Одним из почетных участников Международного Конгресса Пен-клуба в Токио был известный российский писатель Андрей Битов. Он стоял у истоков зарождения этой организации в СССР, а сейчас руководит Русским Пен-клубом. В перерывах Конгресса мне удалось побеседовать с ним - живым классиком русской литературы.
- Андрей Георгиевич, часто ли вы участвуете в работе Международного конгресса Пен-клуба?
- Можно сказать, что с самого начала.
- Скорее всего, как только в России создали...
- Нет. Еще не было Русского Пен-клуба, когда в Москву приехали англичане. Президентом (Международного Пен-клуба - Б.Г.) тогда был господин Кинг, и мы решали с ним проблему создания такой международной организации.
- Это какие годы, примерно?
- Я думаю, что это рубеж 1987-88 годов. В 1988-м состоялся Конгресс в Сеуле, и там было принято решение о создании Русского Пен-центра. В 1989 году он был окончательно утвержден. Так что все происходило при мне, и в этом деле я сыграл свою роль. Потому что мне удалось помирить левые и правые силы в писательском корпусе России. Кстати, все наши раздоры не совсем были понятны Западу.
- Вы имеете в виду - в международном Пен-клубе?
- Да, им было непонятно, из-за чего мы ссоримся. Они хотели нас пригласить, а мы уже начали ссориться - до того, как нас пригласили. Это было абсурдно! Господин Кинг проявил дипломатичность и сказал приблизительно так: "Вы из одной страны, из одной истории, поэтому вы все равны". Вот, с 1989 года и существует русский Пен-центр. После Майстриха (это было в Голландии) нам дали как большой стране, тогда еще существовал СССР, право на создание пяти Пен-клубов. Мы их раздали... Грузии, Армении, Украине, Казахстану и Центральной Азии. Это то, что было. Потом началась другая жизнь, и вот она длится до сих пор.
- Андрей Георгиевич, как вы считаете, какую роль играет международный Пен-клуб вообще в сближении литератур?
- А вы видите здесь писателей?
- Почти не вижу.
- Ну вот, значит, Пен-клуб играет особую роль в защите прав писателя, скажем, если возникают проблемы у пишущего... Ну, например, готовится какой-то литературный труд, а автору мешают издать. И тут вступают в борьбу разные Пен-клубы. Голос 80 стран, поверьте, это многое значит.
- Это сила!
- Это производит некоторое впечатление на любую власть.
- На ваш взгляд, чем 76-й Конгресс отличается от предыдущих?
- Тем, что он проходит в Токио.
- Всего лишь?
- Да.
- Что бы вы сказали в своей короткой речи, если бы вы выступили по проблемам Пен-клуба? Вот, о значении и роли русского языка вы сегодня уже сказали.
- Я свою роль выполнил. Я перед собой поставил цель - сделать русский язык рабочим языком Конгресса и с упрямством добиваюсь своего. Кстати, я второй раз говорю об этом. Первый раз озвучил свою мысль в Линце на таком же Конгрессе. Думаю, что все это должно сработать.
- Как вы считаете, почему великий русский язык, язык сотен миллионов людей из разных стран, оказался на задворках? Англичане с упорством его задвигают… Это политика?
- Мне трудно ответить. Но похоже на это. Вот вы спросили меня, что бы я пожелал Пен-клубу. Я хочу, чтобы он меньше превращался в бюрократическую организацию.
- Есть такая тенденция, да?
- Да. Слишком много протокола, слишком мало конкретного дела. Признать, допустим, русский язык рабочим - это экономическая проблема для небольшого бюджета международного Пен-клуба. Может быть, еще какие-то проблемы. На самом деле - передвигать одно место не хочется, вот и все. Понятно я сказал, по-русски, да? А к тому же, есть, конечно, отношение к России, которое наследовали от отношения к Советскому Союзу. Я называю это ностальгией по врагу. Ностальгия по врагу - это же наработанные вещи, они были наработаны десятилетиями: "холодная война", "империя зла" и все такое. Я не скажу, что Россия - хорошая страна, но она досталась нам, и никому другому. И в этом смысле я ее хвалю за ее достоинства. Она сама переживает свои недостатки. А что такое английский, французский языки как доминирующие? Это язык павших колониальных империй. Российская империя, а потом Советский Союз отличались тем, что мы жили в едином пространстве, а не по разным островам.
