ENG RUS KZ

EN

KZ

В последние годы в приграничном с нами Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) Китая наблюдается ощутимый рост межэтнической напряженности. Причем, несмотря на усилия центральных властей КНР, таких проявлений становится все больше, а география их заметно расширилась и уже вышла за пределы собственно СУАР. О том, какие причинно-следственные связи лежат в основе этих процессов, мы попросили рассказать известного казахстанского эксперта по Китаю Константина Сыроежкина. Причинно-следственный клубок - Что лежит в основе явления, именуемого "уйгурским терроризмом"? - Первое, на что хотел бы обратить внимание, - это то, что терроризм не имеет национальности. Именно по данной причине термина "уйгурский терроризм" в китайской прессе вы не найдете. Более того, после посещения в мае этого года Синьцзяна председателем КНР Си Цзиньпином китайская пресса вообще старается не связывать имеющие место в регионе акты насилия (в том числе квалифицируемые как "терроризм") с конкретной этнической группой. Тем не менее, на уровне общественного мнения протестные акции и акты насилия ассоциируются именно с уйгурским этносом. Причина банальна - их участники представлены главным образом уйгурами, что подтверждают заведенные по данным фактам уголовные дела, а также персоналии осужденных. Если разбираться в причинах этого явления, то они разнообразны. Во-первых, это неудовлетворенность той политикой, которую проводит руководство КПК и КНР в отношении проживающих в СУАР национальных меньшинств (хотя данный термин по отношению к уйгурам Синьцзяна достаточно условен). Речь, прежде всего, идет о создании условий для сохранения национальной самобытности уйгуров. Хотя и это относительно, поскольку такие условия создаются. Однако по оценке тех, кто принимает участие в акциях протеста, а также международных уйгурских организаций (прежде всего, базирующегося в США Всемирного уйгурского конгресса), они недостаточны. Во-вторых, это устойчивость ряда этнических мифов. В частности, об автохтонности уйгуров в пределах территории СУАР КНР. Отсюда - имеющая место концепция о необходимости образования на данной территории этнонационального государства уйгуров - Уйгуристана или Восточного Туркестана (используются различные наименования). В-третьих, законодательные ограничения деятельности ряда религиозных организаций в регионе. Главным образом, это касается нетрадиционных для региона религий, а также различных сект. Однако, поскольку (как показывают уголовные дела) участники акций протеста и актов насилия являются представителями именно этих религий и сект, то, по их мнению, это нарушает их права и ограничивает свободу вероисповедания. Наконец, имеют место причины социально-экономического свойства. Я много раз бывал в Синьцзяне и мог воочию убедиться в их наличии. Особенно в населенных преимущественно уйгурами районах Южного Синьцзяна, которых модернизационные процессы практически не коснулись. А если человек не устроен и практически выключен из системы социальных лифтов, то он более подвержен различного рода пропаганде, в том числе и агрессивной. В общем, эту проблему нужно изучать. Причем изучать системно. Поскольку явление существует и, как показывают события последнего времени, имеет тенденцию к выходу за пределы региона, то необходимо ясно понимать причины его возникновения.   Критерии терроризма и сложности применения - Сама формулировка явно отдает стремлением подогнать его под некий общепринятый классификационный стереотип. Но насколько радикальные действия уйгурских националистов СУАР подпадают под общепринятые критерии оценки терроризма? - Это - самый сложный вопрос. Причем не только по отношению к тем акциям, которые имеют место в СУАР КНР. Хотя терроризм - явление достаточно древнее и весьма распространенное, в экспертной среде оно активно обсуждается лишь с середины XX века, когда тактика террора начала активно использоваться в этнонациональных и сепаратистских движениях. Правда, в то время речь преимущественно шла об этническом и национальном терроризме. Причем на волне национально-освободительного движения используемая в борьбе за национальное самоопределение тактика террора даже оправдывалась. С 1990-х, когда та же тактика стала использоваться этническими сепаратистами, она начала осуждаться в странах, где этот сепаратизм имел место, но получала поддержку за их пределами в так называемом "демократическом экспертном сообществе". Наиболее яркие примеры - отношение разных экспертов к ситуации в Косово и Чечне. В этот же период появился термин "международный терроризм"   явление, признаваемое всеми, но никем так и не объясненное. С наступлением XXI века, когда тактика террора начала использоваться и в США, борьбе с "международным терроризмом" был придан вселенский характер. Напомню, что произошло это с подачи Дж. Буша-младшего после терактов в Нью-Йорке 11 сентября 2001-го. Причем опять ничего не объяснялось, все воспринималось на уровне эмоций: страх, ужас, происки негодяев, религиозных и политических фанатиков, покушение на покой, счастье и жизнь простых людей, на основы человеческого бытия и т.