Нурсултана Назарбаева недаром называют гроссмейстером внешней политики – до сих пор ему удавалось искусно лавировать между мировыми вихрями и не вмешивать Казахстан в нежелательные политические процессы. Однако не все зависит от лидера государства, особенно в ситуации, когда внутри страны нет даже намека на единство в геополитических предпочтениях и все активнее проявляют себя мутные идеологические течения. И тем более когда на носу транзит власти... О том, какие внешнеполитические настроения на самом деле царят в Казахстане и куда они нас могут завести, мы беседуем с директором Группы оценки рисков Досымом Сатпаевым.
Говорит и делает Москва!
– Досым Асылбекович, на ваш взгляд, какой геополитический вектор больше всего поддерживают казахстанские граждане?
– Как показали события последних лет (начиная с российско-украинского конфликта и заканчивая войной в Сирии), геополитические эксцессы вносят очень сильный раскол в наше общество именно с точки зрения того, с кем Казахстан должен в большей степени себя ассоциировать — с Западом, Востоком, мусульманским миром – или вообще занимать нейтральную позицию. В случае с Россией мы видим, что определенная часть наших граждан явно занимает ее сторону во всех последних конфликтах, продолжая рассматривать Казахстан лишь в качестве некоего сателлита Москвы. В значительной степени это результат сохраняющегося доминирования российского зомби-ящика на отечественном информационном поле, вследствие чего на многие мировые события казахстанцы продолжают смотреть глазами кремлевских пропагандистов. Как я уже не раз говорил, многие наши граждане телом живут в Казахстане, а головой давно уже в России.
В то же самое время другая часть наших соотечественников, напротив, опасается того, что Россия своими непредсказуемыми геополитическими играми создаст проблемы и потенциальные угрозы для Казахстана. Например, конфликт с Украиной, война санкций и торговые ограничения уже нанесли удар по ЕАЭС. Участие Казахстана в ОДКБ Кремль тоже может рассматривать как некую гарантию нашей перманентной лояльности к тому, что говорит и делает Россия на международной сцене. При этом и в дальнейшем будут предприниматься попытки сузить нам дипломатическое поле для маневров, что может нанести серьезный удар по нашей многовекторной политике, которая пока еще приносит определенные внешнеполитические и экономические дивиденды.
Есть в казахстанском обществе и сторонники тюркоязычного вектора. В частности, речь идет о создании более тесного и эффективного политического и экономического альянса на основе Совета сотрудничества тюркоязычных государств, в котором активное участие принимают Турция, Азербайджан, Казахстан и Кыргызстан. В скором времени к ним могут присоединиться Туркменистан и Узбекистан. При Исламе Каримове Ташкент по политическим мотивам занимал позицию неучастия в деятельности этой межгосударственной структуры, но после смены власти велика вероятность того, что новый президент Шавкат Мирзиеев активизирует деятельность своего государства в этом тюркоязычном альянсе.
Кроме того, по мере роста религиозных настроений в казахстанском обществе, особенно среди молодых людей, могут появиться (если уже не появились) сторонники более активного позиционирования Казахстана в качестве мусульманского государства, являющегося составной частью исламского мира...
Что касается прокитайских настроений, то я бы не стал пока говорить о существовании в Казахстане некой доминирующей группы сторонников более тесного сближения с КНР. В данном случае пессимистов в нашем обществе гораздо больше, и прошлогодние земельные митинги это хорошо показали. Думаю, тех, кто с оптимизмом смотрит на взаимодействие с Китаем, можно найти разве что на уровне нашей политической элиты.
Комплекс многовекторности
– Раз уж мы заговорили об элите, то к какому внешнему игроку, на ваш взгляд, она тяготеет в большей степени?
– Здесь нужно учитывать один важный момент. Наша внешняя политика чересчур персонифицирована. Это характерно для большинства постсоветских стран. Обратите внимание: даже после искусственного перераспределения полномочий между президентом, правительством и парламентом глава государства оставил в своих руках все вопросы, связанные с реализацией внешней политики Казахстана, как, впрочем, и вопросы обеспечения безопасности страны.