- Евразийский континент, можно сказать...
- Да, Евразийский континент. Этого понять никто не может - такая большая территория. Даже я ее не понимаю. Это слишком сложно и долго. Но зачем-то эта огромная территория существовала и будет существовать. Я думаю, что не все так просто, как хотелось бы людям, у которых уже все в порядке. Нет, не все в порядке.
- Скажите, а вот с русской литературой все ли в порядке?
- Слушайте, на то она и литература, чтобы с ней ничего не было "в порядке". Либо есть писатель, либо нет писателя - вот и все.
- Вот смотрите: как бы мы ни относились к Советскому Союзу, большой его плюс заключался в том, что 15 литератур знали друг друга, изучали, читали, переводили. Сейчас этого нет. Что можно сделать, чтобы сблизить литературы стран СНГ, чтобы писатели знали друг друга? Сейчас все как бы повисло…
- Ну, до сих пор чуть-чуть жив журнал "Дружба народов". Пусть его поддержат, потому что все журналы бедствуют, пусть хотя бы он будет поддержан бывшими республиками.
- Нужно поддерживать в финансовом отношении?
- Да, потому что некому финансировать переводы. Русский язык по-прежнему - язык перевода на запад.
- Да, до сих пор многое переводится через русский язык. Но мне кажется, что одним журналом это не решить.
- Я сказал о главном. Правда, сейчас есть Интернет - есть возможность очень дешево перепечатывать книги. Вместе с Советским Союзом распалась тоталитарная система распространения. Я потерял своего читателя в России, потому что мой читатель, пусть и не массовый, он есть всюду: на Сахалине, на Камчатке и так далее. У меня есть мой избранный читатель , но он не может получить моих книг, потому что их дороже перевезти, чем издать. Вот это большая проблема.
- А ведь были Дни литературы и искусства? Как вы относитесь к таким мероприятиям, помните о них?
- Конечно, было хорошо. Надо продолжать и развивать такие идеи, но где взять деньги? И, конечно, все с удовольствием приедут. Вы знаете, когда пал Советский Союз, я стал свободно выезжать. Я попадаю на Запад, и, когда встречаюсь с бывшими из СССР, все обнимаются, все хотят друг друга видеть, все скучают. Я считаю, что империя выживала не только за счет насилия, она выживала за счет определенного общего тепла, которое было накоплено всеми людьми. И не было такой уж пропаганды относительно дружбы народов. Дружба народов возникла за счет…
- Может, "помогла" война?
- Война, безусловно…
- Трудные годы…
- Кстати, принудительная служба в армии. Потом базар, потом русская водка. И, прежде всего, - русский язык.
- Книги, кино?
- Да. Так что это пространство жалко терять. Не потому, что империя претендует на восстановление.
- Конечно. О роли "Литературной газеты" помните? На мой взгляд, это была особая роль, не так ли?
- Да, но вся эта роль была связана с отсутствием гласности.
- Да, в какой-то мере это было окно в свободу, единственное окно. Это позволялось лишь Чаку (Чаковскому - Б.Г.).
- Во что нельзя особенно верить. Но в любом случае не надо ждать милостей от Кремля. У Кремля свои проблемы: они валят Лужкова, валят Медведева и так далее. Это их проблемы.
- Кстати, уже завалили Лужкова.
- Да, я знаю.
- Помните ли вы какие-то имена из Казахстана, каких-то писателей? С кем вы дружили, кого знали?
- У меня был один сокурсник по ВГИКу…
- Прозаик?
- Прозаик. Мы учились вместе с ним на Высших сценарных курсах…
- Не Аким Тарази?
