На 22 июня приходятся две примечательные даты – 90-летие со дня рождения Еркина Ауельбекова и 31-я годовщина избрания первого секретаря ЦК Компартии Казахстана вместо переведенного в центр Геннадия Колбина. Эти два события вроде бы не связаны между собой, но стоит напомнить, что именно Ауельбекова называли в числе основных претендентов на высший в нашей республике пост.

Из «оттепельного» поколения… 

В год смерти Сталина он окончил главный в СССР аграрный вуз – Московскую сельскохозяйственную академию имени Тимирязева, и его профессиональный, а затем и карьерный рост проходил во времена «хрущевской оттепели». В тот период была предпринята попытка перейти от сталинского варианта социализма к такому, который бы содержал в себе элементы «социализма с человеческим лицом» (само это выражение появилось лишь спустя полтора десятилетия). Да, неугомонный, крайне непоследовательный и своевольный Никита Сергеевич наломал немало дров и в итоге потерпел поражение, но сама по себе необходимость реформ была очевидной – вот только делать все надо было иначе. Отказавшись же от них, следующее поколение советских руководителей вольно или невольно способствовало дискредитации социалистического строя и, в конце концов, развалу СССР. 

Конечно, я могу ошибаться, но, как мне представляется, Ауельбеков,  чьи политические взгляды формировались именно в эпоху «оттепели», принадлежал к той немногочисленной категории партийных деятелей, которые даже в годы «застоя»  жаждали перемен. Лично для меня это впечатление особенно усиливалось при сравнении его как с предшественниками (например, с моим земляком Есетовым, которого он и сменил), так и с преемником на посту первого секретаря Кзыл-Ординского обкома партии. Понятно, что речь идет о попытках преобразований в рамках существовавшей политической системы, что в условиях жестко-централизованной пирамиды власти, к тому же опутанной идеологическими догматами, руководитель региона имел мало пространства для маневра. Но то, что было в его силах, Аеульбеков стремился делать по максимуму. 

После возвращения с вузовским дипломом на родину он сразу оказался в водовороте целинной эпопеи и всего, что с ней связано. Уже в 26 лет его назначили директором совхоза, в 33 – председателем Северо-Казахстанского облисполкома, в 37 – министром хлебопродуктов Казахской ССР, в 38 – первым секретарем Кокчетавского обкома партии.  И ведь нельзя сказать, что тогдашний руководитель республики Кунаев питал к нему особые чувства. В книге «О моем времени» (глава «Казахстанские лидеры: кто есть кто») он довольно подробно рассказал о своих выдвиженцах, посвятил по абзацу целому ряду глав областей. А Ауельбекова «дежурно» упомянул лишь в длинном списке «прочих». 

Примечателен и тот факт, что после Кокчетава его отправляли в самые трудные регионы – сначала в Тургайскую область, само появление которой в глазах многих выглядело сомнительным решением, а потом в Кзыл-Орду, или «кзыл-дыру», как тогда ее называли. И это при том, что еще в 1976-м, будучи первым секретарем обкома в Кокчетаве, он был избран членом ЦК КПСС и оставался в этом статусе почти полтора десятилетия. А таких в Казахстане насчитывались единицы. Скажем, на ХХVII съезде КПСС в 1986-м этого  мандата были удостоены лишь шесть представителей нашей республики – первый и второй секретари ЦК КП Казахстана Кунаев и Мирошхин, председатель Совета министров Назарбаев, руководители самой большой в республике парторганизации (Алма-Атинской) и главной хлебной житницы (Костанайской области), а также Ауельбеков. Причем по стажу членства в ЦК КПСС Еркин Нуржанович шел вторым после Кунаева.   

Похоже, союзный центр ценил его больше, нежели руководство республики. Последнее держало Ауельбекова как бы поодаль от себя и использовало преимущественно в качестве, говоря по-современному, кризисного менеджера, направляя его в депрессивные регионы. 

Здравый смысл и социальная справедливость

Я не обладаю достаточной информацией, чтобы судить о работе Ауельбекова до начала 1985-го. А вот о том, что и как он делал на посту руководителя Кзыл-Ординской области, представление имею. Как имею и возможность сравнить его с целым рядом других глав этого региона, за деятельностью которых мне по роду своей профессии приходилось следить на протяжении почти трех десятилетий. И то, что написано ниже, – мои личные впечатления и оценки. А значит, в немалой степени субъективные.

