30 лет назад, 25 мая 1989-го, начался первый съезд народных депутатов СССР. Он вызвал огромный общественный интерес, вылившись в настоящее политическое шоу, подобного которому не было ни до, ни после. Чтобы не пропустить трансляции с заседаний (а они велись «вживую» с утра до вечера), люди брали отпуска и больничные. Тот съезд кардинально изменил не только умонастроения советских граждан, но и страну в целом, а заодно и приблизил ее распад.
Такие разные выборы
Выборы 2250 народных депутатов проходили по довольно замысловатой схеме. Одна треть избиралась от национально-территориальных округов, вторая – от территориальных, третья – от общественных объединений, включая КПСС, комсомол, академии наук, творческие союзы и даже общества филателистов и борьбы за трезвость. В большинстве случаев выборы были альтернативными, а кое-где сопровождались острейшей конкуренцией между выдвиженцами от власти и теми, кого подняла «перестроечная волна». Особенно это относится к Москве, Ленинграду, прибалтийским республикам. Там так устали от диктата КПСС, так жаждали перемен, что, например, в городе на Неве избиратели проголосовали против почти всех руководителей местных партийных и советских органов.
А вот в Казахстане и республиках Средней Азии все прошло «по сценарию». Единичные округа, в которых была реальная борьба, в учет можно не брать. Кстати, уже под занавес съезда, 8 июня, когда Геннадия Колбина выдвинули на пост председателя Комитета партийного контроля СССР, депутат из Свердловской области Измоденов задал ему вопрос: «Как вы считаете, способствует ли перестройке и развитию демократии то, что, по сообщениям нашей печати, непосредственно перед выборами 26 марта практически все первые секретари обкомов Компартии Казахстана остались без альтернативных кандидатов?». Колбин не смог дать внятного ответа, сославшись на некую «волю людей».
Вот как проходили выборы, например, в Кызылординской области. Первый секретарь обкома партии Еркин Ауельбеков, который избирался по национально-территориальному округу, перед голосованием тоже остался без конкурентов, хотя уж он-то выиграл бы у любого со значительным перевесом – местные жители не могли на него нарадоваться, особенно после его невнятных предшественников. А в нашем территориальном округе использовалась какая-то странная схема. Поскольку я, так уж получилось, был одним из кандидатов, расскажу об этом подробнее.
Меня, тогда еще совсем молодого, выдвинул коллектив редакции, в которой я работал. Причем я набрал чуть больше голосов, чем главный редактор. Последнего, правда, на собрании не было, а его кандидатуру предложила секретарь парткома (с его ведома или без, не знаю). Кстати, спустя год, весной 1990-го, он пройдет во второй, решающий, тур голосования на выборах в Верховный совет Казахской ССР и совсем немного проиграет кандидату, которого продвигал обком партии. В ту эпоху гласности прессу уважали, газета при поддержке того же Ауельбекова поднимала самые острые проблемы и имела большой тираж, и именно на это обстоятельство давили мои коллеги, убеждая меня принять участие в выборах.
Таких, как я, выдвиженцев «из низов», оказалось несколько. На собрании, которое проходило в зале Дома политпросвещения, нам предстояло выступить со своими программами. Примерно две трети аудитории составляли представители общественности Кызылорды, одну треть – посланцы города Ленинска (сейчас Байконур). Причем рассадили их отдельно. Первые должны были выбрать своего, вторые – своего, и два эти победителя выходили в решающий тур, уже на всеобщее голосование. А поскольку в областном центре население раз в пять больше, чем в Ленинске, то становилось очевидным, что у кандидата от города-космодрома шансов нет. Вот таким странным образом был сформирован избирательный округ, и вот такую странную систему выборов предложили организаторы.
Свой выход к микрофону я провалил: разволновался, да еще решил, следуя модному поветрию, выступить на казахском, которым владел хуже, чем русским. И мои, как мне тогда казалось, радикально-либеральные инициативы, изложенные не очень членораздельно, с запинаниями и заиканиями, не произвели на аудиторию никакого впечатления. Тем не менее по результатам голосования я проиграл – правда, очень много – только главному врачу областной больницы. Как стало понятно чуть позже, его и двигала местная власть, а собравшиеся в зале были специально отобраны и проинструктированы (хотя, откровенно говоря, этого можно было и не делать, поскольку ярких личностей среди нас, других кандидатов, не оказалось). В итоге он и стал одним из 99 народных депутатов СССР от Казахстана. Кстати, очень грамотный был специалист в своем деле, но далекий от политики.
