За годы репрессий в лагеря, находившиеся на территории Казахстана, были сосланы более 5 млн. человек. Впрочем, по некоторым данным, общее число заключенных значительно превышает эту цифру. В самой же республике за период с 1921-го по 1954-й были осуждены 100 тысяч человек, из которых каждый четвертый приговорен к высшей мере наказания - расстрелу.
«Каюсь, признаю свои прежние ошибки…»
В 1928 году Мухтар Ауэзов после окончания Ленинградского государственного университета приехал в Ташкент, где поступил в аспирантуру. Здесь в числе других шедевров им был написан рассказ «Серый Лютый».
Возвращаясь октябрьским вечером 1930 года домой, Мухтар и подумать не мог, что над ним уже покачивается невидимый знак беды. Ночью в дверь постучали трое безликих людей, которые отвезли его в местный следственный изолятор, а наутро – в Алма-Ату. После недельного пребывания его там было вынесено следующее постановление: «1930 года 8 октября. Начальник первого отделения УГПУ КазССР Попов, рассмотрев следственное дело №1370, постановил в качестве меры пресечения в отношении граждан Ауэзова М., Кашкинбаева И., Кудерина Ж., Каменгерова К., применить заключение под стражу с содержанием в арестном помещений при комендатуре ПП УГПУ КазССР».
10 июня 1932 года любой алмаатинец, спешивший утром на работу или просто прогуливавшийся по улицам, подойдя к газетному киоску, мог купить очередной номер «Казахстанской правды». Раскрыв и полистав ее, он наверняка уперся бы взглядом в набранный крупным шрифтом текст заявления Мухтара Ауэзова: «Я считаю своим долгом перед лицом всей советской общественности прибавить и свой голос в признание своих прежних ошибок, самоосуждения и искреннего идейного разоружения. Характерные для моей прошлой литературной деятельности произведения – такие, как «Енлик-Кебек», «Каракоз» - отражают далекий от современной революционной действительности быт казахов …».
Позже возникли, наложившись друг на друга, несколько версий появления этого текста. Одна из них сводилась к тому, что театральный человек Мухтар Ауэзов (постановкой его пьесы «Енлик-Кебек» начинался профессиональный театр в Казахстане) решил сыграть с теми, кто его арестовал, в их игру, но по своим правилам. Это был большой риск. Власть могла что-то заподозрить, и тогда тому, кто ее затеял, пришлось бы несладко. Уж больно неестественно звучали в устах писателя эти слова. И все-таки он верно все рассчитал.
Это было начало 1930-х, тогда еще костры не жгли, только дрова загодя заготавливали для 1937 года. Местной власти нужно было отчитаться, чтобы не возникло сомнений в ее бдительности и политическом чутье, вот она и удовлетворилась этим формальным заявлением, дав узнику волю (правда, оставив за собой право присматривать за ним).
- Судьба порой плетет причудливый узор, – говорит московский литературовед и писатель Николай Анастасьев, автор книги «Трагедия триумфатора», по которой казахстанский режиссер-документалист Александр Головинский снял одноименный фильм. - Если бы не сибирский острог, в жизни Достоевского не было бы не только «Записок из мертвого дома», но и, возможно «Преступления и наказания» и «Братьев Карамазовых». В случае с Ауэзовым тоже: не было бы алматинского застенка и душевных мук, связанных с освобождением из тюрьмы, кто знает, - появилась бы на свет или нет главная книга Мухтара Ауэзова, которую казахи в день Высшего суда могут предъявить человечеству?
Дети тоже были «врагами народа»
Известный ученый- тюрколог, диалектолог и этимолог, ныне покойный Абильбек Нурмагамбетов еще школьником получив клеймо «врага народа», пронеся его почти до самой смерти – до 1993 года.
Это случилось в 1945-м. Абильбек, которому было 17, прочитал перед своими одноклассниками запрещенную поэму Жубана Молдагалиева: «Я казах, умирал я и тысячу раз воскресал, чтобы жизнью продолжить рассказ. Если плакал я, солнце на небе темнело, а смеялся – и тьма отступала от глаз». На него донесли.
Чтобы посадить парня по 58-й «политической» статье, ему приписали два года. Кстати, шестью годами раньше, в 1939-м, по той же статье арестовали его дядю Айсу Нурманова, одного из первых казахских инженеров-мелиораторов, орошавших безводные степи Тургая.