Следует отметить, что в большинстве стран Центральной Азии внешняя политика формируется единолично главами государств, которые сами определяют приоритеты в данной сфере. Более того, огромное влияние на этот процесс оказывают личностные характеристики президентов, которые реализуют внешнюю политику, исходя из субъективного представления о месте их государств в системе международных отношений. Своеобразный экстравертный подход в этих вопросах, присущий казахстанскому лидеру, в значительной степени определяется его чертами характера и амбициями. Формально все это легло в основу «Концепции внешней политики РК на 2014-2020 гг.». В ней отмечается, что главными внешнеполитическими принципами Казахстана являются многовекторность, сбалансированность, прагматизм, взаимная выгода и твердое отстаивание национальных интересов страны. А значит, все те, кто находится внутри нашей системы государственного управления, должны (по крайней мере, формально) придерживаться этой линии.
Что касается казахстанских приоритетов, то, согласно упомянутой концепции, первые места в списке наших партнеров занимают Россия, Китай, США, Евросоюз, государства Центральной Азии. Но раз уж политика у нас многовекторная, то также упоминаются наши связи с Ираном, Саудовской Аравией, Турцией и другими странами. В то же время, в отличие от некоторых других государств, Казахстан не страдает комплексом сверхдержавы. Астана пытается лишь закрепить за собой статус одного из влиятельных игроков субрегионального плана.
Таким образом, на формальном уровне внутри нашей политической элиты четкого деления на явно пророссийское, прокитайское, протурецкое или прозападное лобби пока не существует, поскольку это противоречит заявленным принципам внешней политики РК. Хотя теневое лоббирование интересов бизнес-структур разных государств у нас все-таки может быть. И дело здесь не только в многовекторной политике. Просто если для некоторых представителей нашей элиты Казахстан – это больше «кормушка», а не страна, с которой они хотят связать свое будущее или будущее своих детей и внуков, то в общем-то им все равно, чьи интересы лоббировать, главное – чтобы было прибыльно. Сегодня это может быть Россия, завтра – Китай, послезавтра – какая-то западная компания. Ведь шутка про три столицы (Астана, Лондон и Дубаи) для наших «слуг народа» возникла не просто так. Хотя, возможно, после BREXIT у них, помимо Лондона, появятся дополнительные предпочтения при поиске места, где стоит провести безбедную старость.
Последний транзитный пассажир
– А есть ли риски в «персонификации» внешней политики?
– Конечно, есть. Речь идет о транзите власти в нашей стране, который рассматривается как один из самых ключевых вызовов с точки зрения сохранения внутриполитической и региональной стабильности. Актуальными являются вопросы: «Какой будет внешняя политика Казахстана после ухода из политики действующего президента?» и «Сможет ли новый президент Казахстана обеспечить преемственность не только внутренней, но и внешней политики страны?». От ответов на эти вопросы будет зависеть и перспектива выстраивания отношений с разными геополитическими игроками. При этом существует угроза, что Казахстан может стать уязвимым перед вешними игроками именно во время транзита власти.
– В чем эта угроза может выражаться? И как мы можем повысить свой «геополитический иммунитет»?
– На данный момент большинство крупных геополитических игроков в лице России, Китая, США, Европейского Союза и других заинтересованы в сохранении политической стабильности. Но если такую стабильность в случае транзита власти местные элиты не смогут обеспечить, то вмешательство «третьих сил» во внутренние дела наших стран (под разными предлогами и в разной форме) станет вполне реальным сценарием. Некоторые внешние игроки, особенно те, которые связывают стабильность в Казахстане со своей собственной безопасностью, могут попытаться поставить у руля своих марионеток. И этот вариант самый опасный для нас, поскольку он грозит ни много ни мало потерей суверенитета.
В принципе, нам выгоден любой вариант мирного транзита власти. Казахстану стабильность нужна не для застоя, а для модернизации, когда будущую политическую повестку дня будут определять внутри страны, а не из-за ее пределов. Ведь, как показывает опыт некоторых государств, любая внутренняя дестабилизация может спровоцировать внешних игроков на более активные действия по созданию в нем своей «пятой колонны», причем как в обществе, так и внутри элиты, чтобы обеспечить свои геополитические интересы. Понятно, что никто из нас не желает каких-то серьезных конфликтов, дестабилизации обстановки, поэтому конструктивная часть общества с тревогой смотрит в будущее. Но если мы сами не сможем обеспечить эту стабильность за счет эффективных экономических и политических реформ, то эту будущую повестку за нас будут формировать уже другие государства.
