Трижды подвергшаяся насилию в стенах колонии ЛА155/18 Наталья Слекишина, получив отсрочку приговора на пять лет (пока не подрастет рожденная в неволе дочь), теперь собирает документы на амнистию, а заодно готовит заявление о привлечении к уголовной ответственности тех, кого еще недавно считала своей семьей.
Разбойное нападение… на саму себя
– До тех пор, пока не нагрянула молодая любовь, жизнь у меня была самая обычная: работа, дом, дети, – рассказывает Наталья. – Со Стасом мы встретились в 2013 году. Ему тогда еще и 20 не было, а мне уже почти 30, но он так активно ухаживал за мной и так, беря в подмогу свою маму, клялся мне в любви, что в какой-то момент я не выдержала и фактически усыновила его. Оплачивала учебу в медицинском колледже, поила, кормила, его мама с младшим братом тоже на какое-то время переселились ко мне. Отец Стаса тогда жил уже в Алматы, потом и мать уехала туда же вслед за ним. А дальше семейство моего молодого мужа стало хором уговаривать меня продать квартиру в Таразе.
В октябре 2014 года я с согласия своей мамы (мы обе являлись собственниками жилья) продала свою квартиру за 31 тысячу долларов. Как распорядились деньгами? Поскольку гражданский муж и его отец решили заняться бизнесом – перекупкой и продажей риса, то я отдала им часть денег на раскрутку дела и покупку машины. А потом и сама вслед за мужем поехала в Алматы и сняла вместо крохотной времянки, где жили его родители и брат матери с дочерью, большой дом в поселке Улжан. Устроившись на работу в салон, каждую заработанную копейку откладывала на возврат долга – доли, причитающейся моей маме от продажи квартиры.
Когда случилась история с разбойным нападением и ограблением, у меня на руках было 7400 долларов и 799 тысяч тенге. В ту ночь – с 27-го на 28 января – я проснулась от того, что кто-то меня пинал и таскал за волосы. Увидев военные ботинки на ногах напавших, подумала, что это спецназ. «Света, что происходит?» – пыталась докричаться я в соседнюю комнату, где спала свекровь. После того, как нападавшие, связав меня шнуром от телефона, ушли, я поползла к свекрови. Она тоже была связанной, но побоев на ее лице не было видно. Вскоре приехал свекор, и я настояла на том, чтобы вызвать полицию. В РОВД свекровь заявила почему-то, что пропавшие деньги – те самые 7400 долларов и 799 тысяч тенге – принадлежат ей, но доказать, откуда они у нее, не смогла.
Через три дня после разбойного нападения некий парень нанес мне три ножевых ранения возле магазина, куда меня отправил свекор. Когда приехала «Скорая», семья мужа очень не хотела, чтобы меня увозили в больницу, но фельдшер, заявив, что у меня началось внутреннее кровотечение, настояла на госпитализации.
Там, в больнице, меня и арестовали, выставив организатором разбойного нападения на саму себя. При этом свои же деньги я, оказывается, должна была поделить с подельниками! А по ножевому ранению дело закрыли, не дав хода заявлению, где я написала о своих подозрениях в отношении мужа и его родителей. В суде никто даже и не подумал разбираться в деталях, только огласили приговор – 8 лет. Меня, таким образом, просто убрали от денег, вырученных от продажи квартиры.
«Не согласишься по-хорошему, будет по-плохому!»
После того, как Наталья Слекишина попала в женскую колонию ЛА155/18, ее жизнь, естественно, пошла кувырком. 13-летнего сына и 9-летнюю дочь родственники забрали в Тараз. Сама она, написав заявление «по собственному желанию», с утра до ночи работала. Занималась ремонтом камер и прогонов – длинных коридоров: левкас, побелка, покраска…
– С сотрудником колонии Русланом Хакимовым стычки у меня начались сразу же, – продолжает Наталья. – Он постоянно делал мне замечания – докапывался, в общем. Со мной в камере сидела наркоманка Наталья. Она нас учила таким премудростям, как за деньги занести в камеру телефон, а потом стала намекать, что этот Хакимов хочет со мной поговорить. Там, за решеткой, много таких, кто ради какой-то передачи или, если это наркоманка, то ради дозы или таблетки добровольно соглашается на все. А я вот, к удивлению всех, ответила отказом.
Однажды Хакимов зашел в камеру, где мы делали ремонт, и скомандовал мне: выходи. В коридоре заявил: вечером пойдешь к смотряке (тюремный авторитет – прим. авт.).
– «Зачем?» – «А ты не знаешь, зачем женщины ходят к мужчинам?».
Я закатила скандал, кричала, что никуда не пойду. «Не хочешь по-хорошему, будет по плохому», – пообещал он.