- Это были 1965-66 годы.
- Подзабыли имя, да?
- Вы знаете, я вспомнил киргиза, Байбека Жусубалиева. А казахский коллега, когда заканчивалось мясо, как человек воспитанный на нем, с юмором говорил: "Пойдем есть, молодой русский, котлет". Он хвастался, что он очень хороший казахский прозаик, что на казахский перевел Толстого. Человек, наверное, моих лет.
- Вам сейчас лет 70?
- 73, по-китайски 74.
- Может быть, Жунусов?
- Нет-нет.
- Нет?
- Нет, по-советски он не был прославлен. Нурпеисов талантлив, да и с переводчиком - Юрием Казаковым - ему повезло.
- В прошлом году вы отвечали на вопрос одной русской женщины-критикессы, которая живет в Норвегии, в Осло, о роли "Нового мира" в вашей жизни. Там сравнивали двух главных редакторов - Твардовского и Симонова. Не помните?
- Кажется, подобного не было.
- Нет, было такое!
- Я очень хотел там напечататься, но Твардовский меня…
- Так вы вот об этом и написали. Это он вас называл "вторым Буниным".
- Не знаю, может быть, может быть. Меня как только не обзывали. Вторым быть нельзя, я первый. Этого достаточно. Это как знаменитый еврейский анекдот. Исаак Штерн, скрипач-еврей, приехал в Россию, всемирно известный. А у нас была закрытая страна, и самым знаменитым был Ойстрах.
- Давид?
- Давид, да. И его спросили с подобострастием, как положено в России спрашивать мировую знаменитость: "Кто первый?", а он "Я первый". "А Ойстрах тогда второй?", он ответил: "Вторых - много".
- Ой-ой-ой…, значит, не хотел допускать к себе, да? Он себя посчитал первым? А вам дай Бог оставаться первым!…
- Дело в том, что писатель уникален. И Чехов замечательно сказал: "Большая собака не мешает тявкать маленькой".
- Оттого, что есть маленькие собаки, большие не стесняются.
- Да, он был очень тонкий человек.
- О Чехове в этом году очень много писали русские журналы и газеты. Очень много. Юбилей, все-таки.
- И толстовский. А Чехова пропустили, кстати. Это был 2004 год. Его пропустили, но юбилей был не круглый.
- Юбилей-то был, но там, знаете, искали "другого Чехова". Его пытались обновить, освежить, показать, что он был другим человеком.
- Сейчас будет столетие со дня смерти Толстого. Всего лишь 100 лет!
- Всего 100 лет? А нам кажется, что такие титаны давно ушли на тот свет.
- 6 ноября я поеду открывать памятник, особый.
- Я когда-то бывал на Ясной поляне, почтил память Льва Николаевича на его могиле.
- Она же засекреченная такая. Ее практически нет.
- Да. Там никакой стелы, ничего нет, простой холмик…
- Там палочку похоронили зеленую.
- С кем вы дружите?
- Я вообще, дружу с теми же друзьями, с которыми дружил всю жизнь. А они уходят. Я не дружу ни с какими органами.
- А с Бродским какие у вас были отношения?
- Нормальные. Я ходил на Невский, встречал Бродского. Ничего особенного.
- Так уж ничего особенного?
- Он гениальный поэт - одно могу сказать.
- А Евгений Рейн?
- С тех пор, как Бродский сказал, что он у него учился, Евгений Рейн…
- В это поверил…
- Да, вы правы! Он в это поверил. Ну а с Рейном я в пионерлагере был. Ну что я могу сказать серьезно про человека, с которым был в пионерлагере?
- А с Бахытжаном Кенжеевым знакомы? Встречаетесь? Он тоже член Пен-клуба, по-моему, да? Живет в Канаде.
- Я думаю, он член, обязательно, какого-нибудь Пен-клуба. Он котируется очень высоко как поэт. Он какого года рождения?