Молчаливая делегация
В целом наша делегация смотрелась на съезде бледно, особенно в первые дни. В то время как представители многих других республик, москвичи, ленинградцы, свердловчане и т.д. по-настоящему «зажигали», выступая с яркими речами, выдвигая смелые инициативы, депутаты от Казахской ССР заняли как бы выжидательную позицию, практически не участвуя в дискуссиях. Можно вспомнить разве что два эпизода.
Первый. Спустя два дня после начала съезда Юрий Афанасьев произнес знаменитую фразу про «агрессивно-послушное большинство» и «то ли подыгрывающего ему, то ли умело на него воздействующего Михаила Сергеевича», а Гавриил Попов призвал создать демократическую фракцию (она была названа Межрегиональной депутатской группой). Это вызвало бурную реакцию в зале. В числе прочих слово взял и Олжас Сулейменов, который заявил, что такие призывы «способны расколоть съезд, способны, учитывая то, что нас видят сейчас миллионы наших избирателей, внести сумятицу в души, сознание всего нашего народа». Как обычно, поэт использовал образные сравнения: «Демократия — еще юная девочка. И сразу требовать от нее удовлетворения всех своих страстей, не дав достигнуть ей хотя бы совершеннолетия,— это просто уголовное преступление», «Если слишком сильно загребать левым веслом, то лодка, которую ведут эти весла, круто уйдет вправо».
Эпизод второй. Павлодарская учительница Галина Амангельдинова, избранная от профсоюзов, решила приструнить «межрегионалов», но вызвала только смех: «В данной ситуации, сложившейся на съезде, я как женщина даже боюсь садиться среди тех московских делегатов, которые выступали в первые три дня». После чего добавила: «А теперь у меня другое заявление — от имени многих женщин. Товарищи мужчины-депутаты, если такими темпами мы с вами будем работать... В школах начинаются каникулы, нам, женщинам, нужно домой».
Между тем, вся страна внимательно следила за словесными баталиями между «демократами» и тем самым «агрессивно-послушным большинством», между Горбачевым и Собчаком, между генпрокурором Сухаревым и его подчиненными Гдляном и Ивановым, слушала сбивчивую речь академика Сахарова, прерываемую репликами из зала. Страна узнавала подробности секретного пакта Молотова-Риббентропа, громкого «узбекского дела», азербайджано-армянского конфликта… Все, что раньше было тайным, становилось явным, дискуссии из стен зала заседаний выплескивались на улицы городов, в курилки и на кухни.
Уже в первый день съезда известный кинорежиссер Эльдар Шенгелая поднял вопрос о трагедии, случившейся 9 апреля 1989-го, когда во время разгона демонстрации в Тбилиси погибли более двадцати мирных жителей. И в последующие дни представители Грузии вместе с оказавшими им поддержку депутатами демократической ориентации из других регионов СССР продолжали будировать эту тему, а 30 мая по их настоянию на трибуну для дачи объяснений был вызван генерал Родионов, который руководил той операцией. И тогда же для расследования обстоятельств случившегося была создана комиссия во главе с Собчаком.
Заглохшая инициатива
Именно обсуждение тбилисской трагедии и создание комиссии побудили Мухтара Шаханова спустя неделю, 6 июня, в самом конце вечернего заседания попросить слова. Вот что он сказал (из стенограммы, с сокращениями): «После поднятия на съезде вопроса о событиях в Грузии группа депутатов Казахстана получает массу телеграмм, коллективных писем от своих избирателей. Они недовольны тем, что мы даже при такой гласности на съезде не поднимаем вопрос о декабрьских событиях 1986 года в Алма-Ате, когда против мирных демонстрантов впервые в стране были применены саперные лопатки, служебные собаки, девушек избивали дубинками, кирзовыми сапогами. От общественности до сих пор скрывается число жертв. По неполным данным, около двух тысяч человек были арестованы. Многие из них осуждены к длительным срокам лишения свободы. Тысячи исключены из учебных заведений, уволены с работы».
Сделав реверанс (без этого, наверное, тоже было нельзя) в сторону партийной организации республики во главе с «заметной интернациональной фигурой товарищем Колбиным», которая «приложила немало усилий для оздоровления обстановки», поэт продолжил: «Правда о событиях в Алма-Ате и о противоправных действиях солдат внутренних войск до сих пор остается засекреченной. Поэтому у нас имеют место разные нездоровые слухи, которые бросают тень на дружбу народов и являются источником некоторой национальной неприязни. В связи с этим мы убедительно просим создать комиссию из числа народных депутатов, представляющих различные регионы и национальности, для выяснения настоящей истины о декабрьских событиях в Алма-Ате». А еще Шаханов призвал снять с казахского народа, который «не раз доказывал своей историей, своей кровью верность дружбе народов», незаслуженные обвинения в национализме.