Не стану напоминать в общем-то известные факты вроде того, что благодаря Ауельбекову область стала нефтедобывающей, что именно он – первым в республике – с самой высокой трибуны поднял проблему Арала, «выбил» у союзных властей для всего населения региона 15-процентную надбавку к зарплате («коэффициент за безводность»), призвал к ответу прежде «неприкасаемых» генералов с космодрома за загрязнение Сырдарьи и территорий вокруг Байконура… Приведу примеры, о которых широкая общественность знает меньше, но которые и выделяют его на фоне других партийных деятелей того времени.

Конечно, ему приходилось считаться с существовавшими тогда правилами игры – рапортоманией, показухой, досрочными выполнениями и перевыполнениями планов, за которыми нередко терялись экономическая целесообразность и даже здравый смысл. Но в рамках своих полномочий он активно противодействовал этому. Например, прежде незнакомый с рисоводством, на котором тогда и держалась экономика Кзыл-Ординской области, он очень быстро разобрался в его специфике. А также в том, как достигаются рекордные урожаи и прибавки к валовым сборам – не в последнюю очередь за счет не учитываемых официальной статистикой посевных площадей (по сути, приписок), что вело к огромному перерасходу средств и поливной воды, а соответственно к росту себестоимости риса и усугублению трагедии Арала. Летом того же 1985-го Ауельбеков инициировал проверки, по итогам которых на скамью подсудимых сел ряд директоров совхозов и бригадиров, в том числе орденоносных. А всем остальным был преподан показательный урок. Похожая ситуация имела место и в овцеводстве – второй по значимости отрасли сельского хозяйства области. Для получения высоких приплодов, а значит, премий, званий, орденов массово использовался стимулятор многоплодия – сыворотка жеребой кобылы, или СЖК. В результате резко упало качество продукции – каракульских шкурок (к слову, каракуль был основой мехового экспорта СССР), под серьезной угрозой оказался генофонд поголовья. По ходатайству Ауельбекова республиканский Минсельхоз ввел запрет на применение СЖК в овцеводстве.  

Также его отличало понимание того, что народу необходимо вернуть веру в незыблемость принципа социальной справедливости, который, по идее, и лежит в основе социалистического строя. Буквально сразу после приезда в Кзыл-Орду он занялся наведением порядка в распределении жилья, мест в детсадах, дефицитных товаров... А сам поселился в одной из квартир многоэтажного дома и ходил на работу пешком, без охраны. Кстати, как-то моему другу передали из Алма-Аты кассету с редкой записью, причем передали почему-то через дочь Еркина Нуржановича, с которой он не был знаком. И ему пришлось идти к ней домой. Вы можете представить себе, чтобы посторонний человек спокойно наведался в особняк кого-то из нынешних глав регионов? 

Да, порой Ауельбеков брал слишком круто. Например, стоит вспомнить его распоряжение «укоротить» высокие заборы, которыми отгородились в своих домах от населения партийные боссы и большие чиновники, негласное указание, чтобы их дети не занимали руководящие должности в комсомольских органах и шли на производство. Можно назвать это популизмом? Наверное. Но, с другой стороны, а как иначе опустить людей, возомнивших себя небожителями, на землю, хоть как-то восстановить в глазах рядовых граждан уже изрядно подмоченную репутацию партии и власти? 

Редакциям областных газет Ауельбеков дал карт-бланш: никого не бойтесь, поднимайте самые острые темы, вскрывайте любые язвы, критикуйте всех, кто того заслуживает, а я вас в обиду не дам. Причем это произошло еще до провозглашения Горбачевым перестройки и гласности. Количество обращений в редакции, тиражи газет стали стремительно расти. Возможно, в журналистах «пришлый» первый секретарь хотел найти союзников, которые помогут ему преодолеть сопротивление местной «элиты», - она очень  настороженно и неодобрительно (хотя и держа фигу в кармане) восприняла многие  начинания, ломавшие привычный и вполне устраивавший ее порядок вещей. Но ведь когда газета «Путь Ленина» (орган обкома партии!), войдя во вкус, подвергла, пусть и в деликатной форме, критике самого Ауельбекова за перекосы в кадровой политике, он отнесся к ней довольно спокойно и только заметил, что это дискуссионный вопрос. 

Кадровый вопрос и перестройка

Именно за кадровую политику ему и по сей день некоторые предъявляют претензии. Действительно, в Кзыл-Орде на высоких должностях появилось немало «чужаков», преимущественно из северных областей республики, что, конечно же, вызывало серьезное недовольство у местной «номенклатуры». Видимо, Ауельбеков счел необходимым именно таким образом преодолеть скрытый «саботаж» со стороны немалой части региональной элиты, как бы связанной круговой порукой и не особо жаждавшей перемен. И хотя он при этом перегибал палку, нельзя не отметить, что большинство приглашенных им «варягов» успешно справлялось со своими обязанностями. Неслучайно один из них позже стал первым секретарем Актюбинского обкома партии, второй – акимом Тургайской области, третий – акимом Северо-Казахстанской области… То есть, Ауельбеков знал толк в подборе кадров, умел заставить их работать. Да и местные молодые специалисты, особенно те, кто окончил московские и ведущие казахстанские вузы, при  нем получили карьерные перспективы. 