д. Главный тезис, озвученный Дж. Бушем-младшим ("кто не с нами, тот - с террористами"), не оставлял места не только для иной альтернативы, но и для вдумчивого анализа этого явления. С этого момента "международный терроризм", а главное - борьба с ним стали неотъемлемой частью дискурса как международной, так и национальной безопасности. Серьезной корректировке подвергается на­цио­нальное законодательство большинства стран. Причем не только в сфере обеспечения безопасности, но и в плане обеспечения прав и свобод личности, а также в сфере финансов. Под предлогом борьбы с "международным терроризмом" личные свободы урезаются, а законодательство ужесточается. Но самое любопытное заключается в том, что из посвященного "международному терроризму" и борьбе с ним дискурса по мере "усиления" этой борьбы постепенно исчезает тема ликвидации причин, порождающих терроризм. Акцент начинает делаться почти исключительно на силовом компоненте и на профилактике с использованием преимущественно механизмов контроля над финансовыми потоками и нанесения превентивных ударов. Не менее любопытен и тот факт, что пока борьба с "международным терроризмом" ощутимых результатов не дала. Напротив, можно с уверенностью говорить о том, что число "террористических сетей" только возросло, а соответственно возросло и число акций, квалифицируемых как "теракт". Это свидетельствует о том, что используемая методика борьбы в чем-то порочна и нуждается в кардинальном пересмотре. Как порочно и "навешивание ярлыков". Во-первых, слишком частое использование в правоприменительной практике понятия "терроризм" только играет на пользу реальному терроризму, популяризируя его и превращая в главную новость для СМИ. Чего, собственно говоря, террористы и добиваются. Во-вторых, это, с одной стороны, не способствует выявлению причин, порождающих реальный терроризм. А с другой - слишком вольное толкование понятий "терроризм" и "террористический акт" ухудшает правоприменительную практику борьбы с этим явлением и усиливает напряженность в обществе. Хотя терроризм многолик, порождающие его причины многообразны, а теория, описывающая это явление, до настоящего времени отсутствует, тем не менее, существуют базовые характеристики, позволяющие выделить его из разнообразных актов экстремизма. Не всякий "подрыв общественной безопасности", как и не всякое "устрашение населения" могут квалифицироваться как терроризм. Эти действия могут квалифицироваться как терроризм только при определенных обстоятельствах, которые и есть существенные признаки терроризма и террористического акта. Какие сущностные черты характерны для терроризма и отличают его от обычного уголовного преступления? Во-первых, конечно же, устрашение тех, на кого направлены террористические акты или их серия. Теракт должен вызывать ощущение общей опасности, общего страха, социальной напряженности. Во-вторых, максимально возможная огласка совершенного теракта. Без широкого освещения в СМИ теракт не имеет смысла. В-третьих, любой теракт является политически мотивированным действием и имеет целью оказать давление на органы власти, на политического деятеля или на международной организации с целью принятия ими решения, выгодного организаторам теракта. Если принять во внимание вышесказанное, то, безусловно, не все действия экстремистов в СУАР можно квалифицировать как терроризм. К чести правоприменительных органов КНР надо сказать, что до последнего времени они и не квалифицировали их таким образом. Нападения на полицейские участки, подразделения НОАК, убийства силовиков и т.д. рассматривались как простые уголовные преступления даже в тех случаях, когда ответственность за их совершение брала на себя конкретная террористическая организация. Только тогда, когда эти акты стали направляться против мирного населения, они начали квалифицироваться как терроризм.   