Исполнительская дисциплина отечественного госаппарата с каждой реформой становится лишь слабее. И не исключено, что правительственная копилка невыполненных задач вскоре пополнится новой порцией поручений, которые президент страны активно раздавал этой зимой. Сегодня у нас в гостях экономист Петр Своик, с которым мы говорим о причинах этой болезни и методах ее лечения.

– Петр Владимирович, почему многочисленные реорганизации казахстанского правительства не дают результатов? Как вы объясните тот факт, что большинство задач, которые ставит перед ним глава государства, кочуют из послания в послание, обрастают новыми программами и созданием новых структур, в итоге так и остаются невыполненными?

– Эти задачи не просто не выполняются, они по сути невыполнимы. Нынешнее правительство и Национальный банк принципиально на это неспособны даже не в силу личностных качеств руководителей, а потому, что уже много лет пребывают в какой-то шизофреничес­кой раздвоенности…

Дело в том, что в конце 1990-х – начале 2000-х мы заменили собственную экономическую идео­логию на предложенную нам извне и стали внешне управляемыми. В частности, мы отказались от национального монетарного суверенитета, построили весь экономический цикл на внешних инвестициях и внешнем фондировании наших банков, приняли за основу рекомендации по разгосударствлению экономики. У нас даже при правительстве работают разного рода консультационные компании типа McKinsey, которые не только зарабатывают здесь очень хорошие деньги, но и фактически формулируют идеологемы и направления экономичес­кой политики.

Вот и получается, что, с одной стороны, казахстанская экономика имеет свои специфические особенности, явно не соответствующие либеральным представлениям об экономике вообще, а с другой, она находится под непрерывным иностранным надзором и консультированием, которые навязывают ей вот эти либеральные представления.

Поэтому все бесконечные заклинания со стороны правительства о том, что нас спасет только рынок, что нужно больше конкуренции, что необходимо поскорее приватизировать непрофильные и даже профильные активы национальных компаний, что в стране очень много чиновников, от которых надо избавляться, – они звучат уже много лет, но ничего не решается. Более того, степень огосударствления экономики даже увеличивается. Если говорить откровенно, то именно на огосударствлении экономики мы и существуем. А что нам дают рынок и свободная конкуренция – большой вопрос.

Посмотрите, к примеру, на стратегические государственные программы «Нурлы жол», ФИИР, «Развитие АПК» и т.д. Они все реализуются не просто через государственное участие, но и за счет государственных ресурсов. То есть если бы государство не тратило массированно из года в год средства Нацфонда, бюджета и квазигоссектора, не поддерживало бы госпрограммы, не дотировало бы ставки коммерческих банков, то экономика давно бы сдохла.

Фактически правительство уже много лет воюет само с собой и даже против себя. Ведь идеология и призывы у него одни, а практические действия - совершенно другие.

– Почему же наша экономика не смогла встроиться в эту модель?

– Понимаете, экономика, построенная на очень высокой степени естественного и полуестественного монополизма, просто не может действовать в навязанных нам конкурентно-рыночных условиях. У нас же все построено на добыче и экспорте сырья, где в принципе нет конкуренции. А то, что вкладывали внешние инвесторы и кредиторы (сейчас, во время кризиса, и этот поток иссякает), было ориентировано на их вывозной интерес, а не на внутренний.

К примеру, они инвестировали и кредитовали расширение добычи сырья на экспорт, а также потребительские сферы экономики Казахстана, основанные, как правило, на импорте. Следствием такой политики стало поддержание Нацбанком завышенной стоимости денег в стране, которое, кстати, трактуется не иначе как борьба с инфляцией.

– А это не так?

– В нашей экономике связь между высокой инфляцией и высокой стоимостью банковских денег можно сравнить с ветром и качающимися деревьями. У нас не стоимость денег завышена по причине высокой инфляции, а инфляция высока в том числе потому, что стоимость денег завышена. То есть уже 20 лет Национальный банк объясняет дорогие кредиты высокой инфляцией. А это все равно что полагать, будто ветер дует потому, что деревья качаются...

Но поскольку правительству все равно надо массированно кредитовать и инвестировать (мы без этого пропадем), то вся наша экономическая политика построена на дотировании сверхвысоких процентов банковских кредитов. Получается, что большая часть государственных денег, которая тратится как бы на развитие и поддержание экономики, на самом деле идет на спонсирование казахстанских коммерческих банков. То есть, пытаясь поддерживать экономику, мы спонсируем схему, работающую на вывоз денег из страны.

– Станет ли выходом из этого замк­нутого круга решение выделить триллион тенге на оздоровление банков?

– Нынешняя внешне ориентированная модель правительства в любом случае себя исчерпывает. Она находится в глубоком системном кризисе, что проявляется, в частности, в нарастающих проблемах банковской системы.