…Перестройку он принял с воодушевлением – видимо, увидев в ней шанс на построение того самого «социализма с человеческим лицом». Кажется, в 1989-м, когда Ауельбеков уже оставил пост первого секретаря обкома партии (это произошло вскоре после знаменитого 1-го съезда народных депутатов СССР, на котором его избрали в Совет национальностей союзного Верховного совета), он приехал в Кзыл-Орду и встретился с местными журналистами. После разговора по душам, длившегося почти три часа, кто-то из нас, тоже в большинстве своем «перестроечников», воскликнул: «Вы, оказывается, еще больший демократ, чем мы!». 

Помимо всего прочего, перестройка сделала актуальным вопрос о смене лидера в Казахстане. На 16-м съезде  Компартии республики в феврале 1986-го неожиданно для многих делегатов прозвучала серьезная критика, которая так или иначе била по позициям Кунаева, справившего незадолго до этого свое 74-летие. Сам Динмухамед Ахмедович в уже упомянутой книге выделил  выступления троих, причем именно тех, кого народная молва называла тогда главными кандидатами на роль его преемника:

«Н.Назарбаев необъективно критиковал, например, Академию наук республики и ее руководство (президентом АН был Аскар Кунаев, брат Динмухамеда Ахмедовича, – прим. авт.), а также сооружение в Алма-Ате ряда объектов, имеющих большое значение для города»;  «Выступление секретаря по идеологии Камалиденова было проникнуто духом «процентомании». Он резко критиковал руководителей вузов за высокий процент студентов из лиц коренной национальности»;  «Были и выступления, в которых я подвергался персональной критике (имею в виду выступление Ауельбекова). Наверное, доля истины в этой критике есть. Только одно настораживало: совсем недавно, на прошедших пленумах и на XV съезде КПК этот же самый Ауельбеков так превозносил Кунаева, что слушать было неловко...».

Другими словами, если первые двое критиковали руководителя республики не напрямую, а опосредованно, что, кстати, отмечал в своих воспоминаниях и Серикболсын Абдильдин, то критика, прозвучавшая из уст Ауельбекова, была адресована конкретно Кунаеву. А говорил он в том числе о порочной практике назначения людей на ответственные посты «по признакам родства, землячества, личной преданности», об отсутствии критики и самокритики, о потере связи с народными массами – то есть, явлениях, с которыми он сам боролся в пределах своих полномочий. Что же касается последней фразы из цитаты, принадлежащей Кунаеву, то славословия, обращенные к высшим руководителям страны и республики, были в советские времена дежурно-обязательными в публичных выступлениях. Скажем, сам Динмухамед Ахмедович не раз превозносил Никиту Сергеевича, когда тот находился на вершине власти, но это ничуть не помешало ему впоследствии поставить под сомнение многие решения Хрущева.  

…В начале лета 1989-го встал вопрос о том, кто сменит Колбина на посту первого секретаря ЦК Компартии Казахстана. Союзная власть, помнившая горькие уроки декабрьских событий 1986-го, уже не могла позволить себе не считаться с мнением республики. Да и времена наступили совершенно другие – субъекты СССР,  почувствовав слабость центра, все настойчивее заявляли о своих правах. Поэтому, скорее всего, Москва провела предварительные консультации с политическим «аксакалитетом» Казахстана (имеется в виду не столько возраст, сколько влиятельность этих людей)  на предмет того, кто должен стать новым лидером.  

К тому времени Ауельбеков приблизился к своему 59-летию. Но, полагаю,  дело не только в этом, тем более что он (кстати, лишь на восемь месяцев старше руководившего страной Горбачева, с которым, как поговаривали, был давно знаком) оставался в хорошей физической форме. Аскетичный и внешне, и внутренне, жесткий в отношении известных чиновничьих привычек и «слабостей», старавшийся держаться независимо, он в глазах казахстанской политической элиты был, мягко говоря, не лучшим выбором. И уже поэтому у него не  было шансов на то, чтобы возглавить республику. Впрочем, это моя собственная, обывательская, версия, с которой настоящие знатоки закулисных движений во власти, возможно, категорически не согласятся…