Через два дня тему продолжил в своем выступлении Олжас Сулейменов: «Если бы алма-атинские события декабря 1986 года были широко, демократично обсуждены и поняты, возможно, не случилось бы 9 апреля в Тбилиси. Я считаю, было бы правильным рассмотреть обстоятельства алма-атинского трагического инцидента в свете нового гуманистического подхода. Передаю все телеграммы и письма в соответствующую комиссию Верховного Совета, где готов выступить с докладом по этому вопросу».
Однако то ли оба поэта не проявили должной настойчивости (что, возможно, объяснялось отсутствием поддержки со стороны даже самой казахстанской делегации), то ли причиной стало приближающееся закрытие съезда, запланированное на 9 июня, но никакой комиссии не было создано. Да и вообще на союзном уровне эта инициатива заглохла – во всяком случае, на следующих съездах народных депутатов, а их было еще четыре, данный вопрос больше не поднимался.
Итоги съезда и Казахстан
В тот же день, 8 июня, состоялось обсуждение кандидатуры Колбина, которого Верховный совет (ВС) рекомендовал на должность председателя Комитета партийного контроля СССР. Это назначение (из двух тысяч народных депутатов «за» проголосовали около 1600) означало, что в Казахской ССР появится новый первый руководитель. И ровно через две недели, 22 июня, первым секретарем ЦК Компартии Казахстана стал Нурсултан Назарбаев.
Тогда же, на съезде, уже упомянутый Ауельбеков был избран в Верховный совет СССР, а чуть позже на его сессии – заместителем председателя одной из комиссий Совета национальностей ВС. Таким образом, он, считавшийся едва ли не главным конкурентом Назарбаева в борьбе за высший в республике пост, перебрался на работу в Москву. В новом для себя качестве Ауельбеков приезжал в Кызылорду, встречался с журналистами и весьма позитивно отзывался о демократических преобразованиях в стране.
А председателем Совета национальностей ВС СССР был избран Рафик Нишанов, на тот момент первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана. Его перевод в центр расчистил дорогу к власти для Ислама Каримова, будущего многолетнего главы республики. Никто тогда не предполагал, что всего через два года с небольшим СССР распадется.
Безусловно, съезд народных депутатов, а если быть точнее, тот дополнительный мощный импульс, который он придал процессам демократизации и росту национального самосознания, приблизил развал страны. Но на тот момент даже многие из тех, кто и в мыслях не допускал подобного сценария (имею виду не политические элиты, а рядовых граждан), понимали, что дальше жить по-старому нельзя, что перемены назрели. И наивно верили, что эти перемены будут только к лучшему.
Что касается Казахстана, где общественно-политическая атмосфера до этого оставалась как бы замороженной (чему способствовала и боязливо-запретительная позиция местного партийно-советского аппарата, вынесшего свой урок из декабрьских событий 1986-го), то, пожалуй, именно первый съезд растопил этот лед. У людей, следивших за трансляциями, появилось понимание того, что они, говоря словами Достоевского, не твари дрожащие, а право имеют. Право на собственное мнение, на то, чтобы избирать в органы власти не тех, кого им навязывают, а тех, кого они сами считают достойными.
С этими изменениями в общественном сознании уже нельзя было не считаться. Что и продемонстрировали состоявшиеся весной следующего года выборы в Верховный совет Казахской ССР. Конечно, далеко не во всех округах они прошли в честной конкурентной борьбе. Но это были действительно первые в республике по-настоящему альтернативные выборы. Хорошо помню, как избиратели Теренозекского района «прокатили» своего первого секретаря райкома партии, который, кстати, пользовался особой благосклонностью со стороны тогдашнего руководителя области Сеилбека Шаухаманова (он сменил на этом посту Ауельбекова). Та электоральная кампания выдвинула новое поколение ярких и не связанных до этого с властью политиков – достаточно назвать Марата Оспанова, Петра Своика, Ермухамета Ертысбаева, Виталия Воронова…
Впрочем, это уже другая история.
На снимке: Еркин Ауельбеков и Михаил Горбачев перед открытием съезда (фото ТАСС)