В начале тучных лет банки были витриной экономических реформ: они росли, цвели и пахли даже быстрее, чем сама нефтянка. Сейчас же они являются витриной кризиса, которая покрывается трещинами гораздо быстрее, чем вся экономическая модель. В этом смысле триллион тенге, выделяемый на их оздоровление, – мера, конечно, необходимая, но не излечивающая кризис. Она поможет вывести накопленные токсичные активы из банковского организма, но никак не вылечить саму болезнь.

– Как же лечить саму болезнь?

– А тут я, пожалуй, обопрусь на две, по сути, революционные новые задачи, поставленные в последнем президентском Послании. Это то, что Национальный банк должен отвечать теперь не только за инфляцию, но и за экономический рост, и что он совместно с правительством должен обеспечить фондирование коммерческих банков в национальной валюте.

Сомневаюсь, что для нынешних Нацбанка и правительства эти задачи выполнимы. Если же действительно приступать к переориентации с вывозного на внутренний интерес, в частности на реиндустриализацию, то начинать надо именно с Национального банка. Он должен перестать быть замыкающим игроком на валютном рынке, должен вообще уйти с валютной биржи и заняться единственным своим прямым делом – планировать и осуществлять необходимую кредитную эмиссию в экономику. То есть из роли обменника перейти к роли реального генератора национального инвестиционного и кредитного ресурса.

Политику плавающего курса нужно прекратить. Национальная валюта не должна вертеться, как хвост собаки, вокруг валюты внешнеэкономичес­кой деятельности. Курсы необходимо скрепить между собой, и достаточно жестко. Причем эту сцепку должно обеспечивать Министерство финансов через превращение Национального фонда во вторую валютную часть государственного бюджета. То есть бюджет должен быть двойным – тенговая часть и валютная часть. За исключением, конечно, резервов, которые надо держать, не тратить. Все остальное должно планироваться, утверждаться, исполняться в рамках единого госбюджета. В частности, за счет валютной части Минфин должен обеспечивать прямую и обратную конвертацию тенге в любую иностранную валюту.

В свою очередь Министерство экономики должно стать центральным штабом по планированию индустриального и социального развития на основе межотраслевых и межрегиональных балансов. А соответствующие профильные министерства должны отвечать за исполнение этих планов. При этом индустриальное инвестирование следовало бы осуществлять двумя параллельными каналами.

Первый канал – это то самое долгосрочное и доступное фондирование коммерческих банков в тенге, которое должно не расходиться по спекулятивному рынку, а осуществляться целенаправленно. Для этого стоило бы превратить «Халык банк» в реально народный, то есть национализировать.

Второе направление должно быть создано на базе реформированного ЕНПФ. Причем всю накопительную систему надо преобразовать таким образом, чтобы ЕНПФ стал самостоятельной инвестиционной структурой национального уровня. Его руководство должно назначаться президентом, быть ему подотчетным. В составе ЕНПФ должен быть наблюдательный совет из независимых комиссаров. Их, например, могли бы делегировать парламентские партии, а также республиканские профсоюзы.

Кроме того, в законодательство о пенсионной системе нужно дописать пункт, гарантирующий со стороны государства не только сохранность от инфляции, но и обеспечение ежегодного устанавливаемого парламентом дохода. Саму накопительную систему надо развернуть до формата пожизненного и комплексного социального страхования. А именно – лицевые накопительные счета необходимо открывать на каждого родившегося младенца и сразу отписывать на них некую базовую долю от Национального фонда и ежегодно дополнять ее.

Законом должны быть установлены страховые случаи использования пенсионных накоплений: рождение ребенка, приобретение жилья для молодой семьи или, не дай бог, дорогостоящее лечение.

В свою очередь инвестирование ЕНПФ должно осуществляться прежде всего в те самые утвержденные пятилетки и годовые планы индустриализации, причем преимущественно в ту национальную инфраструктуру, которая находится под государственным тарифным контролем. Это, конечно же, нефте- и газопроводы, железные дороги, электроэнергетика, ЖКХ.

Соответственно Комитет по регулированию естественных монополий, который сейчас находится на задворках Министерства национальной экономики и фактически поощряет закрытость и коррумпированность тарифной политики, нужно поднять до самостоятельного ведомства национального уровня. Его работа должна заключаться в организации постоянного мониторинга в режиме реального времени главных составляющих как эксплуатационных, так и инвестиционных затрат монополистов. То есть инвестируемые накопления должны быть под жестким контролем, а сам тарифный процесс – прозрачным.

– На чем из всего перечисленного правительству следовало бы сделать главный акцент?

– Сегодня нашей экономикой управляет McKinsey, а вовсе не Министерство экономики. Да, оно самое большое, но при этом самое, извиняюсь, беспонтовое министерство. Это, по сути, набор комитетов и департаментов, деятельность которых к реальной экономике имеет очень опосредованное отношение. Поэтому я считаю, что в новом варианте МНЭ должно стать сердцем правительства, новым Госпланом, который бы составлял государственные и совместные государственно-частные инвестиционные программы. А также осуществлял бы их исполнение под накопления ЕНПФ и выделяемый Национальным банком кредитный ресурс. Вот он, стержень нового правительства.