- Где-то, наверное, 1950-го. Где-то так. У них была знаменитая поэтическая группа "Московское время".
- Да, он меня на 10 лет младше. Это была хорошая группа.
- В эту группу входили еще Алексей Цветков, Александр Сопровский, Сергей Гандлевский…
- Да-да. Конечно, он достоин всяческого внимания, и он имеет его, заслуженно.
- Он активно печатается в российских журналах. В "Знамени" часто его вижу, в "Новом мире".
- Я с удовольствием читаю его вещи.
- Что вас привело в Токио? Только ли работа Конгресса?
- Мое главное дело, которое привез сюда в зубах, - это открытие памятника Хаджи-Мурату в Ясной Поляне.
- Вы открыли?
- 15 лет открываю. Его освящали и муфтий, и православные. Это великая вещь, я это привез как главную вещь-святыню. Я доложил об этом на семинаре: это великое событие.
- Это огромный памятник, да?
- Огромный. Это 40 тонн, подарили аварцы, как узнали о моей идее. Представляешь, как 40 тонн привезти из Аварии?
- А кто автор?
- Я автор проекта.
- А скульптор?
- Это камень, и его надо было вкопать. Его же из пушки расстреляли.
- А писали российские газеты об этом?
- Я напечатал, можешь залезть в "Новую газету" в Интернет.
- Это примерно месяц назад, да?
- Нет, немножко раньше.
- Хорошо, поищу в Интернете.
- Но ксерокс я подарю вам здесь. Мне настолько не верилось, что это удастся.
- Это просто каменная глыба?
- Нет, там много добавок.
- Лишнее удалили, как говорится….
- Я думал, это будет сломанный репейник, на который смотрел Толстой, и это редкое произведение в мировой литературе, где описано, как приходит замысел. С этого начинается. Это гениальная вещь.
- Это произведение - супервещь.
- Когда ты смотришь на этот памятник сзади, там текст, начало "Хаджи-Мурата", где видишь, как идет Толстой в рост. Как он написан. А когда смотришь спереди, там написано, что это - памятник последнему произведению. Толстой его не печатал, не печатал сознательно, потому что любил. Он старик был зажимистый и хотел доказать всем, что он большой художник. Это было его любимое произведение. Его все упрекали, что он больше не пишет. И после смерти его опубликовали. Это грандиозная вещь - памятник последнему произведению. И когда вы идете, вы идете на сломанный репейник. Это из чугуна выковано.
- Очень интересно! Увидеть бы своими глазами.
- Там есть надпись: "Да примирит и упокоит Всевышний души всех павших в кавказских войнах" по-арабски, по-русски.
- Даже в интерна-циональном значении это здорово!
- Освящали этот памятник и муфтий, и православный, понимаете. Есть чем гордиться. Так что я сам себе воздвиг памятник.
- Трудно было добиться разрешения?
- Добивался. Но конечно, один человек это не сделает. Со мной согласился (но он, конечно, политик отчасти) директор музея - правнук Толстого. Он согласился, но долго был в сомнении, пока не нашелся чудесный господин, который заведовал как бы филиалом, Пирогова. Туда пришел Толстой и увидел репейник. И вот этот человек мне пошел навстречу, он сказал, я много лет имею тот же проект, памятник матери Хаджи-Мурата. Есть памятник по всему произведению. У него - памятник Хаджи-Мурата. Мы встретились, он аварцев поднял, они прислали камень. Я этим горжусь. Есть вещи, которыми я горжусь.
- Чем вы еще гордитесь?
- Нет, не буду перечислять. Хватит этого!
- Но это главная гордость, не правда ли?
- Вот на сегодня я этим жив, счастлив, что это получилось. Это гениальная история.
- Андрей Георгиевич, я вспомнил вашего сокурсника. Скорее всего, это Калихан Искаков.
- Точно, точно. Годы идут, запамятовал. Передайте ему большой привет!
- Спасибо за интервью.
Беседовал Бигельды ГАБДУЛЛИН
Токио
