешь, даже если это слова ненормативной лексики. На сцене экспериментального театра можно делать все, что угодно, лишь бы это было обосновано.

- Судя по афише, вы не ограничиваетесь театральными постановками?

- Да, мы предельно открыты миру, мы привечаем всех талантливых людей. У нас проходят выставки современных художников, вечера поэзии, музыкальные встречи.

- Вы не одиноки в сценическом мире Алматы. В театральной сфере вы ощущаете чувство локтя или соперничество?

- На данном этапе нам конкурировать глупо. Наш зритель зачастую даже не подозревает, что есть театр АРТиШОК, не говоря уже о нас. Какое уж тут соперничество? У нас ведь масса небольших театральных групп, которые, экспериментируя на свой страх и риск, делают спектакли высочайшего уровня. Об этом, в частности, говорит IV Международный фестиваль исполнительских искусств «Откровение», который прошел в начале февраля в Алматы, без всякой, кстати, поддержки со стороны государственных структур. Меня лично очень впечатлил спектакль «Войцек» на казахском языке, поставленный группой энтузиастов, нашедших приют на малой сцене театра имени Ауэзова.

И жизнь, и слезы, и любовь…

Мне, наверное, в тот вечер повезло. Там все совпало: и галерея «Тенгри Умай» оказалась в пределах досягаемости, и удалось выкроить полтора-два часа времени, и то, что именно в тот вечер шел спектакль «ФрИДа». Владелец галереи Владимир Филатов зазывал меня на этот спектакль еще с осени, когда собственно и состоялась его премьера, но все было недосуг. И вот теперь, когда мне удалось побывать на этом действе, я вдруг понял, какой большой и непростительной утратой оно могло бы обернуться для меня, если бы я не попал в галерею «Тенгри-Умай», если бы я разминулся с этим спектаклем.

Спектакль вызывает ни с чем не сравнимое чувство эстетического восторга. Нечто подобное мне удалось испытать лишь однажды в жизни, когда я увидел Плисецкую в роли Кармен. Час пятнадцать минут длится спектакль. Яна Макарцева - она выступает в триединой ипостаси как автор драматургии, хореограф и исполнительница главной роли - на грани физических возможностей являет нам чудо театра. Где, как, откуда черпает она потоки энергии, что низвергаются со сцены на зрителя. Стержень драматургии - жизнь Фриды Кало, известной художницы прошлого века, перипетии ее любви к великому Диего Ривера. Как там сказано в Интернете? «Ее жизнь - кладезь душевных терзаний, физической боли, телесных страстей, и, как следствие, это настоящая находка для рождения современного творческого проекта».

 После спектакля, когда зритель покинул театр, Яна, еще во власти только что бушевавших страстей, пытаясь прийти в себя, сидела в зрительном зале в окружении когорты сподвижников, пытаясь вернуться к повседневности. Мы обменялись несколькими фразами.

- Работа над спектаклем шла два года ,- сказала она. – Начнем с того, что я долго искала слова. Я понимала: надо ограничиться минимумом слов, они должны точно лечь в русло драматургии, и это была почти непосильная задача. И потом мне казалось, что их должна произносить драматическая актриса, а это уже намного усложняло задачу. Все же я по преимуществу хореограф, язык танца мне много понятнее слов.

…Судя по всему, все это были строительные леса, которые необходимы при возведении храма, но которые в финале убираются за ненадобностью. Отпала надобность и в драматической актрисе. Яна сама сумела найти и нужные интонации, и ту температуру речи, тот темпоритм, который должен сопутствовать танцу. И возник тот единственно необходимый сплав, при котором возникает художественное целое.

- Естественно, я шла не от формы - от содержания, через что - как.

…Это были мучительно долгие поиски. Вначале оказалось слишком много пластики, она грозила обрушить ту хрупкую архитектонику, из которой предполагалось соткать спектакль. А что значит для хореографа, для балерины отсечь добытую трудом и потом, и перенапряжением психики пластику? Ты расстаешься с нею с болью, как с любимым человеком. Но она шла и на эти утраты.

- Там были очень большие внутренние поиски. И содержания, и формы.

…Формы, сквозь которую содержание должно просвечивать как магический мерцающий пламень. В спектакле поражает то, что даже зрителю, не знающему тонкостей взаимоотношений Фриды и Диего, без слов понятен весь драматизм их сосуществования. И зритель как естественную данность воспринимает зримую двойственность героини. ФрИДа. «ИД» - бессознательная часть ее психики, выступающая вторым планом Фриды - ее болью, страстями, смертью, являясь главным партнером на сцене.

Здесь непременно надо сказать о человеке, который не участвует в спектакле, но благодаря которому спектакль обрел жизнь. Владимир Филатов, владелец частной галереи «Тенгри-Умай». Он приютил бездомную, но обретающую крылья труппу пластического экспериментального театра Яны Макарцевой, у театра даже названия пока нет. Филатов помог новорожденному театру обрести дыхание. Низкий поклон ему от театралов Алматы за это благодеяние. Спектакль «ФрИДа», наверное, добавит драйва и картинной галерее «Тенгри-Умай», и всем нам.

Так что жизнь подвальных театров Алматы бьет ключом, обогащая духовную ауру южной столицы.