Через некоторое время девочек, с которыми я работала, увезли по этапу, в камере я осталась одна. Наутро зашел старшина Бауыржан, сказал, что нужно докрасить полы. Спрашиваю: кто еще будет? А он мне: одна справишься. Захожу вместе с ним в подсобку за краской, а меня там ждут Хакимов и отвечающий за пожарную безопасность сотрудник по имени Бахытжан... Маленькому старшине Бауыржану я свернула, кажется, челюсть, но с остальными двумя справиться не смогла… После случившегося пошла к исполняющему обязанности начальника тюрьмы. Ему и рассказывать ни о чем не надо было: мой растерзанный вид говорил сам за себя. Кладу ему на стол свое нижнее белье, а он спокойно так говорит: «И что? Стерлась, что ли?»
– Я хочу написать заявление в прокуратуру.
– Иди отсюда. Прокурора ей подавай.
И все. Меня увели в камеру. Через три дня за мной пришел постовой и повел в кабинет Хакимова. Там, кроме него, находился тот самый «пожарник» Бахытжан. И изнасилование повторилось – в наказание за то, что пожаловалась. Хакимов сказал при этом: «Говорил же: давай по-хорошему. Зачем показываешь характер? Ну должна же понимать, что ты здесь никто. Ты – зэчка». Увели в камеру, а через некоторое время меня изнасиловал постовой. Дверь ему открыл один из тех, кто участвовал в изнасиловании ранее...
В августе поняла, что беременна. Медсестра, в присутствии которой я проводила тестирование, побежала к начальству. Скоро меня экстренно отправили по этапу в Карагандинскую область. На зоне провели через «живой коридор», то есть избивали. Я позвонила оттуда старшей сестре, чтобы она пошла в прокуратуру с заявлением о моей беременности, иначе здесь меня могут просто убить.
Однако адвокат, некий Алмаз, которого она наняла, убедил ее, что такие заявления в прокуратуру чреваты последствиями. И я поняла, что остаюсь наедине своей проблемой. Перед родами меня от греха подальше отправили обратно в Жаугашты.
Назира родилась 25 апреля 2016 года, а 1 июня, в День защиты детей, в лагерь приехали работники телеканала КТК. Их вызвал сам начальник, чтобы показать, как здесь счастливы женщины и их новорожденные дети. Улучив момент, я подошла с ребенком на руках к журналисту и шепнула ей: «Мне бы хотелось рассказать кое-что интересное. Я родила в лагере ребенка от четверых сотрудников». Посмотрев изумленными глазами на меня и на мою смуглянку с азиатской внешностью, она переспросила: «Это… ваш ребенок?»
Когда я стала давать интервью, сбежалась вся администрация. Журналист торопит: «Быстро! У нас буквально две минутки». Как только они истекли, тут же повернулась к оператору: «Все, уходим!»
9 июня, через несколько дней после выхода передачи на КТК, меня с ребенком экстренно вывезли в следственный изолятор на проспекте Сейфуллина на ДНК-анализ. Когда установили, что отцом является Хакимов, он срочно придумал легенду про любовь между нами. До этого, встречаясь со мной на очных ставках, он угрожал, что привлечет меня за клевету.
…Теперь очень многие правозащитники говорят, что они оказывали мне помощь. Не было этого! Со мной рядом была только Айман Умарова. Когда она согласилась защищать меня бесплатно, у меня реально прибавилось сил. Правда, на нее я вышла через одну правозащитницу. Вот и вся помощь от этих многочисленных организаций, «борющихся» за человека и его права. Когда начался шум, из камеры меня выдергивали постоянно. Пытались подкатить с помощью режимников (сотрудников, отвечающих за соблюдение режима, – прим. авт.) и откупиться. Когда не получалось, злобствуя, рылись в детских вещах и раскидывали их.
Однажды я сдалась. Побои, которым меня подвергли, я вынесла, но ради безопасности детей написала все, как велели: отказываясь от адвоката, дала расписку, что якобы получила в качестве компенсации 5 миллионов тенге и теперь не имею претензий ни к Руслану Хакимову, ни к остальным троим.
Рожденная в неволе
Наталью сейчас часто спрашивают: любит ли она ребенка, рожденного от насильника? Ведь Назира как две капли воды похожа на осужденного на 9 лет сотрудника колонии Руслана Хакимова.
– Когда новорожденную малышку принесли в палату и положили мне на грудь, в душе у меня была пустота и полное равнодушие, – признается женщина. – Не хотелось брать ее на руки, к груди прикладывала редко – лишь бы не слышать ее голодный плач. Полюбить ее и осознать, что это моя кровиночка, мне помогли Назира, подруга по камере, в честь которой я дала имя своей девочке, и врач-генетик, проводивший ДНК-анализ. Они встряхнули меня, сказав, что кроме матери этот ребенок никому не нужен.
Сейчас я благодарна Богу за то, что он послал мне этих людей и что я не отказалась от своей чудесной малышки. Она ведь не меньше моего пережила. Когда начались суды, от стресса молоко у меня пропало. Просроченные смеси не годились для питания. И тогда начальник следственного изолятора распорядился каждый день выдавать нам по литру кефира.