Как показывает практика многих стран, которые до сих пор находятся в состоянии конфликта, к примеру, той же Украины, первые признаки потери части территории или суверенитета появились внутри них самих. Речь идет об «идейном сепаратизме». Причем сначала раскол образовывался в элите, а затем перекидывался на общество. Нам следует учесть эти уроки. Тем более с учетом ухудшающейся ситуации на границах Афганистана со странами Центральной Азии: любая дестабилизация в регионе может слиться еще и с афганским фактором. И это тот самый негативный сценарий, которого нужно избежать.
Стоит заметить, что почти все страны Центральной Азии уже реализовали свои модели смены власти. Мы оказались последними пассажирами на станции в ожидании своего транзитного поезда. И это дает нам массу преимуществ. Ведь мы можем извлечь уроки из ошибок соседей, а также изучить их опыт в плане обеспечения стабильности. От нашей способности созидательно мыслить и смотреть в будущее не с точки зрения конфликтов или целенаправленных расколов, а с точки зрения того, что мы все сидим в одной лодке, зависит, сможем ли мы без потерь добраться до другого берега, нейтрализовав при этом любые внутренние и внешние риски.
Спящий медведь или дипломатия воды?
– Каких конкретно внешних игроков вы имеете в виду?
– Скорее всего, конкуренция за Казахстан пойдет между нашими ближайшими соседями – Россией и Китаем. Не исключено, что они уже ищут своих сторонников, причем как внутри политической элиты, так и внутри общества. Если речь идет о преемственности внешней политики Казахстана с точки зрения участия страны в таких региональных организациях, как ОДКБ и ЕАЭС, то, конечно, Россия будет внимательно следить за всеми процессами, связанными с транзитом власти. Тем более что в недавно принятой военной доктрине РФ в числе новых угроз названы также смена власти в соседних государствах и появление там враждебных режимов. Этот тезис, возникший под влиянием украинского фактора, имеет, на мой взгляд, довольно широкое толкование: например, под «враждебное намерение» со стороны Казахстана может попасть гипотетическое желание выйти из ЕАЭС.
Что касается Китая, то его политика «мягкой силы» чаще всего начинается с «купца», с экономического измерения своего имиджа, с лейбла «Made in China». Но в последнее время в Пекине стали задумываться над «священником», который взял бы на себя роль продвижения интересов Китая через образовательные, гуманитарно-культурные, а также информационные каналы. В одних случаях это делается для того, чтобы нивелировать уже существующие антикитайские настроения в тех или иных странах, в других это работа на опережение, чтобы китаефобия не возникла в будущем.
Кстати, в том числе этим объясняется готовность Китая активно привлекать в свою образовательную систему многих молодых людей из Центральной Азии, которые завтра, вернувшись в свои страны, могут стать новой политической и бизнес-элитой. И здесь Пекин не изобрел ничего нового. Примерно по такой же схеме действовали США с начала 1990-х после развала СССР, когда через многочисленные образовательные и прочие программы пытались участвовать в формировании новой постсоветской элиты.
К слову, с запуском проекта «Экономический пояс Шелкового пути» (ЭПШП) у Китая появились дополнительные поводы для увеличения «гуманитарных инвестиций» в этом направлении. Своего рода «дипломатия воды». В принципе это согласуется с тезисом древнекитайского философа Лао-цзы, который как-то сказал: «В мире нет предмета, который был бы слабее и нежнее воды, но она может разрушить самый твердый предмет». И эта «вода» еще может показать свою силу, если Китай увидит явную угрозу своим инвестициям, вложенным в Казахстан, или почувствует, что любая дестабилизация обстановки в нашей республике может вызвать эффект домино в том же СУАР.
– А что скажете про западное лобби? Насколько оно может быть активным и опасным?