Этнорелигиозная мотивация и статус-кво - Какой фактор - этнический или религиозный - является доминирующим в противостоянии уйгурского населения СУАР с центральными властями Китая? - Я уже говорил, что причины акций протеста и актов насилия разнообразны. Поскольку в этих акциях принимают участие преимущественно уйгуры (участие представителей других этнических групп фиксируется редко), то можно говорить об этническом факторе. Хотя, повторюсь, экстремизм и терроризм не имеют национальности. Ну а поскольку основная масса неханьского населения СУАР - мусульмане, то вполне естественно, что имеет место и религиозно мотивированный экстремизм. Во всяком случае, последние акты терроризма, совершенные в прошлом году на площади Тяньаньмэнь в Пекине и в этом году на железнодорожных вокзалах в Куньмине и Урумчи, а также взрыв на рынке в Урумчи, не оставляют сомнений в том, что участвовали в них шахиды. - Если раньше радикалы из уйгурского движения нападали на представителей силовых структур и исключительно на территории СУАР, то в последние годы такие вылазки стали осуществляться вне пределов СУАР и даже в Пекине, в том числе и в отношении гражданского населения. Можно ли расценить это как свидетельство эскалации межэтнического противостояния в СУАР? - Напрямую эти два вопроса не связаны. Хотя, как я уже говорил, в последнее время терроризм (как метод) все активнее используется в национально-освободительной борьбе и в сепаратистских движениях. Что касается межэтнического противостояния в СУАР КНР, то эта проблема несколько шире. Как и более разнообразны основания для его обострения. Понятно, что после событий лета-осени 2009 года, когда имело место именно межэтническое противостояние и когда впервые за всю историю нахождения Синьцзяна в составе Китая в этих акциях приняло участие гражданское население из числа проживающих в регионе ханьцев, уровень межэтнических противоречий существенно подрос. И это ощущают даже те, кто бывает в Синьцзяне, что называется, наездами. Однако это не свидетельствует о том, что увеличение числа актов террора напрямую связано с ухудшением межэтнических отношений. Причины, по-видимому, не только в этом. Хотя, повторюсь, в этой проблеме нужно разбираться системно. - Известно, что структуризация уйгурского движения весьма неоднородна. Там есть "Исламское движение Восточного Туркестана" (ИДВТ), которое ассоциируется с "Аль-Каидой", есть "Всемирный уйгурский конгресс" (ВУК)- наиболее политизированное крыло уйгурского движения СУАР, но работающее вне пределов Китая, и "Движение за независимость Восточного Туркестана". Какое из них обладает наибольшим влиянием на умы и настроения уйгурского населения региона? - В свое время мне приходилось подробно разбираться с деятельностью названных вами структур. Однако, как я ни пытался, найти хоть какую-то программу их действий или определить структуру этих организаций, а также их руководящий состав (за исключением ВУК), сделать мне это так и не удалось. Думаю, что еще меньше об этих организациях знает население СУАР. Во всяком случае, на уровне обывателей. Конечно, пропагандируемая этими организациями идея создания в пределах СУАР КНР самостоятельного государства весьма популярна в уйгурской среде, но далеко не каждый представитель данного этноса готов воевать за это с оружием в руках. Подавляющую часть населения вполне устраивает сложившийся статус-кво - безусловно, если исключить беспредел со стороны местных властей и силовиков. Но явления подобного рода вызывают протест и во внутренних районах Китая. Что касается деятельности названных вами организаций, то ВУК - это чисто пропагандистская структура, к тому же не придерживающаяся (во всяком случае, судя по ее уставным документам) методов экстремизма и насилия. ИДВТ внесено в международный список террористических организаций и иногда заявляет о своей ответственности за те или иные акты террора, но о его структуре, идеологии и т.д. практически ничего не известно. "Движение за независимость Восточного Туркестана" - вообще мифическая организация.   Деньги решают все? - В последние годы центральные власти КНР сменили стратегию по отношению к СУАР и начали вливать в его экономику и инфраструктуру огромные средства, создавать новые рабочие места и т.д. По вашему мнению, смягчат ли такие меры уровень межэтнической напряженности в регионе? - Здесь нет ничего нового. Центральные власти КНР всегда вливали в экономику национальных районов деньги из центрального бюджета. И если называть вещи своими именами, то СУАР (как и другие национальные районы КНР) до сих пор живет в долг. Во всяком случае, расходная часть его бюджета на 2/3 формируется за счет средств центрального бюджета. И надо признать, что эти деньги используются достаточно эффективно. Те, кто бывал в Синьцзяне в конце 1980-х годов и приезжает туда сегодня, могут увидеть разницу. Не изменилась эта политика и в настоящее время, о чем свидетельствуют итоги специальных совещаний по работе в Синьцзяне, проведенных в мае 2010-го и в мае текущего года. Руководство КПК пытается действовать старым проверенным способом - тушить растущее социальное и национальное недовольство денежными вливаниями. Насколько этот метод окажется эффективным, сказать трудно. Пока вложения из центрального бюджета в Синьцзян давали ограниченный эффект - задачи экономического развития региона решались, а вот заставить уйгуров забыть мечту об их государственной самостоятельности так и не удалось, как, по-видимому, не удалось на практике добиться реализации лозунга национального единства.   Вопросы задавал Кенже ТАТИЛЯ