– А если Хакимов через девять лет вернется и скажет: давай жить вместе, у нас общий ребенок – вы согласитесь?
– Ой! О чем вы говорите! Я не буду запрещать биологическому отцу видеть ребенка. Но о каких-то личных отношениях с Хакимовым и речи быть не может. Назира носит мою фамилию – Слекишина, в графе «отец» у нее стоит прочерк.
Я буду добиваться, чтобы и остальных насильников тоже привлекли к уголовной ответственности. По отношению к ним мое решение не поменялось. Но боль, обиду и злобу на насильников я отпустила, потому что с этим невозможно жить.
А Назирой я горжусь. Она такая умная, такая смышленая для своих 11 месяцев! Первые дни после выхода из колонии малышка смотрела на мир своими огромными глазищами и не могла понять, где она. Вместо железных нар – улицы, деревья, машины, люди в красивых и ярких одеждах... Однажды мы с ней приехали к Айман Маратовне Умаровой. Перед зданием, где находится ее офис, несколько человек в военной форме ждали кого-то. Она, увидев их, завизжала от радости и, потянув меня за руку, потопала к ним, стала хватать за штаны, полезла целоваться.
Она очень отличается от других моих детей. И не только внешностью. Не чувствовавшая первые два месяца после рождения материнской любви, она теперь словно боится потерять ее. Случается, подойдет ко мне, прижмется как ласковый теленок головкой к коленям и улыбается. В такие минуты я готова все отдать ради нее.
– Где вы сейчас живете?
– Знакомые предоставили свое жилье. Я – косметолог по профессии, скоро выйду работать в салон, пусть только Назира немного подрастет. Сын, ему 15 лет, учится в колледже в Таразе, дочь старшая со мной, теперь она замучивает младшую сестренку своей любовью.
– Пройдя через столько испытаний – предательство семьи, колонию, изнасилование, что бы вы посоветовали другим женщинам?
– Быть очень разборчивыми с мужчинами. Не надо вестись на фразы типа: «Ты что, не доверяешь мне, самому близкому тебе человеку?!».
Я совершила огромную ошибку и, честно говоря, до сих пор не пойму, как на это пошла. Мне ведь ничего с неба не валилось, всего добивалась сама. У меня была хорошая работа, уважение коллег и клиентов, квартира с идеальным ремонтом... И вот теперь, лишившись всего этого, начинаю в 33 года жизнь заново.
– Еще раз выйдете замуж?
– Я не стала мужененавистницей, у самой растет сын. Я ему теперь постоянно напоминаю: «Не смей обижать и обманывать девушек. Всегда помни, что случилось с твоей мамой». А что касается личной жизни… Пока я не готова к новым отношениям, у меня и времени на это нет. Я знаю теперь лишь одно: замуж нужно выходить по своему уровню – социальному и возрастному, и никогда не продавать свое жилье, кто бы ни уговаривал – муж или жена. Говорят, что девушки расчетливые, но сейчас и парни такие. Я нарвалась именно на таких людей – безжалостных и расчетливых. Господи, как же этот Стас на пару с мамой обхаживали меня! Все было так правдоподобно, а потом, когда началось следствие, все вдруг поменялось. Очень страшно и обидно.
– Как вы прокомментируете укоренившееся в нашем обществе мнение «сама виновата», когда речь идет об изнасиловании?
– Это говорят обделенные вниманием и внешностью женщины. Мужчины гораздо добрее к потерпевшим женщинам и нетерпимее к насильникам. «Эту тварь надо сажать!» – говорят они в их адрес. Зато некоторые (не все) женщины изощряются в злобе: «Подумаешь – изнасиловали! Значит, сама виновата». А в чем я лично виновата? В том, что красивая? Да, я никогда не была монашкой и правильную из себя тоже никогда не строила. Поклонников всегда было полно, поэтому, не успев окончить школу, выскочила замуж. Жила полной жизнью, носила и ношу короткие юбки, но при этом никто никогда меня не насиловал. Я не из тех, кто даст себя в обиду. Если бы Хакимов был один, я бы дала ему отпор… И если бы это было по любви, то не стала бы писать заявление в прокуратуру. Какой смысл? Ведь согласившись на добровольную связь с контролером, я даже в зоне сидела бы вся «в шоколаде». Своим пассиям они обычно создают все условия.
– А где сейчас ваш гражданский муж – тот самый Стас – и его родители?
– Не знаю. Мне их частная жизнь неинтересна, сейчас я занята тем, что пишу повторное заявление о привлечении их к уголовной ответственности. Это именно они сделали все, чтобы я попала в тюрьму. Моя свекровь потому и написала протест на отсрочку, что ни им, ни сотрудникам КУИС невыгодно, чтобы я вышла на свободу.
Фото: Радио «Азаттык»