В итоге Абильбека осудили на семь лет. Попав в Карлаг, мальчик из аула №9 Джангильдинского района Тургайской области прошел там настоящую школу жизни. Как рассказывал он позже своим детям, чтобы выжить в лагере, нужно было быть человеком в самом настоящем смысле этого слова. В чем это заключалось? К примеру, когда приходила посылка от матери (а это случалось не чаще одного раза в год), надо было умудриться разделить ее скудное содержимое на весь отряд. В Карлаге жизнь свела его с выдающимися людьми. Там он научился играть на скрипке, хотя до конца жизни так и не узнал нотной грамоты. Там же приобрел профессию бухгалтера - у будущего филолога оказались хорошие математические способности.
Окончание лагерного срока совпало со смертью Сталина. План на будущее Абильбек составил еще в Карлаге – учиться дальше. Его старший брат к тому моменту, когда он попал в беду, был уже известным журналистом, работал в одной из центральных газет Казахстана. Освободившись, 24-летний юноша обратился к нему как к единственному родному человеку с советом: есть ли у него вообще шансы на будущее?
Тот ответил Абильбеку из далекой Алма-Аты телеграммой: с таким шлейфом, как у тебя, лучше тихо сидеть в ауле. Он воспринял это как вызов, но со стороны не брата, а судьбы, и тут же собрался в Алма-Ату, решив поступать в КазПИ. Но все же прежде, чем пойти в приемную комиссию, зашел к ректору, им тогда был Герой Советского Союза Малик Габдуллин. Его ответ поразил вчерашнего зэка: «А почему ты не должен быть нашим студентом? Ведь за твоей спиной нет конвоя». Однако предупредил, что ни стипендия, ни общежитие ему не светят. Но Абильбек был рад самой возможности учиться. После первой сессии он стал обладателем именной стипендии, и дальше все пять лет был круглым отличником.
В стенах КазПИ он встретил свою будущую супругу Ляйлу. Этот брак был и счастливым, и удачным во всех отношениях. Для семьи его жены – потомственных интеллигентов, чудом избежавших репрессий (предупредили в последний момент), не играло никакой роли то, что Абильбек носит клеймо «врага народа». Он сразу стал здесь родным. Его общение с дядей жены - ученым-географом Гани Конкашпаевым – переросло в настоящую дружбу. Сблизил их общий интерес: Гани на уровне хобби увлекался этимологией, в частности, происхождением казахской топонимики, а для филолога Абильбека это было профессией.
Найдя в этой семье понимание и любовь, которых так не хватало в общении с единственным братом, он сам стремился отвечать им тем же. Годы учебы младшего брата Ляйли в Новосибирском государственном университете пришлись на тяжелые 1960-е годы. Увидев, как бедно одет приехавший на каникулы студент, Абильбек тут же снял с себя и костюм, и плащ, купленные специально к защите кандидатской диссертации, и со словами: «Звание уже есть, зачем мне теперь эти вещи», отдал их свояку. Сейчас тот бедный студент – известный физик-ядерщик - живет и работает в Чикаго.
Все ученые звания Абильбека – выстраданные и самые что ни на есть настоящие. Собирая материал для кандидатской, он изучил язык казахов Туркмении, для докторской – диалекты западных регионов республики. Тогда же в Высшую аттестационную комиссию пришла анонимка с напоминанием: Абильбек Нурмагамбетов – враг народа, поэтому он не может носить звание доктора наук.
- Папу вызвали в Москву на заседание ВАКа, - рассказывает дочь ученого, доктор медицинских наук, профессор Сая Нурмагамбетова. - После того блестящего выступления, которое он сделал там, у членов аттестационной комиссии не осталось никаких сомнений в его высоком научном уровне.
До самой смерти Абильбек Нурмагамбетов был невыездным. Причем однажды была уже даже оформлена виза на командировку в Монголию, но в последний момент (происходило это уже в 1980-х годах) ее отменили.
Когда началась перестройка и железный занавес спал, в Казахстан стали приезжать европейские ученые-тюркологи. Однажды Абильбек вернулся домой с книжкой о городке Гессен, что в Германии. От филологов, приехавших оттуда, он с радостным удивлением узнал, что в этой стране знают его труды. Позже он познакомился и очень подружился с известным венгерским тюркологом Иштваном Коныром.
Абильбека Нурмагамбетова реабилитировали только в 1993 году. Его дочь хорошо запомнила этот день:
- Когда пришел вызов в прокуратуру, отец побледнел и как-то сразу постарел. Ведь до сих пор формально он считался «врагом народа», и его недоброжелатели не упускали случая попрекнуть этим…. Но это был тот редкий случай, когда все оказалось наоборот: оттуда отец вернулся сияющим как ребенок.
Его не стало в 1998 году. Пять лет без клейма «враг народа» были очень важными для Абильбека Нурмагамбетова в плане публичного признания его невиновности.