– Сегодня мы наблюдаем определенный кризис прозападных либеральных идей в нашем обществе. Как следствие, с политической сцены сошли многие провайдеры этих ценностей в лице политических партий, НПО, отдельных общественных деятелей. Думаю, что сама общественная среда для прозападного лобби сильно сузилась по сравнению с 1990-ми, когда после развала СССР казахстанское гражданское общество строилось на западных либеральных ценностях. Параллельно с этим снижается и политическая активность западных стран, в первую очередь США и государств ЕС, во всем регионе Центральной Азии, в том числе и в Казахстане. В нашей республике эта активность в основном сохраняется только в экономической сфере. Хотя и там она в скором времени отойдет на второй план под натиском активности Китая.
С приходом Дональда Трампа в Белый дом интерес США к нашему региону стал падать. Впрочем, это двусторонний процесс. В Казахстане тоже закончилась эпоха прозападного романтизма, сократилось количество его носителей. Возможно, с реинкарнацией гражданского общества в нашей стране и появлением новых политических активистов на базе тех же социальных сетей либеральные ценности снова окажутся в тренде. Но складывается ощущение, что США и Евросоюзу сейчас не до нас, не до Центральной Азии. На Западе сейчас немало своих политических и экономических проблем, а также ценностных кризисов, что хорошо видно на примере роста интереса населения к «популистским» правым силам.
Размытая идентичность
– А какими ценностями сегодня живем мы?
– Если говорить про верхи, то они постоянно пытаются спустить вниз те или иные идеологические программы, которые должны сформировать такие ценности. Самая последняя из них – «модернизация сознания». Но возникает ощущение, что в чиновничьих кабинетах сидят не столько идеологи, сколько «портные», которые шьют эту эрзац-идеологию второпях и к тому же некачественно. Разработчики многочисленных идеологических конструкций часто сами не верят в то, что хотят предложить обществу. Элиту «золотой телец» интересует больше, чем какие-то общественные идеалы. Есть такая поговорка: «Компромисс – это равноценность двух компроматов». И система держится в основном на таком компромиссе, где коррупция, синдром временщика, фаворитизм и т.п. пока еще явно превалируют над меритократией. А коррупционер никогда не будет патриотом. Поэтому все выходит вкось и вкривь.
Например, несколько лет назад была предпринята попытка разработать и внедрить в сознание казахстанцев «Доктрину национального единства». Но уже после презентации выяснилось, что часть общества ее не приняла, посчитав очередным искусственным суррогатом, который не поможет многим гражданам страны вырваться из ловушки «размытой самоидентификации». До сих пор продолжаются споры о том, что должно быть заложено в основу казахстанской государственности: этническая, религиозная или гражданская самоидентификация? И эти споры идут уже двадцать с лишним лет, грозя в будущем заложить основу для серьезного конфликта. Добавьте сюда тот факт, что значительная часть населения находится под мощным информационным давлением иностранных государств, о чем я уже упоминал. А это уже вопрос национальной безопасности, поскольку речь идет о внедрении инородных идеологических бомб.
Таким образом, кризис самоидентификации у многих наших граждан продолжается. В результате идентичность в Казахстане воспринимается по-разному. С точки зрения власти, она должна строиться на основе гражданской самоидентификации, по аналогии с теми же США, где вне зависимости от этнической принадлежности люди идентифицируют себя как граждане Америки. С точки же зрения национал-патриотических групп, нет никакой казахстанской идентичности, а есть идентичность казахская, которая должна базироваться на этническом принципе, то есть акцент делается на главенстве титульной нации. Кто-то больше идентифицирует себя с российским политическим, идеологическим, а также информационным полем. А вот участники религиозных движений считают, что человек, в первую очередь, должен идентифицировать себя с той религией, к которой он принадлежит, а уже потом со своей этнической группой. Есть и такие, кто до сих пор думает, что на первом месте должна стоять родоплеменная идентичность.
Понятно, что борьба между этими разными концепциями идентичности будет только усиливаться. В обществе уже немало групп, имеющих абсолютно разное представление о политическом будущем страны и дифференцированное восприятие политического настоящего...
